Когда стрелки на часах Бори Ильина сошлись на пяти минутах второго, Кудрявцева открыла сбор.

Первая вмешалась Оля. Она предложила познакомиться со статьей в газете.

И все двинулись к тому углу, где висела газета. Она действительно висела, но в том самом месте, где должна быть статья «Всем ребятам пример», зияла аккуратненькая дыра.

Какой-то злоумышленник вырезал статью бритвочкой. Как выяснилось, злоумышленник неплохо потрудился — все газеты на всех стендах во всем микрорайоне были срезаны. Статьи «Всем ребятам пример» не оказалось.

Выручил Фигурный пряник. Он цитировал статью безотказно, давал справки и отвечал на вопросы.

— Дождались! Позор на весь СССР! — гремела Оля Замошина. — Говорила — надо исключать!

Боря Ильин хихикал.

— Гнать Пенкина надо — Оля права, — кричала высоким голосом подоспевшая Шамрочка.

У всех были свои сны и свои планы на воскресенье. И каждый был недоволен, что его оторвали и собрали у дуба. Это во-первых. А во-вторых, все действительно были возмущены враньем Пенкина. Одним словом, чувствовалось, что Пенкину не сдобровать.

И тут неожиданно Кудрявцева взорвалась.

— Дурачье! — крикнула она, позабыв, что звеньевой не годится ругаться. — Ничего вы не понимаете! Вы знаете, почему он врет?

— Интересно, — ухмыльнулась Зеленцова, — почему же?

— Потому что нам, например, нравится, как мы живем, а ему — нет. Он — человек исключительный. Он вот что сказал: «Мне уже скоро тринадцать — а я еще ничего не сделал», в том смысле, что не совершил. Что ты хихикаешь, Ильин. Думаешь, ты много совершил за свои тринадцать лет? Павлик Морозов в одиннадцать разоблачил кулаков, а Корпачев пустил под откос немецкий транспорт. А ты что сделал?

— Выходит — Пенкину надо памятник ставить. Как Павлику Морозову. Так знай, — заявил Ильин, — Морозов был человек исключительный, а Пенкин исключительный врун.

— Кто из вас, — прокричала Кудрявцева, — сочиняет роман из средневековой жизни?

Все промолчали. Из средневековой жизни никто романа не сочинял.

— А Пенкин — сочиняет!

— А почему Пенкина нет? Почему он не явился? — пропищала Шамрочка.

Тут Корягин объяснил, что с Пенкиным. Даже рассказал про бутерброды, которые не знал куда девать.

— Дай мне слово, Кудрявцева! — потребовала Замошина.

— Бери, — пожала плечами Галя.

— Ребята! — обратилась к звену Замошина. — Я хочу вам просто напомнить, что сказано в газете. Ягодкин, процитируй то место, где Пенкин разглагольствовал о товарищеской взаимопомощи.

Ягодкин процитировал.

— Ну, что это, как не злейшая насмешка? Никакой взаимопомощи у нас нет и не было. Или вот. Фигур… Ягодкин, давай про стенки и парты разноцветные.

Ягодкин и про стенки процитировал.

— Какого, какого цвета? — переспросил Зайцев.

— Коричневого и зеленого.

— Что вы на это скажете? — продолжала Оля. — Кто это и когда решил? О стенках даже вопрос нигде не ставился! Мы стенки эти никогда даже не рассматривали — ни на совете дружины, ни на совете отряда. А Пенкин, видите ли, врет про наши стенки!

— А это ничего — зеленые парты, — ни с того ни с сего прикинул Зайцев. — И если, скажем, зеленая доска — это лучше, чем черная. Что тебе тут не нравится?

— Так ведь это же неправда! Вот что мне не нравится.

И Оля так посмотрела на Зайцева, что тот сразу пожалел, что неудачно высказался.

