С этими мыслями я оставляю Назима в кроватке и иду на кухню.
Жена стоит ко мне спиной, беседуя с братом по телефону.
Как мило!
Ребёнок орёт, красный весь, а она ничего не слышит.
– Анита, – громко произношу. – Иди сюда.
Жена зажимает телефон рукой, оборачивается.
Смотрит так недоуменно, мол, что ты хочешь от меня, Дамир?!
– Назим плачет. Не слышишь? – стараюсь говорить спокойно, но нарастающая внутри меня буря так и грозится вырваться наружу, и разнести всё вокруг в пух и прах.
Жена завершает разговор. Откладывает телефон в сторону.
– А ты для чего? Не можешь его успокоить без меня? Я с братом говорила. Разве не видел?
– Ты сейчас серьезно?
Анита закатывает глаза, вздыхает, а затем молча плетётся в спальню.
Я следую за ней. Останавливаюсь в дверном проёме, наблюдая за происходящим со стороны.
Жена склоняется над детской кроваткой. Берёт сына на руки и идёт с ним к пеленальному столику.
– Можно поаккуратнее? – рявкаю, когда Анита слишком грубо обращается с ребенком.
– Я аккуратно, – огрызается.
Я злюсь. Нервы – оголённые провода.
Мысленно считаю до десяти.
Делаю глубокий вдох носом, выдыхаю ртом.
Назим плачет ещё громче.
– Дело не в подгузнике, – не выдерживаю.
– А в чём?
– Откуда я знаю, Анита? Ты же мама. Ничего не чувствуешь?
– Ма-ма, – цедит сквозь зубы. – А ты папа. Давай! Сделай с ним что-то. У меня разболелась голова!
Я не могу в это поверить, но Анита действительно пасует. Выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь.
– Т-ц-ц, – успокаиваю Назима, беря его на руки. – Всё хорошо. Папа сейчас тебя оденет, и мы пойдём на прогулку.
Понимаю, что гулять на улице – не совсем то, что нужно ребенку, но… Чёрт! Я не знаю, как его успокоить. Возможно, свежий воздух и легкое покачивание в коляске подействуют на него лучшим образом.
Через десять минут я выкатываю коляску в коридор, но перед тем, как уйти, прошу у Аниты номер мобильного Давида.
– Зачем? – смотрит на меня, как на полоумного.
– Просто дай номер.
– Не дам, – качает головой, а затем хватает со стола телефон и прижимает его к груди, словно боясь, что я могу его отобрать силой.
– Анита. Номер, – повторяю просьбу, но уже гораздо требовательнее. – Я не буду с ним скандалить. Кое-что спрошу.
– Не дам. Не нужно ничего у него спрашивать.
– Не дашь добровольно… – вздыхаю, – возьму сам.
Я напираю, и Анита сдаётся. Диктует мне мобильный номер своего брата, а затем умоляет не творить глупостей.
Усмехаюсь.
Какие нахрен глупости?
На самом деле мне просто нужен совет, но не Давида. Правда об этом Аните знать не обязательно.
– Куда ты собрался на ночь глядя? – Анита загораживает собой проход, не позволяя открыть входную дверь.
– Воздухом подышим. Покатаемся. Анита, отойди.
– Нет. Вы никуда не пойдёте. Поздно уже.
– У тебя есть другие предложения? – спрашиваю я, сдерживаясь из последних сил, чтобы не сказать грубость.
– Какие предложения? Я же не врач! – возмущается. – Может, он заболел или... Чёрт? Да откуда я знаю.
– Действительно, – согласно киваю головой, – откуда тебе знать? Ты захотела игрушку. Ты её получила. Зачем было усыновлять ребёнка, если ты не готова стать ему настоящей матерью?
Анита бледнеет.
Губы дрожат.
Ресницами хлопает.
Обидел?
Посрать.
Правду сказал. А что она себе думала? Быть матерью – легко и просто?!
– Ты знаешь почему я так поступила, – произносит осипшим голосом.
Знаю, милая. Всё знаю, а потому говорю то, что думаю. В лоб. Прямолинейно. Зато честно, без преувеличения!
Анита отходит в сторону. Я выкатываю коляску на лестничную площадку, а затем вызываю лифт.
Назим плачет и это рвёт мою душу на куски. Чем помочь тебе, малыш? Как понять, что ты хочешь?
Оказавшись на улице, я долго не решаюсь набрать Давида. С одной стороны, я понимаю, что это ничего не даст, а с другой...
Чёрт.
И что я скажу?
