Кирилл осторожно взял истерически рыдающую девушку за руку и привлек к себе, укутав одеялом. Ее тело сотрясала крупная дрожь. Парень обнял ее и прижал к себе.

На полу зашевелился Женька. Он сел, тряся головой, как оглушенный бык, и простонал:

— Что я…

Он осекся, увидев дрожащую Татьяну. Его взгляд прояснился.

— Я… я же мог… я мог… О, Господи!

Парень вскочил и выбежал из комнаты. Вскоре хлопнула входная дверь.

Татьяна долго не могла успокоиться. Она плакала и плакала, прижавшись к Кириллу и дрожа всем телом. Потом вдруг прошептала:

— Я хочу домой. Пожалуйста, увези меня домой.

— Может, лучше пойдем ко мне?

— Нет, я хочу домой, — всхлипнула она.

Змей одел ее, как маленького ребенка, усадил к себе на колени, и вскоре они уже подъезжали к дому девушки. Та, как замороженная, пошла было к подъезду, но потом вдруг вернулась и посмотрела на парня.

— Кирюша, милый, — горячо зашептала она, — ты же можешь сделать так, чтобы мы об этом забыли — и я, и он, в общем, мы оба? Можешь?

— Я-то могу, — помолчав, сказал тот. — Но подумай сама, нужно ли тебе это? Забыв о проблеме, ее не решишь. А Женька… он любит тебя. Заставить его забыть об ЭТОМ я не в силах.

— Да, ты прав… Прав…

Татьяна повернулась и медленно вошла в дом, а Змей еще долго сидел и смотрел ей вслед.

За всю ночь девушка не сомкнула глаз. Ей было мучительно стыдно и больно. Слез больше не было, осталась только пустота в душе, от которой щемило сердце. Ей никогда не забыть Женькиных яростно горящих глаз, его наполненных неподдельной злобы слов, ощущения его рук, похотливо шарящих по ее телу.

А ведь она считала его другом. Самым лучшим своим другом, которому можно доверить все свои тайны, переживания, все то, что накипело на душе. Татьяна никогда не воспринимала всерьез слова Ольги, когда та говорила, что Женька влюблен в нее. А теперь…

Утром ей позвонил Кирилл. Он попытался подбодрить ее, как-то утешить, но ей это мало помогло. Его слова, вроде бы и правильные, и сочувственные, были произнесены ровным, спокойным тоном, что никак не могло прибавить ей оптимизма. Ах, как ей сейчас хотелось от него сочувствия! Нормального, человеческого сочувствия, теплых слов, сказанных с чувством, которое придало бы ей сил перенести этот ужас прошлой ночи! Но она знала, что парень на это не способен. В этом никто не был виноват, но все-таки… Все-таки она чувствовала горечь.

Потом, чуть позже, позвонила мама и сообщила, что сегодня они всем семейством возвращаются домой. Татьяна обрадовалась и, наверное, только сейчас поняла, как она по всем ним соскучилась. Она произвела ревизию холодильника и кухонных полок и решила сходить в магазин, чтобы вечером накормить свое приехавшее, голодное после долгой дороги семейство.

Открыв дверь квартиры, Татьяна остолбенела: перед ней на ступеньках сидел Женька, опустив голову на сложенные на коленях руки. Она подумала, что он спит, и уже хотела отступить обратно, в спасительное одиночество своего дома, но парень поднял глаза, увидел ее и умоляюще произнес:

— Тань, подожди! Нам надо поговорить.

Девушке не оставалось ничего другого, как с несчастным видом повернуться к другу и пробормотать:

— Хорошо.

— Что ж тут хорошего, — горько усмехнулся Женька. Он был небрит, волосы всклокочены, глаза красны от слез. — Натворил я вчера дел.

Татьяна промолчала. Кажется, она заразилась этим от своего неразговорчивого Змея… или ей просто нечего было сказать?

Парень вдруг, к ее ужасу, встал перед ней на колени.

— Танечка, солнышко, прости меня, пожалуйста. Вчера я вел себя, как последняя скотина, и этому не оправдания. Но я не могу без тебя! Прости меня, дурака! Прости, прости, прости…

— Женя, встань, — проговорила потрясенная девушка. — Не надо… пожалуйста…

"Женя, не надо… пожалуйста", — эхом отозвались у нее в голове ее вчерашние слова, и Татьяна, безвольно опустившись на колени рядом с Женькой и закрыв лицо руками, разрыдалась.

