Накануне визита Чемберлена к Гитлеру в Берхтесгаден 14 сентября 1938 г. (этим визитом британцы удерживали фюрера в Альпах — в Берлине против него готовился заговор, т. е. спасали его: он был нужен для реализации проекта «мировая война») Черчилль написал письмо фон Клейсту, участвовавшему в заговоре. В письме Черчилль, в частности, писал: «Я уверен, что пересечение немецкой армией или авиацией чехословацкой границы приведёт к возобновлению мировой войны. […] Такая война, начавшись, будет вестись как последняя — до горького конца, и мы должны думать не о том, что случится в первые месяцы войны, но о том, где мы все окажемся в конце третьего или четвёртого года»[517]. Далее Черчилль писал что Великобритания и другие «демократические нации», невзирая ни на какие потери, сделают всё, чтобы сокрушить агрессора, т. е. Гитлера, и победить.

По сути своим письмом Черчилль объяснял генералам-заговорщикам следующее: во-первых, не надо лезть со своим заговором, не надо мешать захвату Чехословакии Гитлером. Во-вторых, этот захват будет означать де-факто начало новой мировой войны (к которой и подталкивала его определённая часть британской верхушки — очевидные поджигатели войны). В-третьих, война продлится 3–4 года и станет ловушкой для Гитлера — рейху, измотанному войной с СССР, англосаксы и французы нанесут поражение.

Ясно, что заговор не состоялся — британцы его сорвали, зато через две недели состоялся Мюнхен, открывший путь к мировой войне и в этом смысле ставший её началом.

Крутой поворот, который я упомянул выше, окончился в 1989–1993 гг., получив югославский кризис 1999 г. в качестве эпилога или даже post scriptum'а. Всё большее число историков (кстати, и Черчилль придерживался такой точки зрения) вообще объединяют две мировые войны XX в. в одну — «тридцатилетнюю», из которой (прав Гераклит: война — отец всего), подобно геополитическому ребенку из мир-яйца с картины Дали 1943 г., родился XX век (весьма символично: геополитический ребенок на картине появляется из Северной Америки!).

При таком подходе началом исторического, а не хронологического века и целой эпохи, историческим поворотом становится именно Первая мировая война и её главный краткосрочный результат — русская революция. В результате Великой войны окончательно рухнули четыре империи — Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская; ещё одна империя — Британская — вышла на финишную прямую, хотя внешне именно 1920-1930-е гг. казались пиком её могущества. После войны возникла новая социальная система — коммунистическая, а у капсистемы появился если ещё не новый гегемон, то новый лидер — США, которому за время войны задолжали все промышленно развитые страны, включая Британию; начался самый настоящий «закат Европы», анонсированный Освальдом Шпенглером в 1918 г.

Первая мировая война XX в. стала поворотом в истории капсистемы: она во многом изменила отношения центра и периферии, тип капиталистической экспансии, стратегию как буржуазии, так и антисистемных сил, соотношение сил между государством и господствующими классами, между капиталом и трудом. В ней со всей очевидностью выявились значение, сила и — порой — бессилие тайных межгосударственных союзов, теневых политических структур (например, Комитета имперской защиты Великобритании 1906–1914 гг. — неподконтрольной парламенту структуры) и того, что неудачно именуют «мировой закулисой» (Ленин называл это «международным переплетением клик финансового капитала»). Воина 1914–1918 гг. привела к серьёзнейшим изменениям в управлении экономическими и общественно-политическими процессами, способствовала социальной интеграции развитых обществ, заложила основы welfare state, фундамент развития корпораций, профсоюзов и отчасти даже организованной преступности; она резко ускорила развитие техники, прежде всего военной. Война 1914–1918 гг. была первой, в которой массовая «индустриализированная» пропаганда играла важнейшую роль. Нелишне напомнить, что СМИ всех великих держав очень быстро убедили население и даже оппозиционные партии в том, что они стали жертвой агрессии; правительства представили своих противников как угрозу державности, а левые партии (России и Германии) страны — своих противников как угрозу революции.

Иными словами, Первая мировая перенагружена как историческим содержанием так и историческими последствиями. Увы: несмотря на это, у нас до сих пор она известна недостаточно, воспринимается скорее как некая архаика, мало относящаяся к историческому XX веку и, уж тем более, к нашим дням.

В настоящей статье я хочу предложить читателю «взгляд с высоты» на Первую мировую войну и, самое главное, на механизм её возникновения, сопоставив системные и субъектные факторы этого процесса. Но сначала — пояснение, что такое системные и субъектные факторы.

У нас часто говорят о другой паре — «объективные» факторы versus «субъективные». Под первыми разумеют социально-экономические предпосылки, массовые процессы, классы; под вторыми — наличие организаций и структур, их интересы и цели. Противопоставление это носит ошибочный характер, оно стихийно или намеренно скрывает реальность и её главных действующих лиц, объективно выступая чем-то вроде криптоматики.

Противопоставление «объективный — субъективный» закрепилось с «лёгкой руки» Ленина — большого практика, но не слишком сильного теоретика и даже логика (о последнем, помимо прочего, свидетельствует «четвёрка» по логике — единственная в гимназическом дипломе). «Субъективный» означает нечто, относящееся к внутренним переживаниям и представлениям субъекта, причём только индивидуального. Представления коллективного субъекта, обусловленные его интересами и реализующиеся им в качестве его воли, — это что угодно, но не субъективный фактор; это уже фактор субъектный, а затем — системный, т. е. системно-субъектный. Классовый интерес — это что, нечто субъективное или всё же объективное? По-моему, объективнее не бывает. Субъективное — это частно-индивидуализированный элемент субъектного, причём последнее не менее объективно, чем системное. Организации, выражающие и реализующие классовые интересы, — это что, субъективный фактор? Если некая сила воплощает в концентрированном виде долгосрочные и целостные характеристики класса или системы, представляет их, действует на их основе — это объективный фактор? Что же тогда объективный?

Так называемые «социально-экономические предпосылки» сами по себе не являются силой на то они и предпосылки, условия, причём чаще всего необходимые, но ещё не достаточные. Я уже не говорю о массовости — мир понятие не количественное, а качественное. «Больше» — «меньше» определяется не числом: тысяча овец и стая волков — кто здесь «большинство», а кто «меньшинство»?

Мне уже приходилось писать об этом в «De Conspiratione», но в силу важности повторю. «На самом деле речь должна идти не об объективных факторах, а о системных и субъектных — и те, и другие объективны, но при этом, один из аспектов субъектного фактора — субъективный. Субъектный фактор представляет собой целенаправленную деятельность субъекта по достижению своих целей, реализации планов и интересов на основе учёта, контроля и управления социально-историческим процессом, а с определённого времени — на основе проектирования и конструирования этого процесса. Последнее невозможно без знания системных законов истории, которые становятся законами действия субъекта.

Новоевропейская наука об обществе была системоцентричной. Попытка Маркса разработать теорию исторического субъекта и превратить её в науку успехом не увенчалась[518]. Впоследствии эта линия теории Маркса продолжения не нашла — субъектное было сведено к субъективному, приобретая характеристики чего-то второстепенного. В результате из поля зрения исчезли очень важные агенты исторического изменения, а сами эти изменения стали изображаться как филиация одной системы из другой, одного комплекса "объективных факторов" из другого. В результате из истории исчез субъект как её творец. Одна из главных задач нынешнего этапа развития знания об обществе — не просто вернуть субъекта, но разработать субъектоцентричную науку и, синтезировав её с системоцентричной, создать полноценную, многомерную субъектно-системную науку.