Заметив Фрэнсиса, она подняла голову.

— В чем дело? Почему ты на меня так смотришь?

Решив оставить без комментариев ее не слишком удачную попытку изобразить скромницу, он дал первое пришедшее на ум объяснение:

— Похоже, мы с тобой предпочитаем одну и ту же сторону кровати. Тебе это ни о чем не говорит?

Она отложила в сторону блокнот.

— Нет, ни о чем. Мне в общем-то все равно. Но если ты привык укладывать своих женщин именно слева от себя, то я с удовольствием уступлю, хотя…

— У меня нет никаких привычек в отношении женщин. Я только хотел сказать…

— …хотя нет, — упрямо продолжала Шеннон, — уступать я не буду, не хочу становиться с ними в один ряд под номером из второго десятка. Или под каким-либо другим.

Столь бурная реакция на безобидную реплику удивила Фрэнсиса, но вступать в спор с женщиной, увидевшей проблему там, где ее не было, ему не хотелось.

— О'кей, я лягу слева от тебя. Обещаю не нарушать границу. — Он указал на свернутое по длине и уложенное ровно посередине кровати покрывало. — Интересно, кому ты не доверяешь, мне или себе?

Шеннон промолчала.

— Ладно. — Фрэнсис лег и укрылся одеялом. — Между прочим, что ты делаешь? Пишешь письма?

— Составляю список дел на завтра. Праздник, если не забыл, закончился.

— Отдохни, Шен. — Он зевнул, поправил подушку, повернулся спиной к Шеннон и закрыл глаза, ожидая и надеясь, что после предыдущей ночи, проведенной на диване, уснет быстро и легко.

Но сон не шел. В номере было так тихо, что Фрэнсис слышал неглубокое дыхание Шеннон и даже движение ручки по бумаге. Он лежал абсолютно неподвижно и слушал, понимая, что нужно расслабиться, и сожалея о том, что не заткнул уши ватой.

Минут через пятнадцать-двадцать Шеннон закончила, положила на тумбочку блокнот и ручку и потянулась, чтобы выключить лампу. Фрэнсис представил, как сползает, обнажая тонкое запястье, рукав пижамы, как расходятся полы куртки, открывая уже знакомую ему ложбинку между грудями… Потом Шеннон улеглась, очень тихо и осторожно, стараясь не потревожить спящего, как ей казалось, Фрэнсиса.

Над ее стараниями можно было бы, наверное, посмеяться. Она тревожила его уже одним своим присутствием. Он по-прежнему слышал ее дыхание, воспринимал каждое ее движение, передающееся через вибрацию матраса.

Может быть, подумал Фрэнсис, перебраться на диван? Пусть там не так просторно и нельзя вытянуть ноги, но зато я не буду ощущать ее близость.

С другой стороны, передислокация равнозначна отступлению, признанию поражения. Ретироваться на диван — это то же самое, что выбросить белый флаг, сдаться, безоговорочно капитулировать. Опуститься на колени легко, подняться практически невозможно.

Нет, твердо решил Фрэнсис, мужчина, давший слабину при первой же трудности, уже никогда не сможет считать себя мужчиной. Даже если эта ночь обернется кошмаром бессонницы, я не признаю, что Шеннон действует на меня.

И вообще, что это такое со мной происходит? Мы обо всем договорились, согласовали все условия сделки и обязаны их придерживаться. Ни о каких серьезных чувствах не было и речи. Возможно, Патрик Сазерленд и рассчитывал на что-то в перспективе, но мы же сами определили рамки и границы своих взаимоотношений.

И даже если бы никаких обязательств не существовало, напомнил себе Фрэнсис, я все равно не мог бы питать к Шеннон нежных чувств. Да, она роскошная женщина, но при этом холодна, тверда и неуступчива. Такие женщины не в моем вкусе.

Конечно, когда я давал обещание держаться от нее подальше, то не думал, что нам придется делить одну кровать. Я не предвидел страстного поцелуя в аэропорту, после которого у меня появились первые подозрения, что под ледником по имени Шеннон скрывается спящий вулкан.

Сейчас при одном лишь воспоминании о том поцелуе его тело напряглось, отреагировав вполне однозначным и естественным образом.

Фрэнсис вздохнул, раздраженно ткнул подушку и вдруг осознал, что в комнате наступила полная, абсолютная тишина. Шеннон задержала дыхание.

И не только она одна.

