— Я упрошу Дениса Витальевича помочь отцу. Любыми способами упрошу, мама. Но ты отменишь свой уговор с врачом. Не будет никакого аборта. Ты придумаешь, как мне доносить ребенка. Поняла? Иначе я руки на себя наложу.

Она долго смотрела мне в глаза своими, так похожими на мои собственные и наполненными слезами.

— Счастья я хочу тебе, всем нам. Чтоб жила не так, как мы. Чтоб без махинаций, чтоб будущее было. А ты…

— Уже не важно, мама. Не важно… Будет, как ты хочешь. Только сначала будет так, как хочу я.

Мы придумали выход. Я и мать. Я тогда перестала быть ребенком. Я давно им быть перестала. Такая любовь страшная меняет людей. И меня изменила.

Мать отправила меня рожать к тетке своей в деревню, наплела Денису, что та строгих правил: никаких мужиков, что там народными методами вылечат от воспаления, откормят.

Вернулась я оттуда другим человеком. Сама себя больше не узнавала. Когда от самого дорогого в жизни отказываешься, потому что выхода иного нет, и сам умираешь. Отца отпустили еще до моего отъезда, восстановили в должности, а потом и повышение дали. Денису я любовницей так и не стала, он женился на мне через три месяца после моего возвращения. И первый раз меня взял в нашу первую брачную ночь. Долго разочарованно смотрел мне в глаза.

— А я разве говорила, что ты будешь первым?

— Тебе семнадцать.

— И что? Это что-то меняет?

Он ударил несколько раз. Метко. Не в лицо. В солнечное сплетение кулаком и головой об спинку кровати. Перед глазами потемнело, и я зажмурилась, глотая слезы.

— Будет еще кто-то, убью суку. Всех убью. Поняла? И папочку твоего упеку обратно за решетку, у меня на него столько материала имеется — на три пожизненных хватит.

Я тогда отвернулась и до утра в стену смотрела, вспоминая и подыхая от тоски и от презрения к самой себе — все это подстроено было. Отца подставил мой муж. На утро меня ждали роскошные подарки и букеты цветов, поездка в медовый месяц на Мальдивы.

Мы встретились три раза. С интервалом в несколько дней. Сама звонила, приезжала в ту гостиницу, и мы трахались, как два ошалелых подростка. Чем больше имел ее, тем больше хотелось. Сутками напролет о ней думал. Голос услышу, и стоит, как у пацана озабоченного. И чувство такое, когда точно знаешь, что все слишком красиво и хорошо, чтоб длиться долго. Ощущение нереальности происходящего. Я был уверен, что она что-то выкинет. И она выкинула — после последней встречи больше не отвечала на звонки.

Вот так просто взяла и испарилась. На хрен исчезла, как какая-то долбаная иллюзия, которую я сам себе придумал. Паф и не было никогда. Перед уходом целовала, как одичалая, как голодающая, шептала, что едва выйдет, уже тосковать по моим рукам начнет, и просто через час выкинула сим карту. Да, я уже знал, что выкинула. Знал и все. Чуйка у меня, если хотите. С самого начала было ощущение эфемерности, чего-то ненастоящего. Я с ней настоящий, а она нет. Играет для меня кого-то. А может, и не только для меня. Ни фамилии не знаю, ни где живет. Приезжает всегда раньше меня и уезжает на такси.

Такое мерзостное ощущение, что я в какой-то ловушке. В каком-то капкане. Как лох последний, бегаю за ней, ищу, звоню, бьюсь головой в какую-то стену, что она между нами выстраивает. А мною пользуются. Позвонила, позвала, потрахались. Управляет мной, как игрушкой, упивается своей властью. И все. С этого момента замкнутый круг. Я всецело завишу от ее желания увидеть меня. Не моего. А лишь ее. И я сам в этом виноват, придурок. Из-за баб все войны и катаклизмы. Убийства, самоубийства. Драки. Я — мент, я знаю, что говорю. Статистика, мать ее. С ней не поспоришь. Мужики, как идиоты, отдают последнее и садятся в лужу, в бездну летят. За взгляд, за чувственные губы, стройные ножки и роскошные сиськи бросают все и падают сами ниже и ниже. Я никогда не понимал зачем? Даже я ради своей жены, которую, как казалось мне, очень любил, никогда не склонял головы… думал, я крутой, с яйцами. А нет ни хера у мня яиц, сижу и нажираюсь в своей конуре на полу на кухне. Кот мою последнюю колбасу дожирает, а я никакой. Вторую бутылку приговариваю. И даже не знаю, из-за кого. Вот кто она? Может, она шлюха вообще. Дорогая элитная шалава вроде тех, что когда-то имел. Расплачивались со мной натурой иногда за найденный пакетик кокса. Впрочем, это не спасало их от решетки. Да, я трахал и потом вызывал в участок или оформлял протокол на месте. К шлюхам как к мусору. Не люди для меня, как и нарики… а потом на бутылку посмотрел и расхохотался — я ничем не лучше. Запойный алкаш, раскисший из-за бабы.

