Мужской стон наслаждения прерывает мои размышления, и моя кожа покрывается мурашками, когда мне в голову приходит мысль, что я когда-то пойду по стопам Брэй. Легко сказать, что я никогда не закончу, как она, но реальность такова, что это происходит со многими девушками в нашем положении.

Я получила аттестат в восемнадцать. Брэй не пошла дальше шестого класса, и кажется, ей это не было интересно. Она была на домашнем обучении всю свою жизнь, как и я в нашем последнем доме. Однако наши дни совершенно точно никогда не были наполнены обучением или книгами. У нее никогда не было другой работы, кроме как проституции. Минимальная зарплата и сверхурочная работа всегда возвращали ее обратно к минетам в машине за наличку. Подозреваю, она должна была зарабатывать больше, чем было необходимо для оплаты жалких счетов за эту однушку. Черт, даже у меня есть заначка, а я не продаю свое тело втридорога. Всю мою жизнь, я выживаю, чтобы перейти к следующему шагу. Я хочу путешествовать. Я хочу учиться. Я хочу пробовать новое — увидеть снег, взобраться на гору, уехать из страны… все, что смогу потянуть своими силами.

Хлопает дверь спальни, и в гостиную, где я сижу на нашем старом диване из «Гудвил», входит мужчина за пятьдесят с грязными волосами. Он все еще подтягивает свои штаны по пути ко мне. Ненавижу, что она приводит своих клиентов сюда, мы постоянно ссоримся из-за этого. Я очень упряма, но Брэй всегда все делает по-своему, кто бы что ни говорил.

Мужчина, натянув штаны, замечает меня.

— А сколько ты возьмешь в следующий раз, или еще лучше, сколько за вас двоих?

Я огрызаюсь, надеясь, что выражение моего лица поможет ему убраться побыстрее.

— Я не продаюсь, мудак. Шевелись отсюда.

Мужчине хватает наглости выглядеть обиженным, хотя это мне он предложил продаться. Он ворчит что-то насчет глупых сук, выходя из дома.

Брэй выскакивает из нашей комнаты в одном белье и идет к холодильнику. Я не представляю, как она может после этого выходить из комнаты, приплясывая и напевая. Мы живем очень разными жизнями, но, казалось бы, что после секса с тем парнем, ей нужно время для восстановления. Он даже выглядел так, как будто от него воняет.

— Сотри это осуждающее выражение со своего лица. Я его чувствую даже спиной, — что ж, она права. Я долгое время пыталась не осуждать, но я не могу понять этого. Если бы она была в другой ситуации, я бы не спешила с выводами. Я имею в виду, если бы это было необходимо для выживания, тогда, черт возьми, я бы поняла. Но это не случай Брэй. Она не хочет нормальную работу, но ей нужны дорогие шмотки, сумки и прочее дерьмо. Она отказывается одеваться во что-то кроме самого лучшего.

Я перестала пытаться понять ее уже очень давно.

С водой и яблоком в руках, Брэй плюхается на диван, что я едва успеваю убрать ноги. Она кусает яблоко и обращает свое внимание на меня, говоря с набитым ртом.

— Хорошо, давай послушаем эту речь. Брэйлин, зачем ты это делаешь? Ты заслуживаешь лучшего. Пожалуйста, не приводи больше этого мужчину в нашу квартиру. Бла, бла, бла. Давай считать, что эта ненужная беседа закончена.

Я закрываю журнал, который читала, и полностью поворачиваюсь к ней.

— Очевидно, что не нужно возвращаться к этому разговору. Ты знаешь все мои реплики, и в любом случае, слушать меня не будешь. Нет смысла сотрясать воздух. Но ты очень беспечно относишься к нашим жизням, — я говорю ей о том, что нам не нужно снова заводить эту беседу, но я не могу не высказать свою точку зрения о доме. Она не собирается меня слушать, но это заставляет меня чувствовать себя небезопасно в своем доме. В конце концов, это и будет той причиной, по которой я съеду. Знакомая жизнь с Брэй, несмотря на периодическую неуверенность в ней — то, что держит меня здесь. Она — все, что у меня есть. Мы через многое прошли, я не чувствую правильным бросать ее.

