Контрнаступление сакетов привело к бегству эстлэндцев из страны. Многие подразделения и рядовые граждане, включая Мессе, были пленены. В заключении Мессе принял веру в богиню Ласт и согласился завершить строительство статуи, от которой был готов только пьедестал, изваяв любимое сакетское божество. Позже Мессе, следуя совету императора Емила, добавил к Ласт и Ранну. Детали статуи изготавливались в Джассе, не считая головы, доставленной из соседней Гергигезии. Спустя несколько лет напряжённого строительства, в 281 году памятник был открыт и освящён. Мировая война, начавшаяся через десять лет, повредила памятник, но он был через некоторое время отреставрирован.

Что касается Нисорвы, то она была переименована в Ластберг и стала одним из самых быстрорастущих городов Сакетлэнда по населению — особенно после войны, когда она стала столицей. Главными причинами, способствовавшими росту порта, стали религиозное значение Ластберга как города божества и выгодное расположение. Так исторически сложилось, что на восточном побережье не было крупных портов — в первую очередь из-за ориентации внешней политики государства на западный Имбриз и на располагавшуюся южнее Камбрию. Сакеты превратили Нисорву в важнейший порт своего государства, второй по населению — на 525 год его население составляло около 10–12 миллионов человек, и впереди оставалась только Каноула с её двадцатью миллионами.

Переселившись с семьёй в Ластберг, один маленький ребёнок полюбил ходить к величественной статуе. Он убегал от жестоких родителей, за неправильное прочтение молитвы Ласт избивавших его ремнём. Мальчик хотел узнать, почему люди так любят свою богиню и из-за неё идут на всякие жестокости. Его скептический взгляд не видел в статуе ничего божественного. Это была просто железобетонная скульптура, изображавшая взрослую женщину и юную девушку за её спиной. Очевидно, что её создали люди — такие же, как и те, что ходят рядом с ним, не обращая внимания на потерявшего ребёнка с железными обручами на шее. Многочисленные туристы фотографировались рядом со статуей, и почему-то в их компании мальчик чувствовал себя лучше, чем дома или в церковной школе. Он регулярно ходил сюда, чтобы почувствовать себя частью остального мира, хотя он и презирал обычных людей, в которых видел такую же желчь, как и в своих родителях. Его отец и мать на людях казались праведными последователями Ласт, что никак не вязалось с их истинной природой. Именно поэтому в один из таких дней произошла знаменательная встреча, изменившая судьбу ребёнка.

Ночью Аритон снова вылез из кровати и, покинув квартиру через окно первого этажа, сбежал к статуе, к морю. Расстояние составляло не больше километра, и он быстро добрался до статуи по пустующим улицам. Обычно по ночам здесь почти никто не ходил, а сейчас ребёнок заметил сразу двух человек, приставивших лестницу к спине Ласт. Они лезли наверх с вёдрами краски. Внизу стоял другой человек — старый и немощный, видимо, руководивший вандалами.

— Вы вандалы? — прямо спросил мальчик, подойдя к старцу. Его голос не по-детски хрипел от действия недавно установленного импланта.

— Нет, мы просто хотим справедливости. Уйди, — попросил его старший вандал с недовольством.

— Не хочу. Вы первые, кто так относится к статуе. Мама всегда говорила, что я должен преклоняться святыне, а вы её портите. Зачем вы это делаете?

— Я обязан тебе объяснять? — удивился вандал.

— Если бы я мог, я бы помог вам. Если богиня есть, то она не любит меня, потому что не защищает от моих родителей. Ненавижу её.

— Да, понимаю тебя. Я бы сказал, мы все тебя понимаем. Скажи мне, твои родители — религиозные фанатики?

— Фанатики? — удивлённо спросил Аритон, не знавший такого слова.

— Бездумные, животные человечишки, готовые ради вымышленных божеств на самые грязные преступления. Все вокруг — фанатики, оглянись, мальчик. Я вижу, ты не такой. Почему бы тебе не помочь нам?

— Тогда мама и папа узнают! — воскликнул ребёнок. — Они убьют меня.

