– Здравствуйте, Виктор Алексеевич, – негромко, но с каким-то странным напором, скрытым, но отчетливо при этом чувствующимся, произнес священник. – К сожалению, не могу сказать вам «Бог в помощь», поскольку дело ваше не богоугодное.

«Это кто там вещает?»

– Отец Егорий это. Настоятель храма Всех Святых.

«И чего ты вылез сюда?»

– Услышал я…

«Можешь короче?»

– Услышал я, что ищешь ты слова Божья…

«Мне Христос нужен, а не настоятель из Куличек».

– Ты еще не понял, что ищешь Бога, сын мой. Но он ведет тебя.

«Я хочу, чтобы он сам явился сюда».

– Неужто ты так глуп?

Вопреки самым дурным предчувствиям капитана Петунина, ожидавшего немедленного взрыва после таких слов, Шивцов остался спокоен. Похоже, его даже заинтересовал разговор.

«Это почему же я глуп?»

– Да потому, что ждешь некоего явления… В гордыне своей чуда ждешь… А Господь он в наших сердцах… Он в душе каждого, он с нами, когда мы даже не подозреваем этого…

«Слышал я вашу братию, умеют языками молоть».

– Не нужно всех слушать, одного слушай.

«Зачем пришел?»

– Спросить хочу…

«О чем?»

– Зачем тебе Сын Божий?

Капитан Петунин увидел… нет, наверное показалось… а может и не показалось, потому что Калинин вдруг отвел объектив от трэш-реалиста…

Почему он отвел объектив?

Какая-то нерешительность в голосе.

Что-то там не связывалось в голове Шивцова.

«…Сын Божий, – вновь раздался голос Калинина, – интересует трэш-реалиста всего лишь как самый мощный и долговременный концепт, когда-либо созданный людьми…»

– А ты не перепутал, сын мой?

«О чем ты там?»

– Кто это там кого создал?

«Вопрос не принципиальный!»

– А ты дай высказаться Виктору Алексеевичу, сын мой. Это он, а не ты хотел обратиться к Господу.

«Хватит! В семинариях вас хорошо натаскивают на бессмысленные вопросы и ответы», – Калинин, кажется, злился.

– Виктор Алексеевич, – настаивал отец Егорий. Вежливо, но настаивал. – Вы слышите меня?

«Ну и что?»

– Вы искали встречи с Господом или этот человек, который говорит от вашего имени?»

«Он от своего говорит».

В кадре вновь появилось хмурое лицо Шивцова.

– Лучше будет, если вы сами будете говорить.

«О чем говорить-то? Сдался ты мне? Чего пристал?»

– Вы религиозный человек, Виктор Алексеевич?

«Не знаю… Не думал… Возможно…»

– И к какой же религии склоняется ваше сердце?

«Откуда мне знать? Может, к христианству».

– Вы чувствуете это?

«Не знаю».

– В России много конфессий…

«Слушай ты, – опять вмешался Калинин. Он уже не скрывал раздражения. – Не морочь нам головы! Передай трубку капитану».

– А ты не мешай нам, – вежливо, но строго ответил священник. – Виктор Алексеевич ищет Бога. Сердце его готово открыться свету. Ты кто, чтобы мешать ему?

«Никого я не ищу, – хмуро произнес Шивцов. Глаза у него были мутные, больные. – Я хочу, чтобы Христос заглянул к нам».

– Не заглянет Он.

«Это почему?»

– Потому что ты совершаешь богопротивное дело.

«А твой Господь? Он такой чистенький? Он не убивает?»

– Ты обвиняешь Господа, сын мой?

Кто-то должен ответить…

– Повтори.

«Хватит! – оборвал Калинин. Он был взбешен. Он чувствовал какую-то опасность. – Господь, о котором ты говоришь, любит кровь. Он ее обожает. Он проливает реки крови. Он никому не помог и не собирается помогать. Это не входит в его планы. Миллионы людей ежесекундно проклинают его имя».

– Ты журналист, я ведь не ошибаюсь?

«Я известный журналист. Мое имя знают многие».

– Тогда приведи свидетельства.

«Какие свидетельства? Чему?»

– Своим словам, обвиняющим Господа.

«А ты не знаешь, не видишь? – обрадовался Калинин. – Нищета, болезни, насилие? Разве этим исправишь человека?»