Неделя адских деньков, пока Деня не явился ко мне и не вытянул меня на работу, вначале окунув в ванну с холодной водой, а затем вызвав какого-то докторишку, обколовшего меня бодрящей дрянью. К вечеру я был похож на человека. По крайней мере, я его теперь напоминал.

— Ты в кого превратился? Посмотри на себя.

— Не лезь. Не твое дело, — буркнул и пригладил волосы, глядя в зеркало на свое отражение — заросший, полубухой бомж.

— От тебя не то, что бабы сбегут, даже я б от тебя свалил.

Он заржал, а я треснул кулаком по раковине.

— Ну и вали, что ты ходишь за мной, а, Деня? Разные мы, ты еще не понял? Разныееее. У меня свои тараканы, у тебя свои.

— Разные говоришь? Ну как знаешь. Мне казалось, что у друзей общее все.

— Какие мы друзья? В школе когда-то? Ну так тысячу лет прошло. Все изменилось. Мы изменились. Я таких, как ты, Деня, сажал. Понял? Взятки не брал и запихивал за решетку, и мне по хер было на адвокатов.

— И как? Всех пересажал? Получилось?

О косяк двери облокотился, лощеный весь, холеный.

— Не всех.

Снова на лицо водой плеснул и полотенцем долго тер, чтоб мозги немного прояснились, а то запотели от алкоголя.

— На работу возвращайся. Я замолвил словечко, не уволили тебя. Давай, им сегодня людей не хватает. И еще… мое предложение до сих пор в силе. Подумай. Может, не такие мы уж и разные, может, хватит вот в этом жить?

Обвел мою квартиру презрительным взглядом, а я руки в кулаки сжал.

— Иди домой, Деня. Там покрасивее и почище будет. Не пачкайся.

— Ну ты и идиот.

Психанул, со всей дури в стену заехал кулаком так, что плитка раскололась.

— Я новую куплю.

— На хер пошел.

Крикнул ему вслед и ударил по тому же месту, сбив костяшки до мяса. Прав он. Я дерьмо, ничего из себя не представляющее, а она… она из его мира. С ней мы тоже разные. Вот и свалила. Если б представлял из себя хоть что-то, не пряталась бы со мной по отелям. Зазвонил сотовый, и я тут же ответил.

— Ты выйдешь сегодня, мент?

— Да. Выйду.

— Вот и ладненько. Адрес записывай. Сегодня частный концерт охранять будем. Журналистов понаедет и элиты нашей городской. Надо, чтоб ни одна мразь в концертный зал не пробралась. Через сколько будешь?

Я поморщился, потирая ноющий затылок, бросил взгляд на недопитую бутылку и хлебнул минеральной воды, забытой Денисом. Чистоплюй хренов не пил из моих чашек.

— Через час буду.

А говорят, судьба — это слюнявые сопли лошков-мечтателей. Не бывает ее. Все это выдумки. Ни хрена. Бывает. Еще как бывает. Иначе чем судьба, назвать эту встречу я не мог. Потому что неделями искал и не находил… а тут вошел в залу с рацией и сразу увидел. На афишу внимания не обратил, а когда взглядом в тонкую фигурку, извивающуюся на сцене впился, током все тело прострелило. И я смотрю на нее, и под ребрами становится горячо. Печет до ожогов. Так вот кто она. А я все думал, гадал, откуда походка эта с осанкой, откуда руки как крылья и шея изящная. Облокотился о дверь, сжимая рацию, и смотрел на нее диким взглядом повернутого психа.

А ведь мы с ней по кругу ходим. Одно и то же постоянно. Случайные встречи, срыв всех тормозов и снова ее исчезновения. В горле пересыхает как от жажды, когда она быстро кружит по сцене, и платье вертится вокруг ее стройных ног на пуантах с идеальными икрами и сильными бедрами. Жажда взрывается самой чистейшей ненавистью, и меня накрывает болью. Кто она мне, та женщина на сцене? Точнее, кто Я ей? Мне она воздух… а я ей — случайность. Меня словно крутит на американских горках и мне, блядь, плохо, но никто не останавливает гребаный аттракцион. Ни с кем и никогда я не испытывал такого. Мне всегда удавалось контролировать свою жизнь. Свои поступки и даже свои эмоции. Но это иллюзия на самом деле. Наши чувства управляют нами и никак не наоборот. Нам лишь кажется, что все это в нашей власти. Вот увидел ее, и где та самая долбаная уверенность, что больше не попадусь на крючок? Где она? Испарилась, едва увидел ее кошачье личико издалека и точеную фигурку. Вот они, продрались наружу, и ни черта я не контролирую, у нее весь контроль.