Более того: если исполнение космоса должно быть обретено во Христе, если Бог создал вселенную для того, чтобы все в ней могло соединиться во Христе, полное разделение материального и духовного чуждо христианскому сознанию. Именно эта материальная вселенная, во всех сложнейших деталях ее устройства, во всей ее красоте, изяществе и одновременно ужасающей мощи и подверженности тлению, должна прийти к исполнению во Христе. Следовательно, хотя Бог и может совершить это любым способом, какой изберет, естественно надеяться, что вселенная естественным путем, так же, как смогла породить сознательных и разумных существ, породит состояние, лежащее за пределами тления и страдания (см. де Шарден [3]).

Существуют различные предположения о том, как такое станет возможно: чаще всего говорят о некоем преобразовании энергии в чистую информацию или о переходе материи в какую‑то иную форму. Мне это не кажется абсурдом. В конце концов, никто не смог бы предсказать, что кварки и лептоны породят сознание — и никто не знает, как это произошло. Но это случилось. Вполне может случиться, что дальнейшие трансформации материи породят более высокие формы сознания, не подвластные физическому разложению. Трудно ожидать, что мы сейчас поймем, как такое возможно, но, учитывая наши ограниченные знания о природе, принципиально исключать такую возможность не следует.

Все это, разумеется, поэтическое видение Тейяра де Шардена. О нем я должен сказать, что у христиан есть основательные причины полагать, что он прав: нас ждут дальнейшие преображения материи, которые в конце концов приведут вселенную к сознательному единству во Христе. Однако, несмотря на недавние рассуждения Фрэнка Типлера [6], сомнительно, что в этом состоянии смогут участвовать все воскресшие мертвые, так что весьма вероятно, что последняя надежда христиан исполнится все же где‑то за пределами физической вселенной. Это мнение может выглядеть очень спекулятивным, и я не рассматриваю его как обусловленное христианской верой. Однако полагаю, что оно очень естественно вытекает из христианской веры, и в этом сила третьего представления Павла о христианской надежде во Христе.

Так что же могут сказать христиане о вселенной далекого будущего? Прежде всего, что мы надеемся не только на «мир сей» и считаем, что окончательное исполнение предназначения человека лежит не здесь. Во–вторых, что вселенная создана для того, чтобы в ней постепенно реализовывались содружества разумных существ в любых материальных формах, лежащие за пределами страдания и зла. И наконец, в–третьих, призвание человека состоит в том, чтобы, насколько возможно, приблизить вселенную к этой цели.

В контексте современной научной космологии это означает: христианская вера вполне совместима с идеей, что этому пространству–времени однажды настанет конец. Христиане не надеются, что это пространство–время, такое, какое оно есть, будет длиться вечно. Это означает, что христианам не требуется считать человека центром вселенной. Цель вселенной — существование личностей (понятие намного более широкое, чем «человек»); следовательно, христиане не удивятся, обнаружив во вселенной иные формы разумной жизни, и могут даже надеяться на их существование. И это означает, что на человечестве лежит положительная ответственность за приведение вселенной в состояние, наиболее способствующее возникновению и развитию разумной жизни во всех ее формах. Ответственность человека не в том, чтобы просто оставить вещи такими, какие они есть, но в изменении их таким образом, чтобы в этой среде могла процветать разумная жизнь в любых ее формах.

Следовательно, слова христиан о втором пришествии Христа во славе Его, несущего с собой Царствие Божье во всей его полноте, следует рассматривать в полном космологическом контексте. Речь не о том, что Иисус спустится на нашу планету с облаков. Речь о том, что все творение обретет свою полноту в некоей преображенной форме сознательной жизни, находящейся за пределами этого космоса, хотя и выросшей из него. Как древней церкви пришлось отказаться от еврейского национализма и распространить свою любовь на все народы земли — так же и современной христианской церкви необходимо отказаться от антропоцентризма и распространить свою любовь на весь космос. Я уже постарался показать, что это естественный и правильный путь, способный привести христианскую веру и космологию к взаимообогащающей гармонии.

Авраамические религии, разделяющие друг с другом интерес к концу вселенной и воскресению мертвых, могут разделить между собой и это новое истолкование своих традиций. Они могут разделить эту трехчастную заботу о последней надежде, с приматом личного бытия и ответственностью человечества за улучшение космоса, насколько это возможно. В сущности, все теистические религии могут согласиться между собой в том, что наша вселенная — творение Божье и должна иметь определенную цель (пусть это даже всего лишь переработка кармы, последствий прошлых деяний), конечное исполнение которой лежит за пределами нашей вселенной. В этом отношении для верующих чрезвычайно интересны науки, способные распознать во вселенной целевые элементы, исполнение которых может лежать за ее пределами. Размышления о далеком будущем вселенной лежат на периферии религиозного сознания, однако имеют косвенное отношение к вопросу о том, есть ли у нас основания рассматривать вселенную как целевое создание благого Бога.

Однако вклад научной космологии в религиозную веру, возможно (по крайней мере, когда речь идет об авраамических религиях), лежит не столько в каких‑то конкретных предположениях о далеком будущем вселенной, сколько в общем расширении понимания космоса. Это расширение понимания следует приветствовать, поскольку оно повышает трепет человека перед величием творения и сосредотачивает его внимание на Боге и божественной цели всего творения, не ограничивая его беспокойством (порой довольно близоруким) исключительно о судьбе рода человеческого. В индийской традиции еще в древности сложилось представление о бесконечности вселенной. Для индуистов вызов космологии состоит в необходимости интегрировать тему эволюционирующей вселенной в традиционные идеи упадка после прошедшего «Золотого века». Эту задачу уже приняли на себя некоторые индийские философы, например Шри Ауробиндо [1], и очевидно, что космология способна побудить к переосмыслению донаучных космологических традиций в творческом и стимулирующем направлении. Однако в конечном счете, быть может, правы китайские традиции, подчеркивающие, что важный религиозный вопрос состоит в том, как нам жить и действовать сейчас. Если существует религиозная надежда на будущее, она не ограничена будущим этой вселенной. Это означает, что, если у вселенной есть религиозная важность и ценность, она лежит в самом процессе, а не в его конечном состоянии. Как сказал однажды великий религиозный учитель Ближнего Востока: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем» [93].

1. Aurobindo, S., The Life Divine(Arya Publishing, Calcutta, 1939).

2. Capra, F., The Tao of Phisics(Shambala Press, Berkeley, 1975).

3. de Chardin, Т., The Phenomenon of the Man(Collins, London, 1959).

4. Lossky, V., The Mystical Theology of the Eastern Church(James Clarke, Cambridge, London, 1957).

5. Schweizer, A., The Quest of the Historical Jesus(A. And C, Black, London, 1911).

6. Tipler, F., The Physics of Immortality(Doubleday, New York, 1994).

Тема симпозиума, на который мы все приглашены Обществом Джона Темплтона, сформулирована так: «Вселенная в далеком будущем: эсхатология с точки зрения космологии». Но я — не ученый. Я христианский богослов. Поэтому я хотел бы перевернуть тему с ног на голову и поговорить о тех эсхатологических представлениях касательно будущего вселенной, которые вытекают из христианского богословия.