Тот рванулся было к ней, чтобы, как обычно, обнять ее, утешить, как он делал это уже на протяжении многих лет, но огромным усилием воли остановил себя, понимая, что сейчас это неуместно.

— Танюша, солнышко, не плачь, не стоит. Этого больше никогда не повторится. Просто вчера я… я напился в стельку, и когда я увидел вас с Кирюхой, меня как будто закоротило.

Девушка молча слушала его, всхлипывая и не отнимая рук от лица. Так ей было легче.

— Может, мы просто забудем о том, что произошло, и снова будем друзьями? — с надеждой спросил Женька. — Я клянусь тебе, что брошу пить, я уже бросил! Пусть у нас будет все по-прежнему.

Татьяна, наконец, убрала руки и взглянула на друга, медленно покачав головой.

— Все уже никогда не будет по-прежнему. Никогда. И ты, я думаю, сам прекрасно это понимаешь.

Парень обреченно кивнул головой и опустил глаза.

— Но мы же можем остаться друзьями, — тихо сказал он.

— Я не знаю, Жень, — честно ответила девушка. — Но я не думаю, что такое возможно.

Она встала, посмотрела на друга долгим, словно бы прощальным взглядом, и скользнула обратно в квартиру.

Следующие дни были очень тяжелыми. Разрыв с Женькой Татьяна переживала гораздо болезненнее, чем могла себе предположить. Она словно отрывала от себя часть своей души, отрезала по живому все те нити, которые связывали их так долго. Ей казалось, что иначе нельзя. Переступив черту, невозможно вернуться назад. Они же ее переступили…

"Да что ж за лето выдалось такое… полосатое! — в отчаянии думала девушка. — То боль, то радость… А за нею — снова боль". Ей казалось, что жизнь рушится у нее на глазах.

Она даже поссорилась с Кириллом. Это была их первая ссора с тех пор, как он рассказал ей о своем даре.

В тот день, после разговора с Женькой, вечером Татьяна встретилась со Змеем. Ей было так плохо, так больно, что, увидев Кирилла, девушка подбежала к нему, обняла и заплакала. Тот прижал ее к себе и стал осторожно поглаживать ее волосы, успокаивая.

Не в силах сдержаться, Татьяна рассказала ему все, что произошло, пока он спал. Змей молча слушал ее.

— Ну что ты молчишь! — наконец, не выдержала девушка. — Скажи же хоть что-нибудь.

— Мне очень жаль, что так случилось, — бесстрастно сказал тот.

— Тебе очень жаль? И это все, что ты можешь мне сказать? Я друга потеряла, понимаешь? Лучшего друга!

Она вскочила и стала нервно ходить туда-сюда.

— Я понимаю, — произнес Кирилл.

— Понимаешь? Как ты можешь меня понять? У тебя и друзей-то никогда не было!

Ее несло, она это чувствовала, но никак не могла остановиться.

— Вот ты сидишь здесь, такой весь невозмутимый, непробиваемый, как скала, а мне сочувствия хочется! Понимаешь — сочувствия, от тебя! Я хочу видеть, что тебе не все равно, что со мной происходит! Ну почему ты такой каменный?! Весь мой мир распадается на куски, а ты просто сидишь и молча наблюдаешь за этим! Тебе плевать, что я просто с ума схожу от тоски!

— Это не так, — заметил Змей.

— Ты уверен, что не так? — зло выкрикнула Татьяна. — Почему же я этого не вижу? Почему ты так холоден, так неприступен? Почему ты такой бесчувственный?!

— Ты знаешь, почему.

— Что я знаю? Да ничего! Только то, что ты мне сказал — что, мол, ты весь такой несчастный, чувств своих показать не можешь… Это же полная чушь! Люди такими не бывают! Просто у тебя нет их — этих чувств! Ты просто… просто ледышка!

Парень поймал ее за руку и дернул, заставляя посмотреть на него. Его глаза вспыхнули, и он показал ей, показал все то, о чем она просила: как он ей сочувствует, как ему жаль, что она лишилась друга, и как ему больно, что девушка ему не верит. И волна любви, чистой, как любовь ребенка, омыла ее душу.

— Прости, — сказал он, выпуская ее руку из своих пальцев. — Но только так я могу дать тебе то, что ты хочешь.