– Ты считаешь, виноват во всем этом Господь?

«Все в руце Божьей. Кажется, так вы говорите?»

«И несчастных, убитых вами в галерее, вы перекладываете на Господа?»

«А как иначе? Разве зло на земле творится не по его воле?»

«Но курок нажимаете вы. Это ведь так?»

«Но он допускает это!»

– Виктор Алексеевич…

«Чего тебе еще?» – откликнулся Шивцов.

– Вы тоже думаете, что Бог – это мудрый старец, щелкающий по клавиатуре компьютера?

«А хрен его знает».

– В двадцать первом столетии от Рождества Христова приходится объяснять темным людям прописные истины, – смиренно заговорил отец Егорий. – И все потому, что у русской православной церкви беда та же, что у русских политиков. Служители Божьи разучились говорить на понятном всем языке. Послушайте меня, Виктор Алексеевич. Наберитесь душевных сил. Господь создал нас по образу и подобию своему, но это не значит, что Господь выглядит, как дряхлый алкаш на пятые сутки запоя. Или как торговец с мятыми долларами в руках. В первый миг рождения Господь в каждого вдыхает искру Божью. А уж что мы с нею сделаем, Виктор Алексеевич, раздуем жаркий душевный огонь или затопим его дерьмом, зависит от нас самих…»

Он не договорил. Калинин перебил священника.

«…с трэш-реалистом Виктором Шивцовым в прямом эфире беседовал о свободе выбора настоятель церкви Всех Святых отец Егорий. Кажется, он утомлен, но мы покажем ему несостоятельность его отживших теорий…»

Священник разочарованно опустил глаза.

– Вы пытались, – сказал ему капитан. – Это уже хорошо.

«Эй, капитан! – послышался в динамике голос Шивцова. – Вы где там прячетесь?»

– Хотите что-то предложить?

«Скоро начнет темнеть. Не предложить хочу, а предупреждаю. Если отрубите свет, взорву здание.

– Да будет вам свет.

«И еще… Калинин, покажи им этих…»

На экране высветились усталые безнадежные лица.

«Вы поняли?»

«Что именно?»

«Вы не оставили им выбора, капитан».

– Что ты хочешь сказать этим?

«Только то, что мумий у меня почти не осталось».

Вскинув руку, Шивцов трижды выстрелил в труп, посаженный между Ксюшей и худенькой студенткой. Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Труп опрокинулся в бассейн, подняв фонтан брызг.

«Сидеть!»

Кто-то застонал.

«Вытащить тело из бассейна!»

Размазывая слезы и кровь по бледному лицу, студентка первой спрыгнула в темные разводы кровавого раствор. Худенькие лопатки были хорошо видны, когда она наклонилась, омытая темным раствором.

– Прости, Господи… Ибо не ведают, что творят…

– Ведают, ведают! Все они ведают, отец Егорий, – зло пробормотал Петунин. – Шли бы вы отсюда!

– Товарищ капитан!

– Ну, что там у тебя, Жора?

Арутюнян безжалостно колотил по клавишам:

– Есть пуля! Смотрите! Внимательнее смотрите!

Петунин уставился на экран. На плоской поверхности застыла цветная картинка: вскинутая рука Шивцова… дернувшийся ствол пистолета… сжатый клуб пороховых газов…

– Ну что?

– Сейчас, товарищ капитан!

Арутюнян двинул изображение, медленно увеличивая его.

– Вот… Видите?… – повел он курсором.

И капитан ясно увидел вылетающую из ствола пулю.

Снимок-фокус. Такое увидишь только в научно-популярных жуналов.

– О, черт!

– Вот именно!

– Патроны у него холостые…

На остановленной картинке ясно было видно, как пуля входит в лоб обвисшего на плече Ксюши трупа…

Удар.

Летящие осколки.

– Такое не смонтируешь…

– Но это еще не убийство, – робко подал голос экстрасенс. – Это не настоящее убийство. Этот человек был уже мертв, когда в него стреляли.

– Но в галерею он забрел не с кладбища.

«Когда намалюют картину последнего утра земли…»

Калинин подмигнул Шивцову. Он не скрывал торжества.

«…дамы и господа! Пришла пора искусства, в котором живут умирают по настоящему…»

Объектив скользнул к бассейну.

На мокром бортике сидели Ксюша и худенькая студентка.