По мнению ученого, остров Меноутиас, которого моряки из «Перипла», покинув Пиралаон, достигли через три дня, — это современный Занзибар, а Рапта — один из городов, чьи развалины находятся неподалеку от Дар-эс-Салама. Археологи нашли там бусины и керамику, свидетельствующие о связях Рапты с Римом.
Однако у средневековых арабских авторов, которые впервые начали составлять описательную географию Восточной Африки, подробностей и деталей становится больше. Кое-что мы узнаем из «Китаб фахр ас-судан ала-лбидан» — «Книги о превосходстве черных над белыми», написанной аль-Джахизом (умер в 869 году). Сам потомок африканского раба, крупный ученый и литератор, он посвятил свое сочинение описанию чернокожего населения планеты. «Китаб фахр» интересна как основополагающая работа для обоснования черного расизма. Однако для нас она в первую очередь ценна тем, что впервые применительно к восточноафриканскому населению в ней используется термин «зинджи» — черные. Это же название (в форме «занг», что значит «черный») мы встречаем в одной из персидских надписей конца античности, а в «Христианской топографии» Космы Индикоплова (VI век) нынешнее суахилийское побережье названо на греческий лад — «Зингион».
Постепенно содержание этого термина у арабских географов расширяется. Наш основной информатор о Восточной Африке — аль-Масуди (умер в 956 году), один из немногих средневековых авторов, лично побывавших на ее побережье, уже указывает на этническое деление среди зинджей, а также упоминает о существовании у них самостоятельных «царств». В середине X века аль-Истахри полагал, что на севере «страна Зиндж простирается до государства аль-хабаша», то есть до Эфиопии и Сомали, другие авторы южным пределом ее называли «золотую Софалу», что в нынешнем Мозамбике. Далее на юг находилась земля Вак-Вак. Судя по фразе: «Речь местных жителей представляет род свиста», оброненной знаменитым географом аль-Идриси (1100–1165 годы), арабы уже были знакомы со своеобразным языком койсанских племен, населяющих Южную Африку.
В каких взаимоотношениях это разноплеменное и разноязычное население побережья было с потомками тех арабов, которые создали там 35 городов? Служили ли эти города активными центрами распространения ислама в Восточной Африке? Ответ на эти вопросы очень важен для понимания происхождения суахилийской цивилизации, поскольку мнение, что она всего лишь эпигон мусульманской, еще отнюдь не развеяно.
Очень интересным поэтому представляется свидетельство аль-Масуди, сделанное 250 лет спустя после легендарного переселения сирийских арабов. Описывая верования зинджей, он констатирует: «Кому из них понравится что-либо из растений, зверей или минералов, тому они и поклоняются». Упоминает арабский путешественник также город на острове, скорее всего Манда, где живут «мусульмане вперемешку с неверующими из числа зинджей». Еще 150 лет спустя у аль-Идриси читаем о городе Брава, расположенном к северу от Ламу, на сомалийском побережье, буквально под боком у религиозных центров ислама: «Это город неверных… Они берут большие камни, мажут их рыбьим жиром и им поклоняются. Они поклоняются подобным и иным в этом роде нелепым вещам, и, несмотря на то, что верование их гадко, они стойко его придерживаются». Наконец, умерший то ли в 1274-м, то ли в 1286 году Ибн Саид аль-Магриби, современник Лалибэлы, прятавшего под землю христианские церкви, оставил нам такое свидетельство об обитателях крайнего юга суахилийского мира: «Жители Софалы и другие зинджи поклоняются идолам и камням, которые поливают жиром больших рыб».
Пройдет, таким образом, почти шесть веков после создания на суахилийском побережье поселений сирийцев, а арабы так и не смогут навязать ислам зинджам, продолжавшим в массе своей придерживаться анимистических верований. Пройдет еще полтора столетия, и лишь в начале XV века в Малинди появится самая древняя из дошедших до нас мечетей, а рядом с ней — огромный каменный фаллос, своими очертаниями удивительно напоминающий те «священные камни», которым поклонялись жители эфиопского юга.
