– Тогда присоединитесь к нам.

– Мы хотим и собираемся это сделать. Фактически мне даны полномочия заявить о нашем согласии.

– Чего бы вы ни хотели выгадать на этом, Тристан, вы ничего не добьетесь. Условия для всех одинаковы, и никто не получит никаких привилегий.

– Мать-Исповедница, а что, выслушать меня до конца тоже расценивается как привилегия?

Кэлен вздохнула.

– Давайте покороче и имейте в виду, Тристан, что ваша улыбка на меня не действует.

Тем не менее он улыбнулся.

– Как член королевской фамилии я имею право и власть подписать капитуляцию Джары и присоединиться к вам. Учитывая, какой перед нами выбор, наше желание таково.

– Тогда действуйте.

– Но красная луна нарушила наши планы.

Кэлен выпрямилась на кресле.

– Какое отношение это имеет к вам?

– Мать-Исповедница, Джавас Кедар, наш звездочет, имеет большое влияние на королевскую семью. Когда обсуждался вопрос о капитуляции, он искал ответа у звезд, и, по его мнению, звезды благоприятствовали принятому нами решению. Но перед моим отъездом Кедар сказал, что, если обстоятельства изменятся, звезды подадут знак, и велел следить за небом. Красная луна заставила меня задуматься.

– Луна – это не звезды.

– Луна тоже на небе, Мать-Исповедница. Кедар основывает свое мнение и на лунных знамениях.

Кэлен снова вздохнула:

– Тристан, неужели вы позволите своему народу погибнуть из-за какого-то суеверия?

– Нет, Мать-Исповедница. Но честь не позволяет мне пренебрегать верованиями моего народа. Магистр Рал говорил, что капитуляция не означает, что мы должны отказаться от наших обычаев и верований.

– Тристан, у вас отвратительная привычка пропускать мимо ушей то, что вам не хочется слышать. Ричард сказал, что странам придется отказаться от своих обычаев, если эти обычаи могут повредить общему делу, и что они не должны идти вразрез с единым для всех законодательством. Вы переступаете опасную черту.

– Мать-Исповедница, мы никоим образом не хотим искажать его слова или переступать какую-то там черту. Я прошу только немного времени.

– Времени? На что вам время?

– Время на то, Мать-Исповедница, чтобы убедиться в том, что красная луна не является дурным предзнаменованием. Я мог бы съездить обратно в Джару и посоветоваться с Кедаром или просто подождать здесь, пока мне не станет ясно, что красная луна не предвещает опасности.

Кэлен знала, что джарианцы, и особенно королевская фамилия, фанатично верят в астрологию. Тристан был большим бабником, но Кэлен знала, что, если самая прекрасная женщина откроет ему объятия, он сбежит от нее, если будет считать, что звезды этого не одобряют.

На поездку в Джару и обратно у него уйдет по меньшей мере месяц.

– Сколько вы собираетесь ждать, прежде чем будете способны принять решение?

Он задумчиво нахмурился.

– Если с Эйдиндрилом ничего не случится в течение двух недель, я буду считать, что знамение не было дурным.

Кэлен опять побарабанила пальцами по столу.

– Я даю вам две недели, Тристан. И ни днем больше.

– Благодарю вас, Мать-Исповедница, и молю духов, чтобы через две недели мы могли бы скрепить наш союз с Д’Харой. – Он поклонился. – Всего наилучшего, Мать-Исповедница. Надеюсь, звезды будут нам благоприятствовать.

Он пошел прочь, но снова обернулся:

– Кстати, может быть, вы подскажете, где я могу остановиться на это время. Наш дворец сгорел во время вашей битвы с Защитниками Паствы. Учитывая причиненный Эйдиндрилу ущерб, я затрудняюсь сам подыскать себе резиденцию.

Кэлен понимала, к чему он клонит: ему хотелось быть поближе, чтобы видеть, не вызовет ли у звезд недовольства правление Д’Хары. Этот человек слишком много о себе возомнил, считая, что он умнее, чем есть на самом деле.

Кэлен улыбнулась:

– О да, разумеется. Я знаю, куда вас поселить. Вы останетесь прямо здесь, во дворце Исповедниц, и нам будет удобнее присматривать за вами эти две недели.

