— Рад знакомству, Кирилл, — сказал я ему, качнув рукой, после чего перевел взгляд на все еще дремлющего Смолякова.

— Вам удалось его вылечить? — шепотом и с надеждой спросил меня слуга Ильи Олеговича. Я не любил врать людям просто так. Не имел такой привычки. Если вопрос касается моего выживания или достижения конкретной цели, как в борьбе против Донована Кесслера — это другой разговор. А таким простым, как Кирилл тут уже увольте.

— Нет, — сказал я прямо. — К сожалению методов лечения такой хвори либо я не знаю, либо еще не изобрели. Но, боюсь, то, что творится с Ильей Олеговичем — навсегда.

— Ой-йой-йой… — вздохнул Кирилл. — У них славная семья. Все мужчины отличались справедливостью, соблюдением кодекса чести и дворянством с большой буквы. Не то, что сейчас, знаете ли, Андрей Александрович.

— Даже прадед? — не удержался я.

— Ну, — Кирилл пожал плечами, мол, что тут уже скажешь. А так и было, что все всё понимали и обсуждать это даже не приходилось. — Я про последние поколения, которым служу верой и правдой. Никогда слуг не обижают, всегда есть еда, кров и одежда. Как копейка лишняя есть — так и не скупятся, всегда старались подчиненных радовать и баловать. Так и мы семейству Смоляковых отвечаем тем же. Для нас, для простого народа, в этом мире тяжело житие, знаете ли.

А я знал не понаслышке. Не надо даже быть «простым из народа». Достаточно оказаться на улице и все сразу становится ясно, как светлый день. Но этот вопрос еще можно будет решить, но попозже.

Если я вообще когда-нибудь соберусь разбираться с местной системой правления. Пока что и без того забот выдавалось по горло.

— Но, — продолжил я, — теперь Илье Олеговичу будет попроще. Я сделал так, чтобы его мозг, — я постучал себя пальцем по виску, — оставался при нем. Да, он все еще будет страдать от превращения, но по крайней мере сможет находится на своей территории в сознании и заниматься делами, а не вести себя, как дики зверь.

— Это… — Кирилл замялся, нахмурив брови, словно оценивал то, что я сказал. — Это прекрасная новость! Лучше так, чем слушать вытье по ночам. А тут, глядишь, в шахматы или шашки сыграть можно будет… и не самому против себя, а с Ильев Олеговичем. Ну и что, что в облике зверином, голова ведь работать будет!

Будет, если он себя первое время начнем сдерживать и держать в узде звериную ипостась. И я очень надеялся, что так и будет, если это осьминогоподобное существо не вздумает снова чего-нибудь выкрутить.

Мы поболтали с Кириллом еще, наверное, с полчаса. Он рассказал мне про эту усадьбу, про быт и про свои обязанности. Все, как и везде. Газон косит, кусты стрижет, за благосостоянием приглядывает. Только вот все чаще суставы ломит и годы уже не те. Раньше за день успевал ого-го, говорил он, сколько переворотить, а нонче дай бог, если половину успевает.

Я пожал плечами. Увы, от этого обычному человеку никуда не деться, потому что так устроен наш организм. Недостаток это или благо решать явно не мне.

Смоляков поерзал в очередной раз на кровати и приоткрыл глаза.

— Расшумелись тут, — пробурчал он. — Бу-бу-бу и бу-бу-бу. Поспать честному человеку не дают.

— А быстро он в себя пришел после той синей лабуды, — подал голос Альф.

— Опять ты! — чуть ли не вскочив с постели выкрикнул Кирилл.

— Спокойнее, — сказал я. — Это мой помощник. Он бывает иногда крайне ворчлив, вреден, язвителен и, прямо скажем, неприятен…

— Э! Кто это тут еще неприятен⁈

— … но в целом является крайне полезным и надежным другом, так что прошу простить его наглость, — Кирилл расслабился и присел обратно на край кровати.

— А вас, Альфред фон Тирпих, я еще попрошу мне доложить и изъясниться на основании чего вы позволили себе нарушить договоренность скрываться от людских глаз и не пугать мирный люд. И уж тем более своенравно разгуливать по чужим угодьям.

Альф несколько секунд молчал, явно переваривая сказанную мной речь.

— Ваше сиятельство, — съязвил он, потому что голос так и был переполнен иронией и желчью, — а вы точно головой не прислонились, когда задание выполняли?

