— Да, конечно. Но «Долгу» угрожает нападение сил икстранцев — а может, оно уже произошло! Я должна их предостеречь, иначе…

Она замолчала, закусив губу. А что, если нападение было в прошлом? Что, если «Исполнение долга» уже стало военной добычей Икстранга, а Шан и его Присцилла погибли или умирают в невыразимых муках?

Она ощутила мягкое, успокаивающее прикосновение к лодыжке и, опустив глаза, обнаружила у своих ног Мерлина. Она снова подняла голову к темным внимательным листьям.

— Мне нужно их предостеречь, — снова сказала она Дереву.

Листья прямо над головой не шелохнулись, но где-то в вышине началось движение, словно белка с силой бросила вниз маленький камушек. Антора отступила на шаг — и в траву у ее правой ноги упал орех.

— Спасибо, — прошептала она, ощутив волну тепла. Наклонившись, она подняла подарок, почесала Мерлина за ушком и выпрямилась. Она расколола орех и съела ядро, наслаждаясь мятным привкусом. А потом она крепко прижалась спиной к стволу Дерева, закрыла глаза и представила своим внутренним взором ту сложную конструкцию из эмоций, разума и силы, присущую в галактике только той, которая звалась Присцилла Делакруа и Мендоса. Присцилла была ведьма, и ее таланты и способности были удивительно близки к тем, которыми обладала сама Антора, представительница немногочисленных волшебников Лиад. Антора знала, что если на «Долге» кто-то и обладает ушами, которые смогут услышать ее послание, то это — Присцилла.

Эту мысль унесла волна, которая увлекла Антору в безвременье. Свет вспыхивал языками пламени, и там был ветер, на котором незнакомые и ненужные ей души кружились, словно мириады странных листьев. В этом вихре ярко вспыхнул узор Присциллы.

Антора напрягла волю — но вместо того чтобы установить ожидаемый контакт, она пронеслась мимо цели, потеряв управление, падая… Нет. Управление вернулось — резко и довольно неожиданно, словно она каким-то образом споткнулась и оказалась в объятиях незнакомца, который постарался осторожно поставить ее на ноги. Подхвативший ее источал недоумение — недоумение и смутный, потный страх, словно остаток дурного сна.

Антора ухватилась за этот намек, вплела его в свой собственный сон, но еще не закончив плетения, увидела, как его преобразуют в совершенно иное изображение, которое сопровождалось коротким, теплым, успокоительным прикосновением.

А потом контакт прервался — и не по ее воле. Ее окружила темнота, густая и уютная, как любимое одеяло.

Антора вздохнула, открыла глаза — и обнаружила, что неловко лежит у основания Дерева, устроив голову на покрытый мхом корень, а ей в лицо пристально смотрит Мерлин.

Она с трудом расправила затекшие конечности и села, привалившись спиной к Дереву. На краю поляны луч солнца касался купы ночных цветов, которые уже свернулись в дневной дремоте.

Антора с изумлением поняла, что спала. Спала несколько часов!

Мерлин устроился рядом с ней на мшистом корне, словно курица на насесте, щурясь от удовольствия.

Антора, чуть задыхаясь, сказала:

— Это было не предсказание — это было воспоминание. Не знаю, кто… Обняли, как ребенка!

Она больно закусила губу, стараясь справиться с недоумением и возмущением. Чтобы ее удержали, как новичка, а потом отправили восвояси — погрузили в сон… Словно ее воля ничего не значила…

— Сражение закончено, — добавила она относительно спокойно. — Враг потерпел поражение и отброшен. «Долгу» ничего не угрожает, а мне… — тут ее голос сорвался, и она сама не могла определить, было ли это истерикой или яростью, — … мне велено не тревожиться!

Командор Кармоди предоставил им места в казарме: хорошие места с душем в углу и капралом у двери.

Нелирикк, знакомый с укладом Гирфалька и размещением солдат в лагере, понял, что их поместили в охраняемое помещение с наблюдением, на случай неприятностей.

Сам он неприятностей не предвидел. Особенно после того, как увидел, с каким аппетитом новобранцы поглощали бутерброды, присланные из столовой. Исследователь ела не менее жадно, чем пехотинец.

