— Он… — Эльга запнулась, а потом произнесла ту единственную, жалкую и смехотворную причину, которую она смогла отыскать:

— Иногда он… относится ко мне… почти как к дочери.

Темнота рассмеялась.

— Как к дочери? — повторила она. — У него уже была дочь. Она прожила всего четыре дня. А потом он убил её.

— Нет!.. Я не верю…

— Ты знаешь, что это правда. Тебе ведь не нужен Советник, чтобы знать. Он убил свою дочь на четвёртый день, потому, что четыре — это то же самое, что и тринадцать. Ему нужна была особенная душа — такая, в которой заключался бы Дар, сродный его собственному. Ему хотелось сделать необыкновенный, удивительный Предмет Силы. Но ему, конечно, было жаль расходовать на такую вещь свою собственную душу. И он заплатил женщине, зачал ребёнка и заботился о матери, пока она вынашивала его дочь. И когда ребёнок родился, он убил свою дочь для того, чтобы использовать её душу. Это был очень сложный обряд, но он справился — ведь он же такой талантливый, правда? Он создал то, что хотел. Он создал…

— Нет!..

— …Скайлаггу.

— Я не верю!

— Он не пощадил свою дочь, не пощадит и тебя.

— Я знаю тебя, — тихо сказала Эльга. — Ты притворяешься тьмой, но ты — только пена на её поверхности. Когда ты был человеком, тебя звали Климединг. А теперь ты — ничто.

Тьма снова рассмеялась.

— Он предал меня, он убил свою дочь, убьёт и тебя. Беги, пока не поздно!

— Я не верю!..

— Ты ведь знаешь — это не ложь.

— Я всё равно не верю! — Почувствовав прилив сил, она села на кровати. Она наконец-таки нашла щит, которым могла закрыться от тьмы. — Ты можешь говорить всё, что угодно! Но я тебе не верю, понятно?! А ему — верю! Что бы ты ни говорил!

— Глупая маленькая девочка. — Шёпот стал тише. — Ты выбрала неподходящий объект для своей веры. Такая самоотверженная, такая беззаветно преданная… Кому? Людоеду? Помнишь, как он ел человеческое мясо вместе с Шабрезом? Как он издевался над тобой? Как принёс в жертву Хальзаане монаха? Неужели ты так быстро все это забыла?

Эльга выпрямилась.

— А ещё я помню, как он меня спас.

Она выставила руки, будто хотела таким образом отгородиться от тьмы.

— Я не желаю больше тебя слушать! — отчётливо произнесла она, отвоёвывая ту часть души, которую так легко, почти без боя, едва не уступила Климедингу. — Убирайся прочь!

— Ты думаешь, что сможешь прогнать меня? — прошептала тьма.

— Тебя нет! — Ей казалось, что каждое её слово — ещё один круг, ещё один слой той стены, которой она хотела отгородить себя от мира. — А если это не так, попробуй-ка прийти сюда и забрать мою душу! Посмотрим, осмелишься ли ты! Я думаю, что нет. Ты не сумеешь! Тебя нет!

— Я приду за твоей душой, — пообещала тьма. — Не сейчас, нет… но очень скоро.

И сила, едва не раздавившая Эльгу, отхлынула. Давление исчезло. Она чувствовала, как отступает Климединг, и знала, что сегодня ей удалось победить. Она победила потому, что не позволила победить ему. И ещё она поняла, что если раньше Климединг попросту не замечал её — Эльга интересовала его только как возможное оружие против Уилара, — то теперь всё изменилось. Она осмелилась не подчиниться ему, осмелилась устоять перед ураганным напором его силы, посмела противопоставить его воле, проникающей в сотни миров, свою жалкую и хрупкую веру. Теперь он не удовлетворится преследованием одного Уилара. Даже пожрав своего неверного ученика, он продолжит охотиться за Эльгой — до тех пор пока не слопает её и не подчинит себе.

Эльга долго лежала без сил. В конце концов она впала в какое-то полузабытьё. Ветер нёс её куда-то, баюкал на своих хрустальных крылах. Там, в своём полусне, она увидела ветхое помещение и Уилара, что-то рисовавшего на полу концом Скайлагги. Воздух дышал разложением. Тьма шипела, обещая ему гибель, но он не обращал внимания на её шёпот. Закончив узор, он снял с пояса мешочек с остатками серебристого песка и рассыпал его по линиям. Затем он разделся, отложил Скайлаггу в сторону и лёг в центр рисунка.

