— Что случилось? — спрашивали одни. — Новый спутник запустили?

— Нет, — предполагали другие, — появилось новое независимое государство на Африканском континенте.

Только отряд без имени, отряд шестого «В» класса твердо знал, что не был в тот день запущен спутник и не образовано было независимое государство на Африканском континенте.

Перед сбором дружины выступил Корягин и рассказал слово в слово всю двухнедельную историю шестого «В», ту историю, которую не стоит повторять, если вы ее уже прочли. И еще добавил, что на классном собрании ученики шестого «В» решили сами выставить себе оценки за поведение в четверти. Принято решение снизить сценки на один балл, и все, кроме, Бориса Ильина, получили четверку в четверти. Борис Ильин объяснил, что рассказал всю правду классному руководителю, и поэтому один имел право получить за поведение пятерку. И таким образом единственный в классе оказался круглым отличником.

И вся школьная линейка дружно захлопала Боре Ильину, который всегда говорил правду и никогда за все шесть лет не получил ни одной четверки в четверти.

Потом пионеры приняли обращение в газету, где все рассказывалось, как есть — о бедах и достижениях шестого «В» и о бедах и успехах Пенкина, который, кстати, сумел пересдать свои пятерки на пятерки и с честью закончить четверть.

После линейки весь шестой «В» отправился к своему дубу вместе с Ниной Григорьевной. Все рассказывали ей наперебой про дуб, про старое сочинение и про фигурный пряник. И Нина Григорьевна много смеялась вместе со всеми, а потом вдруг вспомнила, что ее ждут дома, и все отправились ее провожать. Только за Ильиным подъехала машина, и папа увез его домой.

Ничего еще не было точно решено ни с Ниной Григорьевной, ни с классом. Впереди был педагогический совет. Школьная линейка одно, педагогический совет — другое. Поговаривали, что всем ученикам, кроме Ильина, запишут выговор в личное дело, а Нину Григорьевну могут снять с работы.

Поэтому шестой «В» так бережно вел Нину Григорьевну под руки до самого дома, А Шамрочка даже поцеловала ее на прощание. Девчонки плакали, а мальчишки натужно смеялись.

Потом шестой «В» взялся за руки и, перегородив всю улицу, отправился в путь. Они шли и шли к своему району, к своей школе, к своим домам. Они говорили об имени, которого нет еще у отряда, о Новом годе, который скоро наступит, о страшном педагогическом совете, о Нине Григорьевне, о той четверти, которая прошла, о каникулах и будущей школьной жизни.

Потом все распрощались и разошлись по домам.

А четверо отправились обратно, к старому дубу.

Корягин, Замошина, Пенкин и Кудрявцева. Эта четверка немалому научилась в этой четверти. Они стояли у дуба и спорили.

— Если хотите знать, — говорила Оля, — как раз Ильин и поступил правильно. А я поддалась и отступила от правил. Простить себе этого не могу.

— Пусть он поступил правильно, — пробасил Корягин, — но я бы никогда так не сделал! Никогда!

— Ну и что хорошего? — дразнила его отчего-то сиявшая Кудрявцева. — Сняли тебя со старосты.

— Ну и пусть. И пусть!

— А вы знаете, чьим именем я бы назвал отряд? — спросил вдруг Пенкин. — Именем газетчика Мирона Сергеевича.

— Уж ты выдумаешь! — возразила Замошина.

И спор разгорелся с новой силой. Очень уж много накопилось нерешенных вопросов. И не решен еще был самый главный из них — как жить дальше.

Они долго спорили об этом и, наверно бы, решили, если бы не заверещал экскаватор. Он работал сегодня во вторую смену и загрохотал отчаянно и яростно.

И автор, который стоял неподалеку и хотел записать конец этой повести, снова ничего не услышал.

Он только увидел, как Кудрявцева подошла к Оле Замошиной и протянула ей руку.

Он только увидел, как Пенкину стало стыдно, как он вынул из портфеля свою заветную коричневую тетрадь и передал ее Кудрявцевой; как та долго отказывалась и поправляла свой пушистый шарф, а потом взяла и даже, кажется, покраснела.

И вдруг, перекрывая шум экскаватора, зазвучала живая и громкая песня.

Она прорвалась сквозь металлический скрежет и унеслась куда-то далеко, к морозному небу, к дальним огням, к звонкому и загадочному Завтра.

Это пела временно освобожденная об общественных нагрузок Оля Замошина.

У нее действительно оказался отличный голос! Свой. Собственный.

И хотя это никакой не конец, а, может быть, только еще начало, в надежде, что все должно кончиться хорошо, автор уверенной рукой выводит на этой, последней страничке —

Конец повести.