Мое сердце замерло на мгновение, а потом забилось в бешеном ритме. Я осторожно взяла письмо в руки, не веря своим глазам. Оказывается, Влад отправил мне письмо, но я его не получала?! Почему?! И что мое письмо делает в маминой шкатулке?

Осознание предательства ударило неожиданно больно. Под дых, наотмашь. Мама знала, и молчала?! Но зачем? Она получила это письмо и спрятала.

— Нелли. — Услышала я за спиной тихий голос мамы и резко обернулась, даже не ощущая, как слезы катятся по моему лицу. Мама все поняла, увидев письмо, прижатое к моей груди и раскрытую шкатулку, с рассыпанными украшениями на трюмо.

— Как. — Отчетливо проговорила я, делая шаг вперед, к ней. — Как ты могла так поступить?

— Доченька, прости, я…

— Не оправдывайся. Скажи правду. — Гневно вскрикнула я, подходя еще ближе. Мама оставалась на месте.

— Он приходил. — Коротко начала она свой рассказ. — Чуть больше двух месяцев назад, когда тебя не было дома. Хотел встретиться, поговорить. Я тогда была очень зла на него за то, что произошло в Стамбуле. Винила его за твое похищение. Мы поговорили на повышенных тонах, и он отдал мне письмо.

— И ты решила, ради моего же блага, не говорить о визите Влада. — Мой голос сочился горечью. — И письмо спрятала. Как же низко. Спасибо, хоть не распечатала.

— Ты что!

— А что? Все остальные поступки твои говорят об обратном. — Я нервно прерывисто вздохнула. — После того аборта ты изменилась, мам. Ты стала слишком сильно опекать меня, не давая выкарабкаться самой. Ты будто не понимала, что это моя боль и моя потеря. И я должна сама пережить ее. Не по щелчку твоих пальцев, а когда я сама буду готова. Но вы с отцом не даете мне такой возможности. Окружаете вниманием так плотно, что мне сложно дышать. И принимать собственные решения. Неужели ты этого не понимаешь? Я давно не ребенок. Мне уже двадцать пять лет. Я вправе сама выбирать, с кем мне общаться, в кого влюбляться, с кем ложиться в постель. Неужели ты так и не поняла, зачем я полетела в Турцию? Думаешь, заниматься чертовым параглайдингом? Нет! — Я почти кричала, чувствуя, как впервые за долгие годы говорю правду в лицо родному человеку. Но это было нужно нам обоим. В первую очередь мне. Слишком много недосказанного накопилось между нами, слишком много мы замалчивали… пришла пора расставить все точки над и.

— А зачем тогда? — Мама до сих пор не понимала. Мне на мгновение стало жаль ее. На ее лице отразилась боль и неуверенность. Она сама понимала, что поступила неправильно, но у меня уже не было сил жалеть ее. Я хотела сохранить себя.

— Затем, чтобы сбежать. — Просто сказала я. — Мне нужно было время, чтобы побыть в одиночестве, с самой собой. И Турция с ее параглайдингом стала хорошим предлогом. Я постоянно на виду, постоянно с вами. С тобой и отцом. Иногда мне кажется, что мы сроднились, как сиамские близнецы. Но все хорошо в меру. Я понимаю тебя и твои чувства, не отметаю даже твою неприязнь к Владу. Но ты должна была уважать мой выбор. И не прятать за спиной письма, адресованные мне. Жаль, что тогда меня не было дома. Я бы вышла к Владу, и возможно у нас был бы шанс быть вместе. А так… время упущено. Но не по моей вине.

— Прости. — Тихо упали слова мамы на мою израненную душу. Я вздохнула, понимая, что запал угас. Я больше ничего не могла добавить к вышесказанному, и надеялась только, что она поняла меня правильно.

— Я прощаю тебя, мам. И даже где-то могу понять твои мотивы. Но… жить здесь я больше не могу. Настало время мне начать самостоятельное плавание. С завтрашнего дня я съезжаю. Не смотри на меня так перепугано. Я не собираюсь разрывать отношения с тобой и отцом. Мы так же продолжим общаться, я буду ходить к вам в гости, а вы — ко мне. Мы по-прежнему семья. — Я не стала добавлять, что все-таки во мне кое-что изменилось в этот момент. Сломалось внутри. И тех отношений, что были, теплых, нежных и доверительных уже не будет. Во всяком случае, пока мы с мамой не сможем взрастить их заново, осторожно, бережно, не нарушая наши новые границы. К счастью, мама поняла мой посыл и восприняла его серьезно. Поэтому кивнула и вышла из комнаты. А я осталась, застыв, как бабочка в янтаре, в красивом струящемся платье, с кокетливыми локонами в прическе и заплаканными глазами, прижимающая к груди письмо. Почему-то я боялась открыть его…

Звонок мобильного вырвал меня из транса. Звонил Егор.

— Нелли, тебя только за смертью посылать! Я стою под твоим подъездом уже битых полчаса! Ты хоть иногда на время смотришь?!

— Да. — Механически ответила я. — Сейчас спущусь.

Я, двигаясь медленно, как сомнамбула, надела на ноги босоножки, состоящие из тонких ремешков хамелеонов зелено-бирюзового цвета, и покачала головой, вспомнив босоножки из тонких цепочек, что я брала в Турцию. Как Влад принес мне их, ночью. Как залез в номер через окно, а я, испугавшись, надела ему на голову кастрюлю. И снова слеза задрожала на моих ресницах, и я подумала: «хорошо, что тушь водостойкая». Осталось набросить на себя легкую белую меховую накидку на плечи, и я хлопнув входной дверью, сбежала вниз по лестнице, положив письмо в крохотный клатч. Я, малодушно побоялась открыть его, и взяла письмо с собой.

Холодный, пронизывающий питерский ветер ударил мне в лицо, когда я вышла из подъезда. Обжег лицо там, где еще не успели высохнуть дорожки слез. Прошелся по голым ногам, и по моей спине даже под теплой накидкой побежали мурашки. Егор, не говоря ни слова, распахнул переднюю дверцу черного Бентли, явно позаимствованного из папиной «коллекции». Что отец, что сын, оба стоили друг друга. Я так же молча скользнула на кожаное сидение, и Егор, заметив, что я дрожу, включил отопление. Холодный, серый ноябрь неприветливо встречал меня сегодня. Я обернулась и увидела на заднем сидении букет из тюльпанов в дизайнерской упаковке, подарок сестре Егора, и поняла, что явлюсь на праздник с пустыми руками. Но мне, если честно, было фиолетово. Слишком сильный шок ударил меня сегодня. И я никак не могла отойти от него.

Мы ехали в полном молчании, которое разряжало только тихое мурлыкание радио. Егор был то ли не в настроении, то ли дулся на меня, а я… просто не обращала на его капризы внимания. Мне хотелось уехать из дома как можно быстрее и как можно дальше. И Егор сегодня стал для меня идеальным спутником.

Родители Егора укатили на неделю в Берлин по работе. Отец Егора — дипломат, и часто колесил по миру, а жена, не желая оставаться одна дома, сопровождала его.

— А почему ты не повез к себе сестру? — Негромко спросила я, когда мы подъезжали к Каменному острову, там, где находилась «резиденция» Власовых.

— Куда, в свою холостяцкую халупу? — Презрительно хмыкнул мой друг. — Да сестра сразу начнет там наводить порядок, все вещи будут не на своих местах… Еще и друзей звать! Только мне не хватало «званого вечера» в своей студии с панорамными окнами. Помнишь, Полеевых? Где-то полгода назад они закатили вечеринку, и гости упились до такой степени, что один из них выдавил своей массой тела панорамное окно и сверзился с двадцать третьего этажа. Полеевы все переживали, что на них откроют дело, но обошлось. Они то уж явно не причем.

— Да уж, история не из приятных. — Поморщилась я, вспоминая ее.

— У родителей второй этаж, падай не хочу. — Хохотнул Егор. Я покачала головой.

— Ты же говорил, что вечеринка будет только для «своих»?

— Да, но сестра сразу, как только ее самолет коснулся земли, принялась обзванивать знакомых в городе. И оказалось, что очень многие соскучились и жаждут встречи…

— Халявного шампанского и черной икры они жаждут, а не встречи. — Криво улыбнулась я. — Ну да ладно. Приеду, поздороваюсь, и запрусь в какой-то комнате, благо у твоих родителей дома места хватит для всех.

— Не раскатывай губу, тебе, как хозяину дома, еще надо гостей развлекать.