В первое утро по приезде в Вашингтон я встал около половины шестого. Все было как прежде, все по-старому, и мне это очень нравилось.

Я натянул форменную майку команды «Визардз», стародавние спортивные шорты времен Джорджтаунского университета и спустился на первый этаж. Свет в кухне еще не горел. Выходит, Нана еще не вставала, что было несколько удивительно.

Что ж, ей тоже положено время от времени немного отдохнуть, уж она-то это заслужила.

Я зашнуровал кроссовки и вышел пробежаться. И тотчас учуял знакомый запах реки Анакостия. Не самый приятный, зато родной. Я поставил себе задачу – не думать в это утро об Эллисе Купере, ожидающем своей участи в камере смертников. Пока что у меня это не получалось.

Наша округа сильно изменилась за последние несколько лет. Политики и бизнесмены сказали бы, что это только к лучшему, но я был не слишком в этом уверен. На шоссе 395-Юг шло строительство, и наклонный въезд на магистраль с Четвертой улицы был навсегда закрыт. Я не ожидал, что у нас в районе это затянется так надолго. Многие старые дома из коричневого камня, в окружении которых я вырос, были снесены.

Вместо них возводились таун-хаусы, которые, на мой взгляд, слишком отдавали духом Капитолийского холма. Появился также вульгарный гимнастический зал под названием «Рекорды». Некоторые дома щеголяли голубыми восьмиугольниками рекламы крупной электронной компании «Эй-ди-ти секьюрити сервис», знак любезности со стороны гигантской корпорации «Тайко». Некоторые улицы, ранее населенные беднотой, планомерно окультуривались. Но наркодельцы по-прежнему тут околачивались, особенно по мере приближения к Анакостии.

Имей мы возможность заглянуть в прошлое с помощью какой-нибудь машины времени в духе Уэллса, то увидели бы, что изначально городские планировщики имели ряд неплохих задумок. Например, через каждую пару кварталов был разбит парк с четко расчерченными тропинками и лужайками. Вероятно, когда-нибудь парки станут востребованы и обычными людьми, а не только наркоторговцами. По крайней мере хочется так думать.

На днях в газете «Вашингтон пост» появилась статья, где утверждалось, что часть местных жителей поддерживает наркодилеров. Что ж, кое-кто считает, что дилеры приносят больше пользы району, чем политики, – например, устраивают местные праздники или летом, в жару, снабжают детей деньгами на мороженое.

Я живу здесь с десяти лет, и, вероятно, мы и впредь останемся в юго-восточной части округа. Этот старый городской район дорог мне не просто как память. Я вижу его таким, каким он может стать в будущем.

Когда я вернулся домой с пробежки, свет в кухне все еще не горел. В голове у меня зазвучал сигнал тревоги.

Причем очень громко.

Я вышел из кухни и по узкому коридору двинулся к комнате Наны.

Осторожно приоткрыв дверь, я увидел, что Нана лежит в постели. Я осторожно проскользнул в комнату. На подоконнике сидела кошка Рози. При моем появлении она негромко мяукнула. Этакая сторожевая кошка на посту.

Я обежал глазами комнату. Увидел знакомый, оправленный в раму постер работы художника Ромаре Беардена[8] с изображением джазовых музыкантов; он называется «Завершая выступление в Лафайете».

На шкафу стояли десятки шляпных коробок. Шляпная коллекция Наны для особых случаев могла бы стать предметом зависти любого миллионера.

Тут я понял, что не слышу ее дыхания.

Я напряженно замер и вдруг почувствовал в голове громкий тревожный гул. С самого моего детства можно было по пальцам пересчитать те случаи, когда Нана почему-либо не встала спозаранку, чтобы приготовить завтрак. Застыв столбом посреди комнаты, я чувствовал, как переполняюсь детскими страхами.

О Господи, нет! Только не это.

Я подошел ближе и тут уловил слабое дыхание. Потом вдруг резко, как от испуга, Нана открыла глаза.

– Алекс? – прошептала она. – Что случилось? Почему ты здесь? Который час?

– Привет, родная. С тобой все нормально?

