— Это Фернани, — сказал Рэйфарл. — Ферн, это моя мама, Сидэм Изрэйми Дивоурнайн.

Ферн знала, что в Атлантиде женщины сохраняли свою девичью фамилию, если выходили замуж за человека более низкого звания, и имели право передавать ее своим детям. Сокращение Дев, которое употребил Рэф, он, возможно, выбрал потому, что был незаконнорожденным.

Избегая формального приветствия, Изрэйми обеими руками сжала руки Ферн.

— О, да ты еще совсем дитя, — сказала она. — Я думаю, с севера. Что ты делаешь здесь, в нашем городе? Боюсь, он мог показаться тебе не очень дружелюбным.

— Нет, мне так не показалось, — ответила Ферн.

Рэйфарл перебил ее:

— Это все долгая история, и лучше рассказать ее за едой. Мы голодны. Еще я хотел бы принять ванну.

— Конечно, дорогой, — сказала его мать и обратилась к Ферн: — Извините меня за мое нетерпение. Я сегодня обезумела от горя… Рэйхил был моим единственным братом. Последние годы мы редко встречались, — Рэйфарл хмыкнул что-то нечленораздельное, — но мы вместе росли, он был моей семьей. Мы очень любили друг друга. Сейчас я просто в шоке.

— Я должна уйти, — сказала Ферн, почувствовав неудобство. — Вы хотите, наверное, побыть с вашим сыном.

— Вовсе нет, — ответила Изрэйми со своей теплой улыбкой. — Я не хочу, чтобы вы подумали, что нам здесь не рады. Наоборот. Не обращайте внимания на Рэйфарла, у него были не очень хорошие отношения с дядей.

— У нас вообще не было никаких отношений, — заметил Рэйфарл.

— Пойдемте со мной, — сказала Изрэйми, обращаясь к Ферн. — Я полагаю, вам хотелось бы переодеться? Эти брючки, наверное, ужасно неудобны в жару.

Ферн попыталась отказаться, но на это никто не обратил внимания. Сидэм отвела ее в гардеробную, обернула в полотенце и оставила одну в ванной комнате.

— Рэф подождет, пока вы не вымоетесь. Я знаю, на севере другие обычаи, не такие, как у нас.

Ферн по горло погрузилась в теплую воду, наслаждаясь роскошью, неизвестной в Вайроке. Но Вайрок показался ей невероятно далеким, все ее детство отодвинулось и превратилось в волшебную сказку. Она совсем не думала о своем доме. Она пыталась вспомнить свою мать, и в сознании возникла молчаливая фигура с густыми волосами, но она была какая-то ненастоящая, как будто вырезанная из дерева, даже неясно было, какого цвета у нее волосы. Изрэйми Дивоурнайн, женщина, которую она впервые видит, иностранка, аристократка, казалась не то чтобы ближе, но гораздо более реальной. Она напомнила о нежности, которую Ферн давно забыла. Это было что-то такое, что не входило в сагу о ее деревенской жизни в горах. Снова где-то на краю сознания возникли страхи, но она постаралась не обращать на них внимания. Она ничего не могла с этим поделать и не должна была что-то делать, ей нужно было только следовать по пути, начертанному ей судьбой, и верить, что звезды, которые послали ее, знают свое дело.

Она выбралась из ванны и завернулась в полотенце. В гардеробной для нее была приготовлена одежда: узкие брюки из бледно-зеленого газа, собранные у колен, серебряные сандалии, корсаж, расшитый мелкими жемчужинами, и изумительная вуаль, расшитая узором из бледных листьев. Она не знала, что делать с вуалью, накинула ее на плечи, как шаль, и прикосновение шелка к шелку вызвало электрические искры.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказала Изрэйми, войдя в гардеробную. — Как повезло, что ты такая маленькая, мои вещи как раз тебе подошли. Может быть, брюки слегка длинноваты, но это неважно.

— Вы так добры, — начала Ферн, внезапно смутившись от того, что на ней одежда хозяйки.

— Вуаль, — не обращая внимания на слова Ферн, сказал Изрэйми, — надо надевать вот так… Когда-то говорили, что вуаль носят ради благопристойности, и до сих пор принято накидывать ее на голову в общественных местах, по крайней мере, в торжественных случаях. Но женщины Атлантиды не любят прятать свою красоту, и вуали становились все тоньше и тоньше, пока не стали лишь модным аксессуаром. Некоторые из них тем не менее очень редкие и драгоценные.

— Как ваша? — спросила Ферн.

— Это фамильная драгоценность, — ответила Изрэйми с несколько смущенной улыбкой. — Она была сделана моей пра-пра-прабабушкой, Фэйдэ Дивоурнайн, которая обладала самым сильным Даром в моей семье. Легенда гласит, что вуаль эта бережет того, кто ее носит. Она не может быть потеряна или украдена, ее можно только подарить другому человеку. Я замечала, как меняются на ней узоры, все время нахожу на ней новые украшения.