Он плыл на легком шелковом облаке, вдыхая мягкий цветочный аромат, когда кто-то грубо и бесцеремонно вернул его в реальность, назвав по имени.

Фрэнсис открыл глаза и увидел прямо перед собой лицо Шеннон. Некоторое время он лежал тихо, стараясь разобраться в ситуации. Разделительная линия в виде покрывала, баррикада, возведенная Шеннон накануне вечером, исчезла, а само покрывало сбилось к ногам. Шелковое облако с цветочным ароматом, на котором Фрэнсис только что плавал, оказалось волосами Шеннон, попавшими ему под щеку.

Разумеется, все произошло случайно: у Фрэнсиса и в мыслях не было ограничивать ее свободу, но так или иначе, а поднять голову Шеннон не могла.

Все, подумал он, моя песенка спета.

— Не будешь ли ты так любезен, — холодно произнесла она.

Фрэнсис послушно отодвинулся на свою половину, а Шеннон повернулась, взглянула на стоящий на тумбочке будильник и издала вопль отчаяния, резанувший Фрэнсиса по нервам.

— Ты всегда встаешь в таком настроении? Или это как-то связано с изменением семейного положения? — раздраженно поинтересовался он.

— Только когда опаздываю на работу. Не представляю, как я могла не услышать будильник, он же заведен на семь.

Фрэнсис посмотрел на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке и показывавшие почти четверть десятого.

— Похоже, они спешат.

— А сколько на твоих? — спросила Шеннон, встряхивая будильник. — Послушай, он не работает. Не могу поверить, чтобы в отеле не работали часы…

— Наверное, никто не обращал внимания. Молодоженам обычно спешить некуда.

— И все равно я не понимаю…

— Дорогая, позволь тебе объяснить…

— Не надо ничего объяснять! Не принимай меня за идиотку! Даже молодоженам нужны часы, чтобы успеть на самолет или автобус.

— Думаю, они планируют все свои дела на вторую половину дня. Кроме того, — добавил Фрэнсис, вставая с кровати, — если ты не хочешь показываться на работе невыспавшейся, тебя никто не торопит. «Сазерленд Билдинг» не рухнет, если ты раз в жизни опоздаешь на пару часов.

— Ну уж нет. — Шеннон схватила пакет с купленным накануне новым костюмом. — Поторапливайся.

— А куда спешить? Мы уже опоздали, поэтому час-другой не имеет значения.

Но Шеннон уже исчезла в ванной, и Фрэнсису ничего не оставалось, как начать собирать вещи.

Накануне они задержались в ресторане и, вернувшись в номер, почти сразу легли спать, так что теперь ему пришлось доставать из шкафа чемоданы, снимать с вешалок рубашки и пиджаки, собирать мелочь из ящиков.

Через пять минут из ванной вышла Шеннон с щеткой в одной руке и с пижамой в другой.

— Спасибо. И не смотри на меня так. Конечно, ее следовало вернуть выстиранной и выглаженной, но у меня в сумке нет свободного места.

Фрэнсис запихнул пижаму в чемодан вместе с парой несвежих рубашек.

— Не забудь сорочку. Кстати, куда ты ее запрятала?

— Вообще-то я собиралась оставить ее здесь, но если уж ты успел ее полюбить, то возьми. — Она выдвинула нижний ящик шкафа и выудила скомканную сорочку. — Положи куда-нибудь.

Фрэнсис поймал брошенную Шеннон сорочку и швырнул ее обратно.

— Если ты оставишь в номере такую дорогую вещь, горничная найдет ее и отнесет управляющему. Вряд ли твои коллеги по «Сазерленд Билдинг» будут довольны тем, как обошлись с их подарком.

— Откуда им знать, что его у меня больше нет? Сорочка же не платье, которое можно надеть, пригласив гостей на чай.

— Но управляющий вероятнее всего сочтет, что ты ее забыла, и отошлет в офис.

— Верно. Именно так Альмейда и поступит. — Шеннон задумчиво посмотрела на предмет спора и запихнула его в сумочку.

— А что будем делать с моими вещами? Не тащить же два чемодана через весь город!

— Давай оставим их у портье, а заберем после работы, — предложила Шеннон, но, подумав, добавила: — Нет, мне, пожалуй, лучше не показываться здесь какое-то время. Лучше возьмем все с собой и завезем по пути на мою квартиру. Ты уже собрался? Мне не хотелось бы появляться на работе перед самым ланчем.