Эльга увидела, как помещение зашаталось, и загремели раскаты грома, и вот — часть пола, на которой лежал Уилар, начала подниматься, превращаясь в длинный стол. Уилар занимал на столе центральное место, но, кроме него, здесь ещё были чаши и кубки, ножи и кувшины. Эльга увидела, как гости усаживаются на свои места — семеро отвратительных демонов и множество тварей поменьше. Эльга узнала двоих — льдистого призрачного Стража, говорившего с Уиларом в храме Хальзааны, и мертвеца, возвращённого к жизни в осквернённом источнике Альфхейма. Но были и другие, уродливые и отвратительные, ни в чём непохожие друг на друга. Было какое-то существо, подобное рыбе с длинными шипами, вооружённое также копытами и когтями, был повешенный с верёвкой на шее и петушиными ногами, был призрак с широкой пастью и клювом, обнажённая женщина, из спины которой росли тонкие иглы, багровоглазый демон с кожистыми крыльями и крысиным хвостом. Издавая хриплые крики, они бросились к обнажённому телу Уилара и разорвали его на части. С огромным удовольствием они ели его мясо, лакали его кровь, дробили его кости, чтобы добраться до мозга. Долгое время не было слышно ничего, кроме возбуждённого чавканья и жутких, почти звериных возгласов на языке, которого Эльга не понимала. Когда же была выпита кровь и вместе с кожей съедено мясо, демоны стали бросать расщеплённые кости в большой кувшин, стоявший на краю стола. Побросав туда всё, что можно, они по очереди сплюнули в кувшин и закрыли его крышкой. Кувшин несколько раз вздрогнул — Эльге показалось, что в нём что-то варится. Марево, образовавшееся из испарений, затянуло комнату. И вот крышка упала, и из сосуда в клубах поднялся Уилар Бергон. Демоны пропали. Глаза Уилара были полузакрыты, и он не дышал; он казался монолитной статуей, наполненной какой-то новой, неведомой силой. Испарений стало слишком много, и все исчезло в клубах ядовитого пара. Видение погасло, и Эльга открыла глаза.

Откуда-то она знала, что ночь прошла и близится утро. Она вышла из комнаты, спустилась вниз И, кутаясь в плащ, приблизилась к северо-восточным воротам — тем, через которые ушёл Уилар и через которые он должен был вернуться. Было ещё темно. Через несколько минут она услышала лёгкие шаги, затем увидела чёрную фигуру, поднимающуюся к замку по узкой горной тропе. Она ждала его, не ощущая ничего — ни радости, ни нетерпения, ни каких-либо иных чувств. Ночь выжала её без остатка.

Уилар подошёл к калитке. Остановился в шаге от Эльги. Девушка посмотрела ему в глаза. Лицо чернокнижника было как всегда бесстрастно, и лишь в глазах таилось своеобразное удовлетворение — что-то близкое к благодушному настроению сытого паука. Кроме того — Эльга теперь уже наяву, а не во сне, ощутила это — в нём что-то изменилось. Казалось, он обрёл какую-то завершённость, какую-то частицу, которой ему не хватало для того. чтобы стать тем, кем он хотел стать… или перестать быть тем, кем он быть не хотел?.. Эльга не смогла бы ответить на этот вопрос.

Уилар ещё не знал, что произошло в замке во время его отсутствия, но он почувствовал что-то неладное. Спросил — тоном, который Похититель Имён не сумел бы подделать при всём желании, — сочетая в своём голосе бесконечное презрение к окружающему миру и бесконечную уверенность в том, что этот мир принадлежит ему одному:

— Что произошло?

Эльга не стала отвечать. Она открыла свой разум, и знание, как неслышный аромат, потекло от неё к нему.

Несколько минут они молча стояли друг против друга. Эльга ничего не стала скрывать.

— Климединг сказал, что вы убили свою дочь, — произнесла она после того, как Уилар узнал всё, что хотел. Она говорила устало и безразлично, и даже самое чуткое ухо не могло уловить, что за безнадёжностью ещё тлеет крошечный огонёк надежды — обречённой и глупой, больше похожей на безмолвную мольбу. — Он сказал, что вы сделали это, чтобы из её души создать Скайлаггу. Я ему не поверила. Он ведь… солгал?

— Нет, — сказал Уилар. — Это правда.