Ронни откусила кусок сандвича и попыталась его прожевать.

– Лорен красивая.

С этими словами Том поставил перед Марком тарелку с таким же колоссальным сандвичем.

– Правда?

Марк откусил огромный кусок от сандвича, от которого только что отказался.

– Да. Но на свете есть много красивых девушек, и многие из них еще красивее Лорен. Подумал бы ты о них.

– Не исключено, – вяло отозвался Марк, продолжая жевать.

Ронни отодвинула тарелку и вступила в разговор:

– Послушайте, Марк, можно вам дать один совет?

– Да, конечно, – ответил Марк.

– На вашем месте я сделала бы вид, что вам наплевать на Лорен. Встречайтесь с другими девушками прямо с завтрашнего дня. Гарантирую вам, что она не останется равнодушной.

– То есть надо заставить ее ревновать? – переспросил Марк. – А в этом что-то есть. Думаете, сработает?

– Что бы вы сами почувствовали, если увидели вашу девушку с другим молодым человеком?

– Убил бы его на месте, – решительно ответил Марк.

– Ревность Куинланов, – заметил Том.

Губы его тронула усмешка, Ронни улыбнулась в ответ, но тут же вспомнила, что они с Томом не одни, и попыталась сделать вид, что ее улыбка не относится ни к кому из присутствующих. Неизвестно, насколько ей это удалось.

– В День труда будет дискотека, – задумчиво произнес Марк. – Наверное, я приглашу Элизабет Картер. Или Эми Рубенс.

– Правильно, – одобрил Том. Ронни взглянула на большие настенные часы и поднялась.

– Наверное, невежливо уходить вот так сразу, но мне действительно пора, – сказала она.

Вдруг она сообразила, что уйти невозможно: ее кроссовки остались там, где она их сбросила, то есть в спальне Тома.

Как же незаметно добраться до них?

Том тоже встал и вопросительно посмотрел на нее. Он заметил ее замешательство.

– Не вставай, Том, я сейчас вернусь. Можно воспользоваться ванной?

В квартире было две ванных комнаты: одна напротив кухни, другая – около спальни Тома. Комната Марка помещалась возле спальни отца, но, насколько Ронни знала, ванной там не было.

Ронни вышла в коридор, с шумом захлопнула дверь ванной, а сама по-воровски, на цыпочках прошла в спальню Тома. Вид смятой постели ни у кого не оставил бы сомнений в том, чем в ней занимались. Ронни быстро поправила покрывало, присела на кровать и натянула кроссовки. Затем она прокралась обратно к ванной и еще раз хлопнула дверью.

Если даже Марк и догадался, что произошло между Ронни и его отцом, все-таки не стоит оставлять неопровержимых улик.

Ронни вернулась в кухню. Отец и сын о чем-то оживленно разговаривали, но при ее появлении умолкли.

– Теперь я готова, – объявила она. Том и Марк подняли головы, и она опять поразилась сходству их глаз.

– Я провожу тебя. – Том поднялся из-за стола. – Только оденусь.

Возвратился он так быстро, что Ронни и Марк успели лишь обменяться смущенными улыбками. При появлении Тома Марк поднялся и проговорил:

– Пап, прости, что помешал тебе. Ты сказал, что будешь дома, и я понял так, что…

Непроизнесенное слово угадал бы кто угодно: один.

– Марк, я очень рада, что мне представилась возможность с вами познакомиться, – сказала Ронни. Она решила про себя, что будет делать вид, что все происходящее совершенно естественно. – Ваш папа часто о вас говорит.

– Разве?

Марк недоверчиво глянул на отца.

– Так, иногда, – сказал Том. – Марк, я быстро.

Ронни и Том молча вышли из квартиры и молча спустились по лестнице. Лишь когда они оказались на улице, Ронни нетерпеливо спросила:

– Он догадался?

Том шел рядом с ней, но они не осмеливались прикасаться друг к другу. Давно стемнело, и на улице, похоже, никого уже не было. В вечернем воздухе стоял густой аромат жареного мяса – видимо, кто-то во дворе дома готовил барбекю.

– О да, – проворчал Том. – Между прочим, он считает, что ты конфетка.

– Значит, вы меня уже обсудили?

– Как только ты вышла с кухни, Марк сказал: “Теперь до меня доходит, с чего ты помчался на авиапарад”. И так далее, и тому подобное.

– Нет!..

Том пожал плечами.