«Привет. Почему плачут дети?», – так, что ли?
Глупо. Тупо. По-дурацки.
После всего я не имею право даже думать о ней, а разговаривать – тем более.
Дина
Я зачарованно смотрю на небольшой загородный домик, куда нас привез Давид, и не могу отвести глаз от красоты, царящей вокруг. Садовые фонари освещают аллею, вымощенную тротуарной плиткой. Я медленно ступаю по ней, оглядываясь по сторонам. Вдоль аллеи растут вечнозелёные туи, а рядом с ними – кусты роз, на макушке которых красуются красные бутоны, присыпанные сверху первым снегом.
Давид следует за мной по пятам, а когда я останавливаюсь напротив большой арки из живых цветов, обнимает меня за талию, прижимаясь тазом к моим ягодицам.
– Нравится? – откидывает мои волосы на одно плечо и нежно гладит щеку рукой.
– У меня нет слов.
Дыхание сбивается. Пульс учащается.
Я глотаю воздух ртом, ощущая, нехватку кислорода всё больше и больше.
Здесь слишком сказочно, нереально.
– Потанцуем? – шепчет над моим ухом.
Я даже не успеваю ответить, как неожиданно раздаётся музыка. Я ищу глазами источник звука, а Давид обходит меня, хватает за руку и тянет в центр арки.
– С годовщиной, – он улыбается. Притягивает за талию, смотрит сверху вниз таким взглядом, будто я богиня - Афродита, вышедшая на берег из пены морской.
– Когда ты всё успел?
– Неважно, – игриво подмигивает.
Мы танцуем. Слегка покачиваемся, повторяя шаги друг друга. В объятиях мужа спокойно, уютно и, наверное, поэтому я забываю о низком голосе, который услышала в машине и чуть не задохнулась от нахлынувших эмоций.
Я глубоко дышу, ощущая, как лицо щипает морозный воздух. Холодно? Отнюдь. Тело греет полушубок, а душу – приятный момент, который я обязательно запомню и буду бережно хранить в тайниках памяти.
Ночное небо озаряет салют. Красные, золотистые, синие огоньки. Очень красиво, аж дух захватывает.
Я запрокидываю голову и с замиранием сердца смотрю на ослепительный фейерверк, устроенный мужем в честь нашей годовщины бракосочетания.
– Люблю тебя, – он прижимается ко мне сзади. Обнимает крепко-крепко, оплетая руками подобно плющу.
– Я тоже...
Наверное, или же нет. Не знаю. После потери мамы я перестала ощущать острые эмоции, а точнее, просто не хочу их чувствовать.
В доме нас ожидает накрытый стол, растопленный камин в углу комнаты и большая кровать, усыпанная лепестками роз.
Давид отодвигает передо мной стул, приглашая сесть за стол, а затем подходит к ведерку с шампанским и открывает бутылку.
Я зажимаю уши руками и радостно вскрикиваю, когда раздаётся знакомый хлопок.
– За долгую и счастливую жизнь. Вместе! – муж салютует бокалом, а я в ответ киваю головой.
Мы ужинаем. Ведём непринуждённую беседу, говоря обо всём и ни о чём одновременно.
– Я хотел бы вернуться к той теме, – Давид откладывает в сторону столовые приборы, подпирает рукой подбородок и так пронзительно смотрит, что я ощущаю мелкую дрожь, бегущую по всей спине. – Дина, роди мне ребенка. Сына. Дочку. Неважно. Я буду рад любому.
– Не сейчас.
Он ухмыляется. Поднимается на ноги и подходит ко мне.
– Не сейчас. Сегодня у нас годовщина, но уже завтра я хочу, чтобы ты выкинула свои таблетки.
– Не могу, – губы дрожат, руки трясутся.
– Боишься? – тянет меня за руку, заставляя подняться со стула.
– Боюсь. Моё прошлое... – вздыхаю. – Ты же помнишь, верно?
– Конечно. Но на этот раз всё будет иначе. Теперь у тебя есть я, а значит, вместе мы совсем справимся.
– Ты не можешь этого знать наверняка.
– Знаю. Дин, доверься мне. Обещаю, всё будет хорошо.
Я хочу ему верить. Правда. Хочу, но...
Не верится.
Я ничего не забыла. Помню отчётливо, будто было вчера.
Боль не ушла. Уйдёт ли когда-нибудь? Нет. Возможно, станет тупее, но пока я в здравом уме, пока дышу – я всегда буду помнить тот проклятый день, когда потеряла самое дорогое, самое ценное, что есть у человека.