— Вы владеете Даром? — спросила Ферн и тут же пожалела, поняв по выражению лица Изрэйми, что это очень личное дело.

— Немного, — наконец ответила она.

— Но, — Ферн засмущалась…

— Я не хочу этим пользоваться. Мне не нужны ни сила, ни долгая жизнь.

— Понимаю, — прошептала Ферн.

Они сели за стол в комнате, стеклянные двери которой выходили в сад. В окнах стояли экраны, затянутые газом для защиты от насекомых, целая галактика канделябров освещала помещение золотым светом.

Я это запомню, подумала Ферн, отбрасывая прочь воспоминание о храме. Всюду золото, и днем и ночью. И неожиданно она вздрогнула, несмотря на то, что вечер был теплым. Рэйфарл, тоже принявший ванну и переодевшийся, критически осмотрел ее, но никак не выразил своего мнения. Раб принес им блюда с рисом, изюмом, травами, с овощами, порезанными в виде экзотических фигур, и рыбу в коже и в раковинах.

— Твой отчим сегодня не вернется, — сказала сыну Изрэйми. — В эти дни он предпочитает ночевать где-нибудь еще. Нет, дорогой, не высказывайся. Я тоже это предпочитаю, ты же знаешь. Кроме того, это дает нам возможность реже вступать в споры.

О смерти брата ей доложил слуга, который сопровождал того в храм, она не получила официального извещения о его смерти, и ей было отказано в выдаче тела. Рэйфарл рассказал ей все, что случилось в храме: его арест, встречу с Ферн, беседу Иксэйво с Зорэйн, которую подслушала Ферн, он рассказал об уничтожения Лоудстоуна и разрушениях В храме, чему они сами были свидетелями. Пока он говорил, Изрэйми сидела, склонив голову.

— Не понимаю, что я теперь чувствую — радость или сожаление… — сказала она. — Лоудстоун был причиной такого зла, однако он… сам по себе не был злом. Так, во всяком случае, я думаю. Зло совершается людьми, а не камнем. Могущество этого камня создало наш городи нашу империю, но, боюсь, сами Мы испортились. И кто знает, что было бы с нами без этого источника силы? — Она подняла бокал, но нe стала пить, у нее затуманились глаза. — Я чувствую, я чувствую сердцем, что это конец.

Рэйфарл потянулся и дотронулся до нее, в голосе его прозвучала ирония, но он был очень нежен.

— Оттого, что прошлое было мрачно-темным, ты полагаешь, что будущее еще темнее, — сказал он. — Корни Атлантиды уходят очень глубоко. Я сомневаюсь, что разрушение Лоудстоуна может их поколебать. Однако Ферн превосходит тебя в твоих опасениях, она считает, что амбиции Зорэйн могут погубить не только наш город, но и весь мир. Она собирается это предотвратить, и ядолжен ей помочь…

Удивительно, но Ферн не задела его ирония, инстинкт подсказывал ей, что насмешка является орудием, которым он сражается со своим чувством мини. Его мать тоже вслушивалась в слова, а не в гон, которым они произносились. Она серьезно смотрела на Ферн.

— Как ты попала сюда? — спросила она.

— Я точно не знаю, — ответила Ферн, искренне желая быть правдивой. — Я помню морское путешествие из Скайры, но эти воспоминания такие смутные… Настоящее началось вчера, — ей самой трудно было поверить, что это началось только вчера, — после того, как я ступила на землю. Был момент, когда я поняла, что просто появилась. Из ниоткуда… Это больше всего меня пугает. Из ниоткуда.

— У тебя червяки в голове, — беспечно сказал Рэйфарл, — они едят твои мозги. — Так в просторечье говорили о безумном человеке.

— Я знаю, — сказала Ферн, правильно поняв его фразу. — Я сама из-за этого тревожусь.

— Чепуха! — сказала Изрэйми. — Ты упала со звезды, я давно этого ждала. Разве ты не такая же бледная, как звезда, не такая же белая, как молодая луна? И, пожалуйста, не возражай, мое мнение не изменить. Знаешь, я тоже какое-то время жила на севере, мой отец был там консулом, так вот, там рос цветок, который мне всегда очень нравился, нивилинд, как его называли местные, подснежник. Ты напоминаешь мне этот цветок. Он был очень маленький и нежный, но он прорастал задолго до начала весны, пробивая головкой снег. Я считаю, что это самый сильный и самый мужественный цветок. Здесь он не растет, у нас слишком теплый климат. Здесь растут пышные цветы, которые любят легкую жизнь.