Через несколько минут мы отправились в больницу. Она надела пальто, а под пальто на ней была темно-красная блузка и юбка из твида: Электра184 не желала облекаться в траур, как и сегодняшнее небо. Туман уступил место безоблачной синеве.

Все прошло очень сдержанно, очень по-английски. Нас уже ждал врач, лечивший Энтони: он к этому времени покончил с формальностями, связанными с опознанием; были тут и какие-то шишки из больничного начальства, и дежурившая накануне медсестра; все согласились, что не было допущено никакого недосмотра, не было замечено никаких признаков… меня очень вежливо расспросили о настроении Энтони, об очевидном состоянии его психики; я утверждал, что – как и все – поражен и обескуражен происшедшим. Поговорили о расследовании, о похоронном бюро, куда лучше всего обратиться. Нам передали картонный ящик с вещами Энтони, его радиоприемник и репродукцию Мантеньи.

Пока мы были в больнице, Джейн не выказала ни малейшего признака нервного напряжения, но, когда мы вышли и сели в машину, она сказала:

– Мне кажется, если бы здесь поблизости был аэропорт, я попросила бы тебя отвезти меня туда, посадить в самолет и отправить на противоположный край света.

Она говорила сухо, тихим голосом, глядя через ветровое стекло на больничный двор. Но именно таких слов или чего-то в этом роде я ждал, хоть и напрасно, всю дорогу до больницы: ждал признания, что к вчерашней отчужденности нет возврата. Какой-то человек в форме, стоя у машины «скорой помощи», болтал с темнокожей медсестрой; солнце сияло; сестра улыбалась, сверкали ее прекрасные белые зубы.

– Все это скоро кончится.

– Да. – Джейн включила зажигание, и мы поехали. – Думаю, они поверили нам на слово.

– Не сомневаюсь.

– Не понимаю, зачем тебе присутствовать на расследовании.

– Наверное, это входит в их правила. Да какая разница? Теперь у меня есть в Оксфорде друг.

– Ничего себе – друг.

– Я так рад, что нам удалось поговорить вчера вечером.

– Если только я не разбила слишком много иллюзий.

– Ничего ты не разбила. Может, только стеклянную перегородку.

Джейн улыбнулась:

– Ты вызываешь у меня ностальгию по Америке.

– Как это?

– Помню, когда я впервые вернулась сюда после войны… каким все казалось закрытым. Запечатанным. Будто все изъяснялись шифром. – Она вздохнула. – И только я была en clair185.

– Хорошо знаю это чувство. – Я искоса взглянул на Джейн. – Кстати, об Америке…

– Отправила ему телеграмму. Первым делом.

– Он приедет?

– Просила не приезжать. Пока. – Помолчав, добавила: – Он же должен исследование закончить. И билеты такие дорогие. Было бы глупо.

Джейн остановила машину у небольшого ряда магазинчиков – купить какие-то мелочи, о которых она забыла сказать Жизель. Я заметил маленькое кафе напротив, предложил зайти – выпить по чашечке кофе: у меня была причина побыть с Джейн наедине несколько минут; как оказалось – у нее тоже. Я изложил свою, как только мы уселись и сделали заказ.

– Джейн, ты не хотела бы приехать пожить в Торнкуме? Это совсем рядом с Дартингтоном.

Она улыбнулась мне – довольно смущенно.

– Откровенно говоря, мы с Полом проезжали там прошлой весной. Каро показала ему на карте, где это находится. Непростительное любопытство, – пробормотала она себе под нос. – Прелестное место.

– Тогда ты не можешь отказаться. Серьезно. Там я или нет – не имеет значения. Пара стариков, которых я взял присматривать за домом, всегда рады оказать моим гостям высшие почести.

– Бен и Фиби?

– Каро и это тебе сказала?

– Похоже на Филемона и Бавкиду186.

– Если бы Бен не напивался до потери сознания каждую субботу. Но это, пожалуй, единственная неприятность, если не считать того, как его жена обращается с зелеными овощами.

– Было бы неплохо.

– И привези с собой Пола.

– Ему бы там понравилось. Хотя я не могу обещать, что это будет так уж заметно.

– Ну, практики у меня было достаточно. Когда Каро было столько же, сколько сейчас Полу. До того, как она раскусила Нэлл.

