Наконец я понял, что яркого освещения здесь не дождаться. Оказалась обманчивой и тишина. Люди уже бодрствовали. Между стволами деревьев я увидел своих вчерашних знакомцев: Мвиру, глубокомысленно державшего в руках магнитофон; разговорчивого Аамили, который с десятком других мужчин чинил лиановые сети; копошившихся у хижин женщин. Аамили щеголял в подаренном мною ярко-красном куске пластика, заменившем ему плащ. Все же остальные пигмеи работали в своей «национальной одежде», сведенной до минимума.
Женщины довольствуются лишь передниками, обильно украшенными зелеными и синими чешуйками крупных жуков, которые тучами слетаются на вечерние костры пигмеев. Наряд замужних пигмеек дополняли ожерелья из ракушек и браслеты из коры с выжженными на ней фигурками животных. Девушки же обходятся даже без передников и разгуливают по деревне в костюме Евы. В ушах у многих продернуты маленькие ветки или свернутые листья.
Когда я наконец вылез из машины и появился в деревне, меня встретили почти как своего. Мвиру осведомился, как я спал и нравится ли мне лес, а затем пригласил разделить с ним утреннюю трапезу. Жена Мвиру умерла несколько лет назад, и все хозяйские дела легли на плечи его младшей дочери, пятнадцатилетней Сейку.
— Ей уже пора замуж, да вот все жалеет оставить меня одного, — говорит старик, нежно глядя на дочку ростом с ребенка, но в остальном внешне совсем взрослую женщину.
— Жених-то есть? — поинтересовался я.
— Женихов хоть отбавляй, но она просится за Кайибу. Он не нашего племени, из хуту. Их женщины часто бесплодны, и парни-хуту охотно берут наших девушек. Выкуп дают неплохой — сорок металлических стрел и дюжину брусков соли. Надо делать свадьбу, — как бы уговаривая самого себя, заключил Мвиру.
Я поинтересовался взаимоотношениями между пигмеями и их высокорослыми соседями — банту. В западной, особенно французской, литературе в последнее время нередко пишут о том, что пигмеи все больше попадают в зависимое положение от банту и делаются чуть ли не их рабами.
— Очень давно в этих местах жили только мы, маленькие люди. Но потом сюда пришли племена хуту, которые сажают растения, а много спустя — скотоводы-тутси. Сначала мы воевали с ними, но потом увидели, что можем прожить и в мире, потому что они не заходили в наш лес, а нашим охотникам нечего было делать среди их полей и пастбищ. Пришельцы давали нам железные стрелы, с которыми лучше шла охота, давали просо и бананы, а мы им — слоновую кость и мед. Это был справедливый обмен. Но потом где-то далеко, за лесом, появились белые и начали собирать с тутси и хуту налоги. Нас они не трогали, потому что лес всегда любил и прятал своих детей. Но белые знали, что тутси и хуту известны наши селения, и стали удерживать налоги за нас с них. Поэтому тутси и хуту начали требовать, чтобы мы больше давали им слоновой кости и меда. Кое-где белые заставляли наших строить дороги и сопровождать сафари через лес. Но это было около городов и больших дорог. У нас же с хуту остались прежние отношения. Они носят на рынки нашу добычу и дают нам все, что мы просим. Когда мы встречаемся, то смеемся над ними, потому что они боятся леса и копаются на своих полях, словно черви. Но мы никогда не ссоримся по-настоящему, — рассказывал Мвиру.
Сейку тем временем накрыла «стол» и предложила нам приняться за еду. На земле были разложены заменяющие тарелки большие листья, а на них — нанизанное на палочки жареное мясо. Рядом, у костра, шипела новая порция пигмейского шашлыка. Каждый кусок мяса был переложен какими-то плодами, выделявшими специфический горько-терпкий сок. Палочки не укреплялись над огнем, а втыкались в землю вертикально вокруг костра. Я не могу сказать, чтобы мясо мне очень понравилось. Но во всяком случае, оно было вполне съедобным.
Наевшись, Мвиру улегся на бок и, тяжело дыша, почти моментально уснул. На добром старческом лице, испещренном морщинами, отражалось состояние блаженства и покоя. Сейку заботливо отодвинула отца подальше от костра, накрыла остатки еды листьями и присоединилась к подругам.