– Просто устала немного. Какая-то слабость сегодня утром. – Она скосила глаза на старые часы «Уэстклокс» на ночном столике. – Как, уже семь? О Господи. Половина утра пролетела.

– Хочешь, принесу тебе поесть? Как насчет того, чтобы позавтракать сегодня в постели? Я угощаю.

Она вздохнула:

– Наверное, я еще немного посплю, Алекс. Ты не возражаешь? Сможешь сам собрать детей в школу?

– Конечно. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Поговорим позже. Все отлично. Просто легкая усталость. Разбуди детей, Алекс.

Рози попыталась забраться к Нане в постель, но ей это не удалось.

– Брысь, кошка, – шикнула та.

Я разбудил всех троих – во всяком случае, так мне сначала показалось. Но потом пришлось будить Дженни и Дэймона во второй раз. Я поставил на стол их любимые готовые каши для завтрака и еще какие-то фрукты, а потом сделал себе яичницу-болтунью, причем проделал все особенно тщательно, чтобы компенсировать отсутствие Наны. Я подогрел молока Алексу, потом приготовил его фирменный завтрак и покормил малыша с ложки.

Дети отправились в школу, а я стал прибираться после их ухода. Потом вторично за утро сменил Алексу подгузники и поместил его в свежий нательный комбинезончик с пожарными машинками. Ему понравилось это дополнительное внимание, по-моему, он нашел его прелестным.

– Гляди не слишком-то привыкай к этому, приятель, – предостерег я его.

Я сходил посмотреть, как там Нана, и оказалось, что она все еще отдыхает. Если быть точным, она спала глубоким сном. На всякий случай я пару минут прислушивался к ее дыханию. Вроде бы все в порядке.

Спальня Наны дышала миром и покоем, но в этом умиротворении не было ничего от сахарной старушечьей благостности. В ногах кровати лежал пушистый, очень цветастый коврик, оранжево-пурпурный. Она говорит, что коврик придает легкость ее ногам.

Потом я забрал маленького Алекса наверх, в свою комнату, где собирался сделать кое-какую работу. Позвонил одному приятелю в Пентагон. Его зовут Кевин Кэссиди. Пару лет назад мы вместе работали над делом об убийстве.

Я рассказал ему о ситуации в Форт-Брэгге и о том, как мало времени осталось жить сержанту Куперу. Кевин выслушал, затем призвал меня быть предельно внимательным и осторожным.

– В армии много хороших людей, Алекс. Честных, благонамеренных, достойных всяческого уважения. Просто мы любим сами разгребать свое дерьмо. Посторонние обычно не приветствуются. Ты меня слышишь?

– Эллис Купер не совершал этих убийств. Я убежден в этом почти на сто процентов. Но я отнесусь серьезно к твоему совету. Послушай, Кевин, мы выбиваемся из графика.

– Я провентилирую для вас это дело, – сказал он. – Предоставь это мне, Алекс.

После звонка в Пентагон я позвонил Рону Бернсу, в ФБР. Я рассказал ему о том, как обстоят дела в Форт-Брэгге. С директором Федерального бюро расследований мы сильно сблизились во время неприятностей с Кайлом Крейгом. Бернс уже некоторое время хотел перетащить меня в Бюро, и я всерьез подумывал об этом.

– Ты же знаешь, какими бывают местные копы, – сказал он. – Армейские – и того хуже, когда речь заходит об убийстве.

– Даже если один из своих несправедливо обвинен? Даже если он на пороге казни? Я-то полагал, что они не бросают своих – вот так, на произвол судьбы.

– Если бы они смотрели на это дело твоими глазами, то до суда бы не дошло. Если понадобится, помогу, чем сумею. Дай мне знать. Я не даю пустых обещаний.

– Очень тебе признателен, – сказал я.

Повесив трубку, я отнес маленького Алекса вниз, чтобы дать ему еще молока. Я начинал смутно понимать, сколько трудов и заботы требует дом – каждый день, каждый час. А я ведь еще не занимался уборкой и вообще наведением порядка.

Мне захотелось опять взглянуть, как там Нана.

Я бесшумно отворил дверь в ее комнату. Снова ничего не услышал.