— Парни, которых я привожу, — постоянные клиенты. Я никогда не приведу сюда парня в первый раз. Я знаю кто они. У большинства есть жены и семьи. Они не делают ничего, чтобы может испоганить их жизни, — она останавливается и бросает на меня снисходительный взгляд. Я закатываю глаза, а она продолжает. — С точки зрения бизнеса, есть смысл приводить их сюда. Мне не нужно беспокоиться о том, что меня поймают на улице. Мне не нужно париться о том, как мне добраться куда-то, или тратить деньги на возвращение домой. Они приходят, получают свое, платят и уходят. За один день, только с одним клиентом, я получаю больше, чем ты за неделю. Нелепо, что ты не видишь в этом логики.

В ее словах есть логика, но это не отменяет того факта, что это подвергает нас опасности. Взрослея, мы всегда были не уверены в нашей безопасности, а я хочу жить своей взрослой жизнью без страха. У нее выработался иммунитет к страху, который она приносит в наш дом каждый день. Почувствовав свое поражение, я возвращаюсь к журналу, от чтения которого отвлеклась, не говоря больше ни слова. Брэй не любит, когда последнее слово в разговоре не за ней, и я, скорее всего, сейчас получу пару ласковых слов в свой адрес, но с меня хватит.

— Что с тобой не так? Может, снимешь уже корону? Ты живешь так, как будто ты долбанная отшельница. Мы сбежали из ада и обе надрывали задницы, чтобы добиться того, что у нас есть сейчас. Тебе двадцать пять, и все, что ты делаешь, — работаешь и сидишь на диване, мечтая о счастье, — она вырывает у меня журнал и отбрасывает его через всю комнату, как разозлившийся ребенок, каприз которого никто не выполняет. — Почему бы тебе не убраться и не сделать что-то полезное? Счастье не приходит к таким. Я, по крайней мере, между своими делами выхожу из чертового дома, делаю разную хрень, а не просто сижу и чахну. Когда приведешь свою жизнь в порядок, приходи, поговорим. До тех пор, держи свое мнение и неодобрение при себе.

Направляясь обратно в нашу комнату, которая теперь больше ее, чем моя, так как большинство ночей я провожу на диване, она яростно отбрасывает огрызок своего яблока и попадает в лампу. Лампа падает и разбивается на миллион кусочков под звук захлопывающейся двери. 

Всю последнюю неделю мы ночуем в заброшенном тренажерном зале. Это долго не продлится, ведь копы быстро выследят нас, придется искать что-то другое. Такое место так просто не найдешь. Оно закрывается, другие бездомные еще не добрались до него. Неподалеку даже есть парк, где мы можем помыться в общественных туалетах. Будучи бездомными во Флориде, уж мы-то знаем, что значит потеть.

Солнце уже часа два как зашло, а Брэйлин все еще нет. Я разрываюсь между раздражением и беспокойством. Мы договорились держаться вместе после заката. Я меряю шагами бетонный пол, пытаясь решить, стоит ли искать ее.

Мы беглецы-подростки, живущие на улице. Но по Брэйлин этого не скажешь. Она живет в своем собственном мире. Сбегать от копов — это приключение. Копаться в мусорных баках — это словно шоппинг в торговом центре. Конечно, вряд ли она получает от этого удовольствие. Я думаю, она просто придумывает свою реальность. И я снова вспоминаю об этом, когда она заходит в наше временное убежище, покрытая синяками, с таким видом, что ей на все плевать.

— Брэйлин! Что, черт возьми, с тобой произошло? Ты в порядке?

— Что? О чем это ты? У меня все отлично, Пейсли. Я заработала нам денег. Мы сможем поесть завтра.

Быть такого не может, что она не понимает, что она вся сине-черная. Может быть, она и живет в своём мире, но я отчетливо вижу следы пальцев на ее шее, даже в темноте этого ветхого зала. Я подхожу ближе, чтобы оценить ущерб.

— А, ты об этом? Это пустяки. Пейсли, я решила все наши проблемы. Нам больше не нужно так жить.

О чем, черт побери, она толкует? Ее иллюзорный мир запутан, тогда как я, очевидно, осознаю наши жизненные обстоятельства. Как будто только я так живу, а она в длительном отпуске.