Бледная, едва ли не трупного оттенка, рука приподняла край темно-розового покрывала. Тот, кто вторгся в квартиру, надел резиновые перчатки, потому-то его рука показалась Марле рукой трупа. Когда она поняла это, сердце ее подпрыгнуло в груди или даже выпрыгнуло наружу, потому что она уже не ощущала его биения после того, как увидела на мгновение лицо мужчины.

Она скорчилась под тахтой в самом дальнем, самом темном углу. Полупрофиль незнакомца – черные волосы, кустистые черные брови, глубоко посаженные глаза – под столь непривычным углом должен был бы показаться забавным. Но Марла не испытывала желания улыбаться.

Если он увидит ее, ей конец. Наверняка.

Слава богу, Лиззи нет дома.

Она не двигалась, старалась не дышать. Голову она прикрыла руками, чтобы бледное пятно лица в темноте не выдало ее присутствия. Высветленные волосы упали на лоб и мешали ей как следует разглядеть незваного гостя. Марла безумно боялась, что он почувствует на себе ее напряженный взгляд, но не могла не смотреть на него. Она была загипнотизирована, как птица, к которой подобралась змея. Тот, кто может вскоре стать ее убийцей, неодолимо притягивал к себе ее взгляд.

Она даже силилась не моргать, чтобы не оказаться с закрытыми глазами в тот момент, когда он увидит ее и нанесет смертельный удар.

Прошел страшный миг, долгий, как год, и край покрывала опустился. Но Марла не шевелилась и почти не дышала. Ужас душил ее. Легкие настоятельно требовали глубокого, полноценного вдоха, но она боялась, что он услышит. Его ухо может уловить даже те мелкие осторожные вдохи, которые Марла вынуждена была делать.

Он по-прежнему оставался около кровати. Неужели он знает, что она здесь? Может, он каким-то образом почуял ее? Может, застывшие от перенапряжения и страха нервы испускают какие-то флюиды? И он сейчас играет с ней, как кошка с мышью?

Больше всего ей хотелось с пронзительным криком выскочить из-под кровати и рвануться к входной двери. Положить конец этой пытке, этому леденящему кровь страху, оборвать эту сцену из фильма ужасов.

Ничего глупее нельзя придумать.

Он ее непременно схватит. У нее нет ни малейшей возможности выбраться из-под кровати, проскочить через спальню и гостиную к двери, открыть ее и удрать. Квартирка такая крошечная, что, куда бы он ни отошел, она должна будет пробежать мимо него.

Ее единственный шанс – лежать неподвижно и тихо.

Заскрипели пружины.

Марла не дышала.

Он сел на ее тахту.

Что-то глухо шлепнулось на пол. Подушка. Без наволочки. Уголок наволочки свешивался с покрывала, красноречиво свидетельствуя о происходящем. Он что-то искал.

Плед, одеяло, простыни полетели на пол. Марла видела растущую на полу кучу через щель, в том месте, где покрывало задралось, зацепившись за подушку.

Кровать вздрогнула, и на пол упало что-то тяжелое. Матрас.

Сейчас он вспорет обивку и начнет рыться внутри.

Без всякого сомнения. Совершенно очевидно, что он что-то ищет. Разумеется, он не забудет поискать внутри тахты.

А когда он выбросит поролон, то сквозь пружины увидит ее. Это также совершенно очевидно.

Марла услышала треск, и глаза ее округлились от страха. Сквозь щель она увидела свой желтый матрас, который приподняли за один конец. В ее поле зрения попала нога в черной кроссовке, над которой она увидела темно-синюю штанину. А затем появилась рука в белесой резиновой перчатке, сжимающая нож.

Нож пропорол грубую ткань без видимого усилия, как бумагу.

Так же легко этот нож войдет в горло Марлы.

До Марлы донесся непонятный дробный стук, и она не сразу поняла, что это стучат ее зубы. Тогда она плотно, до боли сжала челюсти.

Ей осталось жить несколько секунд, и спасти ее может только чудо.

Марла не верила в бога. В детстве она возносила всевышнему горячие молитвы, которым научила ее восторженно верующая мать. Но мать умерла, когда Марле было десять лет, и ее вера ушла. Она не верила уже четырнадцать лет.