— Подвожу черту, — сказала Ольга. — Предлагаю. Первое: поставить вопрос на отрядном сборе об исключении Пенкина из пионеров за злостное вранье, второе: ходатайствовать перед Иваном Петровичем об исключении его из школы, третье: написать письмо в газету. Полнейшее опровержение.

Но не успела оторопевшая Кудрявцева поставить предложения Замошиной на голосование — в дело вмешался Корягин, который ходил поблизости.

У него было предложение.

Оля попыталась лишить его слова. Она утверждала, что Корягин как староста класса пытается оказать давление на звено, а этого делать не следует.

Корягин резонно возразил, что выдвинет предложение не как староста, а как член второго звена, а вот именно Оля Замошина, пусть она и член совета дружины, не входит в звено и не имеет никакого права руководить сбором.

Они принялись спорить. В спор захотел вмешаться Сорокин, но он так сильно заикался, что никто толком не понял, на чьей он стороне.

Тут экскаватор, смирно стоявший в нескольких шагах от дуба, вдруг заверещал и стал работать с таким грохотом и визгом, как будто ему было совершенно наплевать, что вокруг — воскресенье.

Он так визжал, что ничего не стало слышно.

Кудрявцева, однако, несмотря на завывания экскаватора и сопротивление Замошиной, поставила предложение Корягина на голосование. Против голосовали Замошина и Ильин. Воздержалась Шамрочка. Остальные подняли руки «за». Так и прошло это предложение Корягина шестью голосами против двух при одной воздержавшейся Шамрочке.

Что это было за предложение — никто из посторонних узнать не мог и даже автор этой повести, находившийся совсем рядом, ничего не расслышал, потому что этот чертов экскаватор громыхал не переставая.

Так и осталось тайной для всех, кроме второго звена, что предложил Корягин у старого дуба. И эта тайна могла раскрыться только в понедельник.

Оля Замошина заявила, что не то что не станет больше дружить с Кудрявцевой, но не подаст ей даже руки, потому что Кудрявцева проявила не только мягкотелость, но и беспринципность.

А Оля слов на ветер не бросала.

Галя очень переживала.

И впервые они пошли домой не вместе, как всегда, а отдельно и даже по разным сторонам улицы.

И все звено разошлось.

И Корягин с Сорокиным ушли.

И как ни бился автор этой повести, как ни проклинал зловредный экскаватор, какие догадки ни строил, так и не мог сообразить, что именно предложил Корягин и что именно собралось делать второе звено шестью голосами против двух при воздержавшейся Шамрочке.

Так и приходится автору заканчивать первую часть, не узнав, чем она кончилась. И в этом он извиняется перед читателями. И просит их не сердиться. Во всем виноват экскаватор, который работал в выходной день.

Приходится терпеть до понедельника, с которого начнется вторая часть. Во второй части все должно объясниться!

Автору немножко тревожно.

Неизвестно, где Пенкин, неясно, что будет делать звено Кудрявцевой, что скажет Нина Григорьевна, как поступит бедный Светлицын, сочинивший эту злосчастную статью?

Но автор не может ничем помочь своим героям.

Так уж повелось исстари — автор пишет, а герои действуют. Они действуют, а он только пишет.

Что-то натворят они во второй части?

Подождем. Потерпим.

Может быть, все еще кончится не так плохо. Не надо нервничать. Мало ли что случается!

Конечно, гораздо спокойнее было бы, если бы Пенкин не врал, а хорошо учился, а газета никогда не ошибалась, а Корягин дружил бы с Замошиной, а Замошина не поссорилась бы с Кудрявцевой!

Но что же поделаешь, если все складывается не совсем так, как хочется.

Начнется новая неделя, и все прояснится.

Уже поздний вечер. Всего одна ночь осталась до второй части.

Не так уж и много. А если кому и не терпится — надо ждать. Ничего не поделаешь.

И немножко успокоенный автор выводит на этой странице все еще дрожащей рукой —

Конец первой части.

Вторая часть

Первым уроком был труд, и отряд оказался разделенным на две половинки.