Трапеза проходила по большей части в молчании. После нее новобранцы воспользовались душем, почистили и снова надели свои полевые кожаные костюмы.

Сытый и вымытый пехотинец Диглон беззаботно уселся на полу у кровати, привалившись спиной к койке, и развернул свою скатку, готовясь разобрать и почистить оружие. Нелирикк отметил это с одобрением: простому солдату положено заботиться о своем оружии, это правило действовало как среди землян, так и в Отряде Икстранга. Более того: знакомое занятие успокоит пехотинца, который, как и Нелирикк, понимает, что он остался один и что со всех сторон его окружают чужаки, которым у него нет оснований доверять.

Да, решил Нелирикк, сидя на своей койке с лоскутом рукоделия в руках, пехотинец был не самой срочной его проблемой. Его проблемой была Хэзенталл Исследователь.

Она протестовала против приказа Даава йос-Фелиума: тот распорядился, чтобы она устроилась с остальным своим отрядом, оставив своего командира одного, беспомощного, среди бывших врагов. Но отец разведчика, надо отдать ему должное, сумел подчинить ее своей воле и заставил исполнить приказ (хоть и очень неохотно). И при этом он не поднял ни голоса, ни руки.

Теперь, отказывая себе в утешении, которое мог бы дать ей уход за оружием или даже сон, хотя усталость была видна во всех черточках ее лица, Хэзенталл Исследователь, одетая и готовая к бою, беспокойно кружила по казарме.

Во время ее третьего круга рядовой Диглон оторвался от своего занятия, явно выказывая беспокойство.

— Исследователь? — сказал он уважительно и по-солдатски. — Долг?

Хэзенталл остановилась.

Склонившись над своим рукоделием и наблюдая за ней краем глаза, Нелирикк увидел, как она осознает опасность. Они находятся в окружении тех, кто победил их в бою, дали клятву лиадийцу и готовы вскоре принести клятву еще кому-то: невозможно было поверить в то, что это может быть так. И все же это было именно так. Долг командира состоит в том, чтобы принимать это невозможное как самое обычное, ничем не выдавая беспокойства. Это нужно для блага отряда — будь он большим или маленьким.

Так.

— Вольно, рядовой, — сказала она твердо, но не чересчур твердо.

Успокоившись, он отдал ей честь и снова занялся своим оружием.

Все так же украдкой Нелирикк смотрел, как исследователь глубоко вздохнула, четко развернулась на месте и подошла туда, где он сидел на своей койке, кладя аккуратные стежки на подарок, который готовил для Элис Тайазан.

Семь-восемь секунд она стояла над ним. Нелирикк продолжал работать, не поднимая головы. Наконец она бесшумно отступила, поджала ноги и села на пол перед ним. Он поднял голову и встретился с ней взглядом.

Ее глаза, окруженные татуировками, обозначавшими ее заслуги и достижения, оказались темно-карими. Нелирикк решил, что они такого же цвета, как любимый напиток капитана. Она указала подбородком на его руки.

— Какая работа? — осведомилась она на солдатском диалекте.

Нелирикк расправил ткань на колене, чтобы она смогла рассмотреть вышивку. Ее глаза расширились: она узнала эмблему, которую он вышивал, эмблему отряда, который сломал хребет Четырнадцатого Корпуса Завоевания.

— В доме капитана, — сказал он тоже по-солдатски, — есть юный солдат, которая этого достойна.

Хэзенталл поджала губы.

— Солдат.

Нелирикк вернулся к своему занятию, аккуратно работая иголкой.

— Как и я. Или ты. — Он снова поднял глаза и перешел на диалект исследователей, чтобы не нарушать покоя пехотинца Диглона. — Почему исследователи совершали переход вместе с рядовым пехотинцем?

Она отвела глаза.

— Командование улетело с планеты. Мы оказались…

Нелирикк закрепил зеленую нитку.

— Я имел в виду, — безжалостно прервал он ее, — почему исследователи сражались рядом с пехотой?

Она бросила на него возмущенный взгляд: