Было в ней что-то такое, что заставило сердце Смита бешено забиться. Во рту у него все пересохло. Ноги подкосились, и он рухнул на пол. «Нетти, Нетти? Где же деньги…», — и в следующую секунду страшная мысль обожгла его — она мертва, он остался один, теперь у него нет больше жены. Смиту стало страшно. Голова невольно опустилась на ее большую розовую грудь, и из горла вырвался стон: «Нетти!»
ТИК-ТИК-ТИК-ТИК-ТИК-ТИК-ТИК-ТИК-ТИК-ТИК
— Я рад, что он тоже будет счастлив, — произнес Брейлинг, направляясь со своим двойником к подвалу.
— Да… — рассеянно протянул Брейлинг Второй.
— А вот и твой подвал, Б-В, — Брейлинг взял его за руку и они стали спускаться по лестнице.
— Кстати, о подвале, — заметил Брейлинг Второй, когда они ступили на бетонный пол. — Я от него не в восторге, да и от этого ящика тоже.
— Ну что же. Я попытаюсь придумать для тебя что-нибудь более комфортабельное.
— Мы, марионетки, сконструированы таким образом, что постоянно должны находиться в движении, а не лежать в ящике. Вам понравилось бы все время лежать в нем?
— Э…
— Очень сомневаюсь. Вот и мне необходимо двигаться. И учтите, меня нельзя выключить — я не какой-нибудь автомат, а самое настоящее живое существо, которое к тому же наделено чувствами.
— Но это вопрос лишь нескольких дней. Скоро я улетаю в Рио, и тебе не придется лежать в ящике — ты сможешь жить наверху.
Брейлинг Второй раздраженно махнул рукой. — Но когда вы вернетесь, неплохо проведя время, мне снова туда?
— В магазине мне говорили, что я буду иметь дело с трудным экземпляром, — не выдержал Брейлинг.
— Нас еще недостаточно хорошо изучили, — заявил Брейлинг Второй. — Мы недавно поступили в продажу. И поскольку мы наделены чувствами, то мне ненавистна мысль, что в то время как вы будете отдыхать в теплых краях, другим придется дрожать от холода.
— Я всю жизнь мечтал об этом, — прошептал Брейлинг. Он закрыл глаза и представил себе море, горы, желтый песок… волны, с шумом накатывающиеся на берег… жаркое бразильское солнце, ласкающее его голые плечи… знаменитое вино…
— Но я никогда не попаду туда, — прервал его размышления Брейлинг Второй. — Вы подумали об этом?
— Нет, я…
— Потом, вот еще что — ваша жена…
— Что моя жена? — спросил Брейлинг, стараясь незаметно приблизиться к двери.
— Она мне нравится.
— Я рад, что работа пришлась тебе по вкусу, — Брейлинг облизнул губы.
— Боюсь, вы не так меня поняли. Я думаю… я люблю ее.
Брейлинг замер на месте. — Что?!
— Я думаю, — мечтательно продолжал Брейлинг Второй, — как было бы здорово побывать в Бразилии, но я никогда не попаду туда. Но больше всего я думаю о вашей жене — я думаю, мы были бы счастливы.
— Очень… мило, — Брейлинг с невозмутимым видом направился к выходу. — Подожди здесь, пожалуйста, а? Мне нужно позвонить.
— Кому? — Брейлинг Второй нахмурился.
— Да так, ничего важного.
— «Марионетт Инкорпорейтид?» Хочешь, чтобы они приехали и забрали меня?
— Нет, нет. Ну что ты… — Брейлинг бросился к двери, но тут же двойник схватил его мертвой хваткой.
— Не двигаться!
— Убери руки!
— Ни за что.
— Ага! Так это она научила тебя этому?
— Нет.
— Но она догадалась обо всем? Она говорила с тобой? Она все знает? Отвечай?! — заорал Брейлинг, но рука двойника зажала ему рот.
— Тебе никогда этого не узнать. — Брейлинг Второй усмехнулся. — Никогда.
Брейлинг вырвался и продолжал. — Так и знай, она обо всем догадалась и обвела тебя вокруг пальца как мальчишку!
— Брейлинг, хочешь знать, что с тобой будет? Я положу тебя в этот ящик, запру его, а ключ брошу куда-нибудь подальше. Потом куплю еще один билет до Рио — для твоей жены, — невозмутимо произнес Брейлинг Второй, направляясь к двери.