— Любящий сын никогда бы не сказал, что родители могут убить его, — заметил мрачно старик. Аритону он казался настоящим друидом из прошлого. — Из ужасного детства — корни зла. Откуда у тебя этот имплант, сын мой? Зачем его тебе установили?

— Сестра однажды меня душила, душила… и я проснулся с ним. Папа сказал, это наказание за грехи.

— Поехавшая семья, — пробормотал старец себе под нос. — Нет, так никуда не годится. Сынок, ты не должен верить этому бреду. Богов нет, они придуманы, чтобы управлять тупыми людьми. А тупые люди везде, ты к ним не принадлежишь.

— Но мама и папа говорят другое, — возразил Аритон.

— Они врут с три короба, чтобы воспитать в тебе послушного раба. Запомни правду, мальчик. Мы, сакеты, великая цивилизация, которую вера в богов изничтожила. Уже не исправить произошедшего, но если мы, сильные мира сего, объединимся, то сможем прожить вместе. Мы — гордые странники. Поднимись и вылей краску на статую. Покажи, что ты сильнее, чем кажешься.

Аритон испытывал необычайное чувство гордости, когда держал в руках ведро с чёрной краской. Он боялся подняться наверх, но доброта старика помогла ему преодолеть страх. Мальчик возвысился над статуей и не без помощи помощников старика вылил на неё краску. Реликвия миллионов людей была осквернена. Аритон был счастлив.

Аритон ушёл вместе с вандалами, не пожелав возвращаться домой. Старик рассказал ему о многом: об атеизме, о величии первых сакетов, об их отличие от обычных людей. Умолчал он только о том, что сподвигло его самого на путь нигилизма. Аритон думал, что он ступил на истинный путь, однако уже на следующее утро их догнали в пятидесяти километрах к северу от Ластберга. В ожесточённой перестрелке полицейские прикончили вандалов, включая старика, и доставили шокированного Аритона к родителям. Он не успел и моргнуть, как оказался дома среди диких зверей.

Это мимолётное воспоминание отложилось у него в памяти. Ночи отрицания хватило, чтобы он больше не мог вернуться к слепой вере. Один счастливый день и несколько лет мучений породили Аритона Вирто.

По тёмному коридору медленно шёл надменный убийца в сетчатой маске. На мостике, под светом мигающих лампочек, сидели Остин и Джерри, вновь обсуждавшие Натхена. Джеральд осуждал Натхена с позиций современной демократии, а Остин защищал. Они сошлись во мнении, что никогда не смогут убедить друг друга, и всё из-за изначальной разницы в характерах: один верил, что должен быть сильный лидер, способный свести участие населения в грязных политических разборках к минимуму, а другой почитал человеческую свободу выбора как высшее благо. Один всегда был пассивным, на вторых ролях, и не претендовал на успех, а другой хотел управлять жизнью по своему усмотрению. Как бы они ни были близки, имелась и существенная разница между их взглядами на мир.

— Вот вам и привет от мистера Вирто, — усмехнулся тихо Хессиан, после чего сделал шаг вперёд и вышел из теней. Остин и Джерри вскочили, и преступник прицелился в тело старика. Он бы попал точно в цель, если бы не появление нового действующего лица.

Из-за большого шкафа вышел Эсил. Он схватил Хессиана за правую руку, в которой находился пистолет, и резким движением сломал её. Оружие упало на пол. Террорист яростно попытался вырваться и ударил Эсила по голове левой рукой. Андроид холодно промолчал. Крича от боли, Хессиан сделал рывок в сторону, при помощи которого сумел освободиться. Затем он схватил пистолет и, лёжа на полу, выстрелил несколько раз в Эсила. Тот слегка покачнулся, но пошëл прямо на Хессиана угрожающей, безэмоциональной походкой. Террорист, никогда в жизни так не пугавшийся, снова навёл ствол на Остина — если выстрелит, попадёт точно в голову. Эсил остановился в паре метров от Хессиана.

— Вы не попадëте. Вы правша, — заметил Эсил, указав на то, что Хессиан использует левую руку, которой очень плохо владеет.