Казалось, в её жизни происходило много событий, многое она пережила, но такое Мариэль испытывала впервые. До конца еще не веря в происходящее, она поднялась на ватные ноги. Лицо её окаменело, даже взгляд её потемневших глаз стал пустым и пугающим. Она с силой сжала кулаки и из её груди вырвался не то жуткий стон, не то резкий вопль и по всему дому тут же погасли все свечи и факелы. Её люди всполошились и повскакивали со своих мест, а когда она проходила мимо, каждый из находившихся в доме почувствовал на себе обжигающий холод. Мариэль вышла на улицу и в таком состоянии, направилась к озеру, не задумываясь, куда она идёт и не разбирая дороги. Мариэль ничего специально не делала, возможно, её сильные эмоции разбудили силу, и она потеряла над ней контроль. Над поместьем стали сгущаться тучи, поднялся сильный ветер, взволновавший гладь озера, вокруг неё стали кружиться опавшие листья, прогремел гром, созвучный с громом, гремевшим в её раненой душе. Погода изменилась резко, до неузнаваемости. Так природа отреагировала на её состояние. Гроза в такое время года в Охии была большой редкостью, раскаты грома эхом отдавались в Охане. Из замка Вааса можно было увидеть, как часто над Карловым озером небо прорезали яркие вспышки молнии. Это была не обычная гроза, без единой капли дождя, только непрекращающиеся раскаты грома и сверкания молний.

Немного успокоившись, Мариэль вернулась в дом и спряталась в темной комнате, не было сил больше ни думать, ни плакать. Манис прервал её одиночество, неуверенно заглянув к ней.

— Госпожа к вам пришли. Лорд Орланд и ваш брат. Что им передать?

— Я … сама, — устало, безжизненным голосом ответила Мариэль.

Она завернулась в теплую шаль и медленно спустилась вниз. Всё тем же пустым и отсутствующим взглядом она посмотрела на вошедших. Ближе всех к ней стоял Орланд. Чужим, до неузнаваемости голосом она произнесла:

— Мариэль, я буду любить только тебя. Мариэль, никто не займет твоего места в моём сердце. Моя Мариэль, ради тебя я готов свернуть горы и переплыть океан, ничто и никто не заставит меня забыть тебя. Я буду вечно принадлежать тебе, — она посмотрела ему в глаза и поняла, что он обо всём догадался. Мариэль горько усмехнулась и продолжила:

— Как же лживы ваши слова, мой лорд! Моё место в вашем сердце давно свободно, вы впускаете туда, кого попало, как и в вашу постель. И ты ещё смеешь упрекать меня во всем! — Мариэль не сдержалась и дала ему звонкую пощечину.

Орланд молчал, но его глаза пытались сказать за него, а она уже не смотрела в них, отвернувшись в другую сторону.

— Правильно, что ты молчишь. Уходи, я не хочу тебя больше видеть! Никогда! Не слышать, не знать, не думать больше о тебе! — проговорила Мариэль.

— Ударь меня снова или попробуй выслушать! — охрипшим от волнения голосом сказал Орланд.

— Ни то, ни другое, уходи. Ну же, немедленно! Не мучай меня дальше!

Благородный лорд, который почему-то снес такое немыслимое оскорбление для охийца прилюдно вышел, бросив на прощание на неё обреченный взгляд, измученный глаз.

— Два очень, очень упрямых осла! — изрек задумавшийся и огорченный Джон. Он обнял сестру и настойчиво повел её обратно наверх в её комнату.

— Ну, и что это была за трагедия?

— Трагедия? Да трагедия! Моя трагедия, моей запутанной жизни в этом диком мире. Манис … он мне все рассказал о нём, о них. Я ничего говорить не буду! Не могу больше!

— Мариэль, ты зря думаешь, что я не переживаю за тебя! Даже очень переживаю! И помогу тебе посмотреть на этот твой конец света с другой стороны, чтобы это ни было. Только сейчас пойду и расспрошу обо всем Маниса сам.

Она не заметила, когда Джон вышел, сколько времени его не было, и когда он вернулся. Джон вздохнул и сел рядом с ней.

— Думаю, сейчас тебе не просто. Как вы не бежали друг от друга, а случилось такое, и ты сразу почувствовала, как взяло за живое. Пойми, сестрёнка, попытайся хоть немного понять его. Пусть женщине трудно думать и чувствовать как мужчина, но ты только попробуй представить. Орланд считал, что ты бросила его, предала его любовь к тебе, он не понимал, что движет тобой и мучался. Уплыл за океан, плавал по морям, пытаясь избавиться от своих кошмаров связанных с тобой. Вернулся, безнадежно ошибаясь, что сможет убежать от себя, а тут ему ни весточки от тебя, ни объяснений. Орланд на время потерял себя. И эти охийские пиры стали для него привычным делом. Ведь это только у благородных охийских дам высокие моральные принципы, но не у простых охийцев у которых душа на распашку, особенно у любвеобильных служанок, которые хотели бескорыстно приласкать несчастного лорда. И он им позволял это, хотя я уверен, что легче ему от этого не становилось, он мстил тебе и ненавидел себя. Ведь он продолжал любить только тебя и до сих пор любит как заговоренный.