— Стой! Не уходи. Давай все обсудим спокойно.
— Прощай, Брейлинг!
У Брейлинга все похолодело внутри. — Прощай? Что ты хочешь этим сказать?
Спустя десять минут миссис Брейлинг проснулась. Провела рукой по щеке, ощутив легкое прикосновение. Она вздрогнула и открыла глаза. — О, дорогой! Ты давно меня так не целовал…
— Ну что же, — послышалось тихо в ответ, — попытаюсь наверстать упущенное.
ГИПНОГЛИФ
Джон Антони
Джарис держал предмет на ладони, поглаживая большим пальцем небольшую ложбинку на полированной грани.
— Вот, — произнес он, — жемчужина моей коллекции. Для нее нет классического определения, поэтому я назвал ее гипноглифом.
— Гипноглифом? — удивился Маддик, кладя на место превосходно обработанный опал с Венеры размером с гусиное яйцо. Джарис с улыбкой взглянул на молодого человека.
— Да, гипноглифом. Взгляните сами.
Маддик взял предмет в руку и осторожно большим пальцем провел по ложбинке.
— И это ваша жемчужина? — еще больше удивился он. — Да это же кусок дерева.
— Человека тоже можно было бы назвать куском мяса, если бы он не обладал необычными свойствами, — возразил Джарис.
Маддик, гладя ложбинку, обвел взглядом несметные богатства и восхищенно прошептал:
— Разумеется, разумеется… Тут столько всего… В жизни не видел ничего подобного!
Джарис, уловив нотки жадности в голосе молодого человека, мягко проговорил:
— Ну, вам еще жить да жить. Может и наберетесь ума-разума.
Маддик на мгновение покраснел, потом пожал плечами.
— Для чего он предназначается? — спросил он, держа предмет перед собой и наблюдая за тем, как пальцы начинают поглаживать дерево.
— Как раз для того, чем вы сейчас занимаетесь. От этой вещи невозможно оторваться. Берешь в руки, и большой палец сам начинает гладить вот эту ложбинку. Просто невозможно оторваться.
— Забавная безделушка, — согласился Маддик. — Но почему такое претенциозное название?
— Претенциозное? — Скорее познавательное. Вещица, в самом деле, гипнотизирует, — он улыбнулся, наблюдая, как пальцы Маддика играют с нею. — Взять хотя бы Гейнздела, который забавлялся с подобными игрушками в конце двадцатого века. Он даже основал Такую школу ваяния — «Тропизм».
Маддик опять пожал плечами, увлеченный предметом, и ответил:
— В то время каждый встречный и поперечный основывал школу… все равно чего. Боюсь, я не слышал о такой.
— Он выдвинул любопытную теорию, — продолжал Джарис, — беря в руки космический кристалл с планеты Арктур и любуясь его игрой, — утверждая, как мне кажется, не без оснований, что поверхность любого организма соответствующим образом реагирует на прикосновение. Так, кошка любит, когда ее гладят. Цветок гелиотропа поворачивается к свету…
— …а язык любит, когда за него тянут, — съязвил Маддик. — В общем и целом, я понял, что представляет из себя тропизм. Ну и что из этого следует?
— Любопытна не сама теория, а ее приложение, — ответил Джарис, пропуская мимо ушей плоскую шутку. — Гейнздел пошел дальше других в понимании тропизма. По крайней мере, на Земле. Он доказал, что поверхность тела, любого тела, определенным образом реагирует на конфигурацию и фактуру предметов, и стал экспериментировать с малыми формами, которые, как он выразился, «призваны осчастливить многих». Таким образом, он вырезал формы для массирования шеи, лба… других частей тела. По его словам, они помогали избавиться даже от головной боли.
— Так это всего лишь древнее китайское средство, — заметил Маддик. — На прошлой неделе я как раз приобрел талисман восьмого века от ревматизма. Настоящий антиквариат.
— Гейнздел знал не только восточную глиптику, а проще говоря, — резьбу, — согласился Джарис. — Он попытался представить ее в виде ряда принципов. Он взялся за возрождение нэцкэ — полированных статуэток, которые самураи носили на поясе. Потом перешел к разным формам человека. Даже пытался изготовить воздействующие на психику ювелирные украшения и придумал браслет, который невозможно было не носить на руке, а затем перешел на конструирование кресел, невообразимо приятных для сидения.