Те тоже покончили со своими кухонными делами и собрались поддеревом, где на двух больших колодах было установлено длинное, выдолбленное из целого ствола корыто. Еще утром, проходя мимо, я заинтересовался им. В корыто была налита вода, где плавали длинные полосы коры фигового дерева, из которого во всей Тропической Африке делают своеобразную растительную ткань — тапу. Это одно из немногих ремесел, знакомых пигмеям. На рынках Бужумбуры, Кигали и Форт-Портала выделанная ими тапа очень ценится, поскольку, как африканцы считают, пигмеи добросовестнее других изготовляют эту ткань.
Став по обе стороны от корыта, девушки взяли палки-колотушки и равномерными ударами принялись колотить по коре. Из корыта летели брызги, девушки весело смеялись, а я невольно поймал себя на том, что залюбовался ими. Лица пигмеек нельзя назвать красивыми, но сложены девушки ладно и пропорционально, и, когда рядом с ними не стоит высокорослый человек, они не кажутся очень маленькими. Упругие молодые тела блестели на солнце, капельки воды весело искрились на светло-шоколадной гладкой коже. Раз — и длинные колотушки подпрыгивают вверх. Раз — и они так же слаженно опускаются вниз, обдавая девушек новой порцией брызг. Работали они часа два, без передышки, и, казалось, это не утомило их.
К концу брызги почти исчезли, а стук колотушек сделался тише: они били уже по чему-то мягкому: от твердой коры отделилось тонкое шелковистое волокно — «сырье», из которого лесные люди делают свои ткани. Девушки извлекли его из корыта и начали раскладывать, вернее, размазывать на огромных листьях фриниума. Размазывали аккуратно, равномерно по всему листу так, чтобы не получилось утолщений или просветов. Иначе через несколько дней, когда волокнистая масса высохнет, на ней будут бугры или дыры.
И вот тут-то начинается самое главное, за что ценится пигмейская тапа. Другие африканские племена, как только ткань высохнет, пускают ее в употребление или несут на рынок. Пигмеи же слегка смачивают тапу мокрыми ладонями и заново бьют колотушками, снова мочат и снова бьют. Тапа, сделанная африканцами-банту, часто ломается, ее нельзя согнуть, а изготовленная пигмеями похожа на настоящую ткань, эластичная, мягкая, шелковистая.
Одно из главных занятий пигмейских женщин — строительство и ремонт жилищ. Хижины пигмеев довольно хлипкие и быстро приходят в негодность. Глины и кизяку способных скрепить постройки, в лесу нет, поэтому сильные дожди систематически разрушают строения. В какой бы пигмейской деревне мне ни приходилось бывать, я всегда видел женщин или строящих, или ремонтирующих свои жилища. Но именно женщин. Девушек же, еще не имеющих семьи и собственного дома, к этой работе не подпускают.
Вот и сейчас шесть женщин-соседок, стащив с крыши лиственную кровлю, укрепляют остов хижины.
Архитектура домов предельно проста. У пигмеев бамбути в Уганде и Конго я встречал хижины, остов которых крепится к центральному столбу. Живущие же в Руанде и Бурунди пигмеи батва строят сферические хижины. Мужчина, глава семьи, когда хочет построить дом, отправляется к старейшине и просит на то разрешение. Традиция эта чисто формальная, отказа никогда не следует. Но разговор ведется долгий, глава семьи рассказывает старейшине и без того известные ему подробности: сколько детей у него в семье, сколько им лет и кому из них надо дать отдельную хижину.
Окончив переговоры, мужчина выходит из дома старейшины, держа в руках ньюмбикари — длинную бамбуковую палку, к которой лианой привязан колышек. Это символический предмет, говорящий жителям о том, что согласие старейшины на строительство новой хижины получено. Есть у ньюмбикари и чисто утилитарное назначение. Это своеобразный пигмейский циркуль, которым глава семьи очерчивает границу будущего жилища. На этом участие мужчин в строительстве дома заканчивается.
Теперь наступает очередь женщин. По окружности, очерченной ньюмбикари, они втыкают в землю лозу, которую перекидывают на определенной высоте через центр будущего жилища и укрепляют в противоположной стороне. Так получается куполообразный остов, который затем переплетают лианами, а сверху покрывают листьями. У пигмеев, знакомых с земледелием, крыши делаются из банановых листьев. Здесь же кровлю чаще всего сооружают из листьев пальм. Первые слои листьев просто накладывают друг на друга, а верхние, которые может унести ветер, связывают лианами. Если за такой крышей постоянно ухаживать — убирать сгнившую листву и добавлять свежую, то она абсолютно водонепроницаема. Во всех трех хижинах, крыши которых на моих глазах были разобраны и обновлены женщинами, было сухо.