— Не надо защищать его из мужской солидарности. Он не любит меня! Как он мог быть с другими и одновременно любить меня?

— Очень даже мог. Отчаяние и боль задетого мужского самолюбия толкали его на это.

Особенно когда хитрый Пилатион подбросил им не вовремя твоё послание. Все его мысли были о том, что ты родила ребенка от другого, и он ударился во все тяжкие. Ты даже не представляешь, что ты с ним сделала. Пусть люди в этом мире и других взглядов на жизнь, но они все равно умеют любить и это ценно. И здесь бывает такое, когда, встретившись однажды, люди уже не могут жить друг без друга, ни расстояния, ни преграды на пути, всё нипочём. Ты украла его сердце, а теперь ясно дала ему понять, что он больше тебе не нужен ни за что на свете. Я понимаю Орланда, да, как мужчину я его очень хорошо понимаю. Уже скоро два года как вы не живете вместе. Ты была поглощена заботами о ребёнке, а у него никого не было и он ещё должен был сохранять целомудрие и верность миражу своей любимой.

— Но я же сохранила! А теперь все служанки Охии будут думать, что запросто могут переспать с седьмым лордом и станут смеяться надо мной, — всхлипнула Мариэль.

— Я же сказал, у тебя был Тео, ты держалась за него. И это были не все служанки, а только две. С тех пор как он узнал о сыне, он стал прежним и больше не позволял себе подобного, — уверенно ответил Джон.

— Откуда ты знаешь, две здесь, десять в Ихтаре и ещё где-нибудь? Мне уже все равно я не прощу ему никогда!

— Мариэль, я узнал об этом от него самого, тогда он говорил со мной очень искренне, я никогда ещё не видел его таким, а вообще я удивляюсь тебе, как только дело касается тебя, ты перестаешь пользоваться своей силой и впадаешь в самые обыкновенные истерики. Ты же можешь понять, где правда, а где ложь, наверно то, что ты в душе не можешь ему сразу этого простить, мешает твоей силе раскрыть тебе глаза на вашу ситуацию. Я надеялся, что когда ты лично поедешь и поговоришь с Орландом, ты поймешь, как сильно он любит тебя, сама скажешь ему о том, как ты не можешь жить без него и вы договоритесь, но ты вернулась без ничего, а теперь все усложнилось ещё больше. Когда я ездил в Ихтар Орланд был именно таким, каким ты его любила. После этих его поступков, поверь, ему не хотелось жить, он поступал так опьяненный вином. Эти женщины, они завидуют тебе, потому что он любит только тебя, а их ни капли, просто с ними сработал животный инстинкт. Прощать или нет решать тебе, но подумай, станет ли тебе легче, если ты не простишь его и будешь до конца своих дней его проклинать. Будешь ли ты счастлива, Мариэль? Судьба дает тебе ещё несколько дней разобраться в себе. Ты хорошо его знаешь, он даже выдержал тот позор от твоей пощечины, а ведь для охийца это смертельная обида, для охийцев твой поступок чудовищно немыслимый, а Орланд даже глазом не моргнул. Вы погубите себя своими препираниями!

Больше Джон не трогал Мариэль, не заговаривал с ней на эту тему, старался оставить её наедине с собой. Они с ней почти не виделись в эти дни, Джон считал, что он сказал все что думал и теперь все зависит только от мудрости его сестры. А Мариэль внешне уже была спокойна, она подолгу гуляла в окрестностях поместья. Больше всего ей не хотелось думать о последней сцене с Орландом и о её причинах. В основном она вспоминала далёкое прошлое, свою жизнь до этого мира, свои мечты, затем свою первую встречу с седьмым лордом, его страшные превращения, мир теней в который она отправилась ради него, вспоминала своего сына — в такие моменты лицо её оживало. Касаясь ладонями шершавых стволов деревьев, Мариэль ощущала их тепло, идущую от деревьев миролюбивую энергию и слушала, о чём шепчутся засыпающие деревья, слушала беспокойный и прощальный гомон перелетных птиц. Окруженная со всех сторон природой на душе у неё становилось легче и светлей, надежда пробивалась в её сердце, как пробивалось осеннее солнце сквозь голые ветви деревьев. Прозрачное голубое небо, такое чистое и бескрайнее — окрыляло, а теплые солнечные лучи ласково согревали огорченное сердце. Эти несколько дней, которые показались для неё вечностью, прошли, и наступила дата свадьбы Нила, назначенная Ваасом.