Но сейчас, в минуту крайнего ужаса, какой-то инстинкт, заложенный в далеком детстве, когда мать таскала ее в церковь дважды в неделю и она слушала ежевечерние молитвы, подсказал ей, что настало время обратиться к богу.

Но она – давно уже не маленькая девочка, и ей хорошо известно, что слушать молитвы некому.

Незнакомец покончил с матрасом, так как край его упал на пол. Матрас был изрезан вдоль и поперек.

Покрывало взмыло в воздух и приземлилось в дальнем углу возле шкафа.

Теперь Марле открылся обзор комнаты примерно на два фута. Она видела кучу постельного белья на полу, загубленный матрас, гору одежды, выброшенной из платяного шкафа.

И две ноги в черных кроссовках возле кровати.

И отражение самой Марлы в зеркальных дверцах шкафа.

Ужас с новой силой сковал ее. Ему стоит повернуть голову, и он ее обнаружит.

Зазвонил телефон в гостиной. Марла меньше всего ожидала услышать пронзительный звон, поэтому она непроизвольно вздрогнула.

Второй звонок. Третий.

Автоответчик заговорил голосом Сюзан. Было что-то одновременно доброе и зловещее в том, что Марла еще раз услышала знакомый голос. Послышался какой-то скрежет – автоответчик вечно барахлил, – щелчок, затем – короткий гудок.

Незнакомец быстро вышел в гостиную, чтобы расслышать оставляемое сообщение.

Сердце Марлы опять подпрыгнуло. Вот он, ее шанс. По всей вероятности, последний.

Она бесшумно выбралась из-под тахты и проползла на коленях несколько футов, отделявших ее от платяного шкафа – единственного в этой комнате мыслимого укрытия.

Между тем звонивший говорил:

– Сюзан, это Пол. Где ты была в субботу? Я тебя ждал до десяти. Перезвони мне. Пока.

Пол, парень Сюзан. Приятный молодой человек; должно быть, как раз поэтому он Сюзан никогда по-настоящему не интересовал.

Думая об этой особенности характера подруги и вспоминая свои собственные любовные истории, Марла иногда приходила к мысли, что все женщины одинаковы. Почему бы иначе их всех так неудержимо влечет к негодяям?

Щелчок – Пол повесил трубку. Марла прикрыла дверцу шкафа, но не совсем, так как ее противник мог вспомнить, что вначале дверцы были слегка приоткрыты.

Звук шагов сообщил ей, что незнакомец вернулся в спальню.

Желудок Марлы болезненно сжался, в горле встал ком. “Спокойно, – скомандовала она себе. – Спокойно”.

Вся одежда в шкафу была сброшена с вешалок, сумочки, перчатки и прочая мелочевка выкинута из верхнего отделения. Марла опустилась на груду ее любимых летних платьев, сжалась в комок, насколько это было возможно, и закрыла глаза.

Звук мягкого удара и треск разрезаемой материи заставил ее вздрогнуть. Не оставалось сомнений в том, что острый нож вспорол обивку тахты.

– Конечно, я не безгрешен. Но ведь я прошу вас всего лишь избрать меня сенатором Соединенных Штатов, а не причислить к лику святых.

Ответом на заключительные слова выступления Льюиса Ханнигера был здоровый смех аудитории.

Это повторялось каждый раз в последние две с лишним недели, прошедшие после выхода скандального номера “Глоб”. В избирательном штабе сенатора это событие называли “Большим ударом”. “Большой удар” совершенно заслонил неприятный эпизод с женой сенатора на ярмарке в Нешобе, имевший место пятью днями ранее. За пять дней Куинлан так проинструктировал Ронни, что она, разбуди ее среди ночи, без запинки повторила бы нужные слова.

Льюис одарил слушателей широкой сердечной улыбкой, помахал им рукой и прошел к своему стулу, не забыв пожать руки губернатору и прочим высшим чиновникам штата, восседавшим в президиуме.

Ронни казалось, что ее искусственная улыбка больше походит на гримасу. Увы, ей приходилось сидеть на виду у всех в президиуме собрания, рядом с пустым стулом Льюиса. Ей было предписано с замиранием сердца внимать каждому произнесенному с трибуны слову, горячо аплодировать после завершения речи сенатора и… улыбаться, улыбаться, улыбаться.