– Это факт, и перед ним мы бессильны. Я еще с ним поговорю. Объясню ему, что в некоторых вопросах не может быть однозначных суждений. Что в мире есть не только черная и белая краски. Насколько я понимаю, родители всегда так говорят, когда дети ловят их на чем-нибудь нехорошем.

– Том, неужели тебе придется выступать в такой роли?

– А что мне остается?

Они подошли к машине Ронни и остановились, глядя друг на друга.

– Мы завтра увидимся?

У Ронни неожиданно сел голос.

Том покачал головой.

– У Марка бейсбольный матч. Официальный турнир в Меридиане. Завтра мы весь день будем там и вернемся только в воскресенье к вечеру.

– Ты помнишь, что в пятницу мы уезжаем в Вашингтон?

– Конечно. Я лечу в Калифорнию во вторник.

– Значит…

Том задумался.

– Понедельник?

– День труда. Во второй половине дня я должна быть на выставке. Вместе с Льюисом. А вечером я, наверное, смогу выбраться.

– Марк пойдет на школьную дискотеку. По крайней мере, я так думаю.

– Естественно, твоя квартира исключается.

– Естественно. – Неожиданно губы Тома тронула улыбка. – На двадцатом шоссе есть один мотель. “Роббинс-инн”. Когда я учился в школе, то водил туда девушек. Мотель на отшибе, и вряд ли мы рискуем напороться на кого-нибудь из знакомых. Я предлагаю встретиться на стоянке в понедельник в восемь часов. Идет?

– Постараюсь.

Том взял ее руку и прижал к губам.

– Не беспокойся насчет Марка. Я беру его на себя.

Они поцеловались, и Ронни села за руль.

В понедельник у них состоялось свидание в мотеле. Во вторник Том улетел в Калифорнию. На этот раз он оставил ей номер телефона, так что она могла позвонить ему – ночью, когда никто не услышит.

А в пятницу Льюис и Ронни уехали в Вашингтон.

Их трехэтажный кирпичный дом в Джорджтауне по размерам значительно уступал Седжли, но ничуть не менее красноречиво свидетельствовал о богатстве и аристократическом происхождении хозяев. Потолки высотой в четырнадцать футов были украшены фризами. Камины почти во всех комнатах. Паркетные полы покрыты восточными коврами розовых и голубых тонов. На стенах висят картины представителей самых разных стилей и направлений – Сарджент, Сезанн, Эндрю Уайет[12]… Мебель обита парчой и шелком. Практически каждый стул или шкаф представлял собой музейный экспонат.

Именно в этот дом Ронни вошла когда-то в качестве невесты Льюиса. Здесь она всегда дома. В Вашингтоне ей было уютно, а в Миссисипи – никогда. В Вашингтоне она чувствовала себя в своей тарелке. Хотя она была моложе большинства сенаторских жен, но она принадлежала к их кругу. В Вашингтоне никто не называет ее “второй миссис Ханнигер”. Во всяком случае, в ее присутствии.

Сразу по приезде Ронни с головой окунулась в бесконечные приемы, обеды, ужины… Она болтала с приятельницами по телефону, посещала парикмахера, ездила по магазинам. Вместе с Льюисом она побывала в Белом доме на обеде, данном в честь президента Заира, прибывшего в Штаты на переговоры о финансовой помощи. Сходила на последнюю театральную премьеру. Возобновила посещения так называемого “девичьего клуба”, организованного женой президента; этот “клуб” собирался в просторном, светлом солярии Белого дома.

И все же вашингтонская жизнь радовала ее далеко не так, как весной, до отъезда в Миссисипи. Она не получала удовольствия от дорогих платьев, роскошных приемов, общения с денежными мешками и разного рода знаменитостями. Даже завтрак с первой леди не произвел на нее особого впечатления.

Потому что ей не хватало Тома.

После встречи в мотеле они не виделись, зато по ночам разговаривали по телефону. Во время этих разговоров для Ронни во всем мире существовала только телефонная трубка, из которой доносился его голос. А если она возвращалась слишком поздно и не могла ему позвонить, то ложилась и выла в подушку от тоски. А следующий день представлялся ей блеклым и унылым.

вернуться

12

Джон Сингер Сарджент (1856 – 1925) – американский художник, мастер светских портретов. Поль Сезанн (1839 – 1906) – французский художник, один из крупнейших представителей постимпрессионизма. Эндрю Ньюэлл Уайет (1917 – 1979) – американский живописец-реалист.