Затем фаллос шагнет на крышу мусульманских мечетей — форму мужского детородного органа примут минареты, повсеместно сооружавшиеся в Ламу, Пате, Момбасе, то есть в северной части суахилийского мира, которая в силу своего географического положения была открыта влияниям эфиопских народов. Эти фаллические минареты над мечетями, как бы утверждающие торжество африканских анимистических культов над исламом, и сегодня привлекают внимание туристов, впервые попадающих на кенийское побережье.
Из-за колониальных и расистских наветов нам сегодня приходится доказывать то, что средневековым арабским авторам было совершенно очевидно. Они описывали города восточноафриканского побережья как «зинджские», их правителей называли в массе своей «чернокожими». Язык зинджей тогда не напоминал арабам их собственный. Просвещенные носители мусульманской цивилизации обычно с пренебрежением относились ко всему тому, что касалось культурных ценностей «неверных». Тем весомее их лестные отзывы, сделанные в адрес «зинджского языка». Аль-Джахиз характеризует его как язык развитый, а зинджей неоднократно называет красноречивыми. Средневековый космограф ад-Димашки также подчеркивал «искусство риторики и красноречия, присущее северным зинджам».
Что же это за язык? Аль-Масуди, который лично побывал на Занзибаре, или «Берегу зинджей», собственной рукой записал наиболее употребляемые его жителями слова. Они — бантуского происхождения; их корни и сегодня живы во многих языках континента, например слово «мганга» — колдун, лекарь — распространено повсеместно. Что же касается более поздних времен, то гадать и привлекать косвенные источники для доказательства того, говорили ли тогда жители восточноафриканского побережья на языке группы банту, вообще излишне. Уже в XI веке у этого языка появилась письменность! Она была создана на основе арабской графики. Джеймс Аллен — молодой, но авторитетный исследователь культуры восточноафриканского побережья, обосновавшийся в Ламу, называет этот язык протосуахили. Он сильно отличается от современного суахили, значительно позже, уже после становления суахилийской цивилизации, многое заимствовавшего из арабской лексики.
В более поздних литературных памятниках, в частности «Хрониках» Пате и Ламу, появляется заимствованный у арабов топоним «Савахил», или по-русски «Суахилия» — «береговая страна», «прибрежная полоса». В сопоставлении с арабскими источниками ее границы находились между Ламу и Малинди. Даже Момбаса на первых порах оказалась вне этой цитадели суахилийской культуры, поскольку, как свидетельствует Ибн Баттута, зерно туда «привозят из Савахила». Судя по высказываниям знаменитого лоцмана Ахмеда ибн Маджида, в тех же границах «Суахилия» оставалась и к началу XVI века. Язык населения этой прибрежной полосы получает название «кисвахили», переводимое как «так говорят в савахилях». А носителей этого языка, в массе своей чернокожих жителей портовых городов, прибрежных районов и прилегающих к ним деревень — рыбаков и земледельцев, все чаще именуют «васвахили», «васуахили», то есть «жители побережья». По мере экономического развития и усиления политического влияния северных суахилийских центров их язык и культура распространялись все дальше и дальше на юг. Так прибрежные зинджи постепенно «превращаются» в суахили.
Как и чем жили «северяне» суахилийского мира? В массе своей это было конечно же земледельческое население. Уровень его был достаточно высок, поскольку зинджи-суахили выращивали такие трудоемкие культуры, как рис и сахарный тростник. Они знали пять сортов бананов, имели столь обширные кокосовые плантации, что экспортировали их продукцию. Их хлебом была дурра, картофель заменял ямс, дающий огромные, весом 60 килограммов, клубни. Деревни, находившиеся на границе с саванной, в изобилии поставляли мед, а также мясо диких животных. Сохранились интересные описания способа охоты на слонов, заманиваемых к водоему, заранее отравленному листьями ядовитых растений. Скотоводство, по всей вероятности, было развито слабо, что косвенно указывает на распространение в прибрежных лесах мухи цеце. Однако нехватка мяса с лихвой окупалась обилием рыбы и других «даров океана», многие общины почти целиком жили за счет морского промысла. Активное рыболовство, а затем и торговля обусловливали развитие мореходства.