— Больно он у вас разговорчивый, — заметил Кирилл, отчего я улыбнулся. Эта фраза настолько прилипла к Альфу, что слышал я ее буквально почти от любого человека, который с ним сталкивался.

— Не отнять, — сказал я. — Как ваше самочувствие, Илья Олегович? — обратился я к Смолякову, который прикрыл глаза рукой и лежал на спине.

— Голова раскалывается. И челюсть нижняя ноет так, словно ее вырвали и вставили обратно.

Рассказывать Смолякову о том, во что он теперь будет превращаться я не торопился. И о том, что процесс с его челюстью примерно так и происходил тоже. Всему свое время. Главное это то, что теперь Смоляков будет больше человек, чем животное в полнолуния. А дальше все зависит сугубо от него.

— Мож водички, батюшка Илья Олегович? — спросил Кирилл.

— Водочки лучше, грамм двести.

— Сейчас! — подкинулся его слуга. — Я как раз самогон откупорил свежий. Чистый, как слеза! С перчиком острым. Сейчас принесу, сразу полегче станет. Сейчас, барин вы наш драгоценный, никуда не девайтесь, — Кирилл поспешил по лестнице, держась за поручень.

— Да куда уж я денусь, — прохрипел Смоляков, после чего снова приоткрыл глаза и посмотрел на меня. — Как прошло?

Я неоднозначно покачал головой.

— Сомнительно, но пойдет.

Илья Олегович хмыкнул себе под нос.

— Очень информативно, Андрей Александрович.

— Если конкретнее, то вы мне чуть голову не оторвали, а я вам, милейший, собирался вонзить серебряный кол в сердце, но как-то обошлось, — выдал я легкий каламбур. — А если серьезно, то проклятье страшное на тебе висит, Илья. Я не знаю ни одного человека, который способен был бы его снять.

— Ясно, — вздохнул Смоляков.

— Однако, я кое-что сделал, что было в моих силах и теперь ты будешь оставаться в сознании. По первым временам будет тяжело, но чем дольше ты сможешь находиться в людском сознании — тем проще тебе будет в последствии оставаться с ним всегда.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил он, нахмурив брови.

— Ты говорил, что, когда обращаешься, то перед глазами, словно красный туман и ты себя не контролируешь.

— Верно.

— Теперь будешь. Тело будет меняться, но оно будет тебе подконтрольно. Как-то так.

Он положил голову на подушку и лежал молча какое-то время. Пока наконец тяжело не вздохнул и не сказал:

— Лучше, чем ничего.

— Я тоже так думаю, — сказал я ему. — Тем более, что это хороший способ узнать о твоей проблеме побольше. Попробуй найти книги, в которых описывается огромное существо в виде осьминога или кальмара. Поищи религиозные трактаты, узнай, что оно такое. Возможно, где-то среди всего этого добра может и найдется зацепка, как снять проклятие той жрицы.

Рассказывать о встрече со Спящим я не хотел. Кто его знает, что захочет с собой сделать человек, если узнает, что он проклят благодаря своему прадеду каким-то древним хтоническим существом, о котором знали лишь какие-то поехавшие культисты в лесу.

И где только эти веруны находят информацию про подобные вещи? Я никогда не мог себе представить как они это делают. И зачем потом разносят ересь.

На мои слова Илья Олегович снова хмыкнул

— Может твоя правда. Надо будет изучить вопрос.

— То есть, ты никогда раньше не задумывался об этом?

— Я задумывался о том, как снять проклятье, но никогда не думал о том, чтобы узнать о ее первоисточнике.

Я пожал плечами.

— Это может ничего не дать. Тем более, что есть проклятия, которые не снять никакими потугами. Твое, мне кажется, одно из таких. Я говорю так, как думаю, Илья Олегович. Не в моих интересах приукрашивать картину.

— Я понимаю.

— Но, по крайней мере, сможешь лучше понять природу.

Дверь в подвал снова отворилась. Шаркая подошвами, Кирилл спустился по лестнице с серебряным подносом, на котором был литровый хрустальный графин с прозрачной жидкостью, а на дне плескался красный жгучий перец. Он спустился, поставил разнос на небольшой столик. На разносе также я увидел несколько быстро состряпанных закусок в виде бутербродов из рыбы с яйцом и зеленью, бочковые огурцы с помидорами и свежие фрукты.