– Я знаю – она теперь очень привязана к Торнкуму.

– Да она там почти и не бывает.

Принесли кофе. Джейн помешала ложечкой в чашке и взглянула мне прямо в глаза:

– У меня с Каро установились чуточку особые отношения, Дэн.

– Я знаю. И очень признателен.

– Я чувствую – было бы тактичнее с моей стороны сделать вид, что я ничего не знаю о Барни Диллоне.

– Глупости.

– Я почувствовала, что ты обиделся.

– Только потому, что ты не так уж против этой связи.

Она отвела взгляд, искала слова поточнее.

– Я думаю, Каро нужно освободиться от Нэлл. От Комптона. От всего этого. А с твоей помощью она этого сделать не сможет… не обидев мать.

– Я прекрасно это понимаю.

Я хочу сказать – у детей вроде нее не очень-то много дорог, которыми можно уйти от себя – такого, какой ты есть, к тому, каким хочешь быть. Я понимаю, что ты должен чувствовать по поводу Барни, но дело тут, по правде говоря, совсем в другом. Думается, это урок жизни, испытание, через которое она должна пройти. Прости, пожалуйста: все это мне надо было сказать тебе вчера, за обедом. – Она помолчала, потом продолжала более легким тоном: – А настоящий роман в последние два года у нее с одним-единственным человеком – с тобой. И это не плод моих досужих размышлений.

– Что делает меня еще более виноватым.

– Этот ее шаг – небольшой прорыв к свободе.

– Из огня да в полымя.

– Но ведь территория для маневра у нее предельно мала. Ее окружают взрослые, которых она должна понять, а для этого – отойти на какое-то расстояние: нужна перспектива. Да еще она ужасно боится этих взрослых обидеть. К тому же ты не можешь сбрасывать со счетов Эндрю. Эту привязанность. Тут ситуация совершенно противоположна традиционной. Чем отрицательнее Каро реагировала на Кэлл, тем ближе ей становился Эндрю. Как примиритель. Как союзник.

– Об этом я догадывался. И благодарен.

– Как ты понимаешь, это породило новый конфликт. Она очень наивно и трогательно обрисовала мне все это в нашу прошлую встречу. Сказала: «Ах, если бы только все вы верили в одно и то же!»

– Бедная девочка.

– Ничего, что я говорю тебе все это?

– Разумеется, нет. Еще мне хотелось бы знать, очень ли ей не по вкусу моя калифорнийская история.

– Мы об этом почти не говорили. Но я не вижу, почему бы это могло быть ей не по вкусу.

Я уперся взглядом в столешницу.

– Видишь ли, я повел себя ужасно, Джейн. С Дженни. Она почти такая, какой я хотел бы видеть Каро. Она образованна, много читает, много думает… – Я пожал плечами.

– И к тому же находит тебя гораздо интереснее мужчин ее возраста?

– Я понимаю, у меня нет никаких оснований возмущаться. Просто… Надо же было Каро выбрать именно этого гуру!

Разве можно винить ее за то, что она смотрит на него теми же глазами, что и все его зрители? А он сейчас очень неплохо смотрится. Во всех смыслах. – Джейн вздернула подбородок в ответ на мой скептический взгляд. – Да, конечно. Он – раб системы. Но, вполне возможно, это составная часть того самого урока.

– А как же Нэлл сказать об этом?

– Сегодня утром я предложила, чтобы ты сам ей обо всем сказал.

– Ничего не вышло. Мне опять приказано держать язык за зубами.

Джейн улыбнулась:

– Тогда позволь ей сделать это, когда и как она сама захочет.

– Все больше убеждаюсь, что Каро выбрала себе никуда не годного отца. Зато тетка у нее – само совершенство.

Джейн отвернулась к окну.

– Я совсем было слетела с катушек года два назад; Роз только начала работать на Би-би-си. Сбежала в Лондон и совершила то, чего приличные матери в принципе не делают: разрыдалась у дочери на груди и во всем ей призналась. Она повела себя просто замечательно. Как зрелый человек. Гораздо взрослее, чем я была в ее возрасте. – Она поиграла немного с ручкой кофейной чашечки и подвела итог: – Боюсь, можно многое потерять, если слишком часто прятаться за свой возраст.