Он застегнул плащ.

– Благодарю вас, Мать-Исповедница, за гостеприимство. Лучшего я и пожелать бы не мог.

– И поскольку вы гость в моем доме, Тристан, должна предупредить вас, что, если вы даже пальцем, не говоря уж о чем-нибудь другом, прикоснетесь к какой-нибудь из моих женщин, я лично прослежу, чтобы это что-нибудь другое вам отрезали.

Он добродушно рассмеялся:

– Мать-Исповедница, никогда не думал, что вы верите сплетням обо мне. Боюсь, мне частенько приходится подкреплять монетами свое обаяние. Вы ошибаетесь, если думаете, что я пользуюсь большим успехом у женщин. Если я нарушу ваши правила, можете предать меня суду и наказать, как пожелаете.

Суд.

Ричард сказал, что те, кто спрятал Храм Ветров, тоже были преданы суду. В замке Волшебника хранились протоколы всех заседаний суда. Она ни разу в них не заглядывала, но ей о них говорили. Возможно, из протокола заседания удастся узнать, что произошло с Храмом Ветров.

Глядя вслед Тристану Башкару, Кэлен думала о Ричарде. Неужели ему снова придется потерять брата?

Кэлен знала почти всех женщин, работавших во дворце Исповедниц. Все они уважали Ричарда как человека чести. Ей не хотелось думать, что они станут жертвами человека, который спекулирует на их доверии к Ричарду.

Ей стало жаль Ричарда. Он надеялся, что Дрефан будет ему братом, которым можно гордиться. Кэлен надеялась, что от Дрефана по крайней мере не будет неприятностей. Она вспомнила, как он щупал Кару.

Кэлен повернулась к морд-сит:

– Еще трое с нами, один против и один еще не решил.

Кара заговорщицки улыбнулась.

– Сестра по эйджилу должна быть способна вселить страх в сердце людей. Мать-Исповедница, вы вполне достойны носить эйджил. Иногда мне казалось, что я слышу, как у них стучат зубы.

Глава 27

Оружие и доспехи солдат, идущих за Ричардом по крутой каменной улице, ритмично позвякивали. Крошечные домики, в основном трех– или четырехэтажные, жались друг к другу. Верхние этажи так нависали над нижними, что неба почти не было видно. Это была самая мрачная часть города.

Выздоровевшие солдаты превозносили Ричарда как великого волшебника, и он чувствовал себя неловко от проявления их восторгов. В конце концов, он не сделал ничего особенного, просто велел им пить известные лекарства и никакой магией при этом не пользовался.

Он пытался объяснить им, что их вылечили самые обычные вещи, но они ничего не хотели слышать. Они ждали от него магии и, с их точки зрения, получили ее. В конце концов Ричард оставил попытки что-либо объяснить и просто кивал в ответ на их благодарность. Пойди они к травнику, то выздоровели бы точно так же, да еще и жаловались бы на цены за травы.

Впрочем, ему было приятно сознавать, что для разнообразия он вылечил людей. В последнее время ему больше приходилось убивать, а не лечить. Теперь он понимал, что чувствует Надина, когда ее травы и настойки поднимают людей на ноги.

Его предупреждали, что волшебники нуждаются в равновесии. Все в мире уравновешено, особенно магия. Он давно уже не мог есть мяса – его от него тошнило – и подозревал, что таким образом его дар уравновешивает те убийства, которые ему приходится совершать. Ему нравилось думать, что помощь людям – тоже своего рода компенсация за тяжесть дара боевого чародея.

Хмурые люди жались по сторонам улицы. Угрюмые подростки и молодые мужчины, завидев Ричарда и солдат, воровато оглядывались и исчезали за углом.

Ричард рассеянно потрогал расшитый золотом кошель на поясе. Этот кошель Ричард нашел в замке; он был набит белым волшебным песком. Волшебный песок представлял собой кристаллизовавшиеся кости магов, отдавших жизнь в Башнях Погибели, которые отделяли Древний мир от Нового. Своего рода дистиллированная магия. Белый волшебный песок придавал силу начертанным на нем заклинаниям – и добрым, и злым. Если на белом волшебном песке написать нужное заклинание, то можно даже призвать Владетеля.