– В кабинет, – и зашагал первым: высокий, прямой, с гордо поднятой головой.

В кабинете государь расположился в своем любимом кожаном кресле. Но разговор не был продолжен: вмешался Дрентельн, который буквально ворвался в дверь, преодолев не очень активное сопротивление флигель-офицеров.

– Государь!

Маков машинально отступил в сторону, бросил взгляд на государя, и сейчас же понял, что лучше бы этого не делал. На лице императора было такое выражение, с каким, вероятно, его предок Пётр Первый собственноручно рубил головы бунташных стрельцов.

– Государь! – повторил Дрентельн; он был красен и ничуть не испуган. Скорее, разозлён до предела. – Наша полиция – это просто банда дураков!

Его Величество, Александр Николаевич, помедлил, – и вдруг расхохотался неестественным раздельным смехом. Маков, побагровев, метнул на Дрентельна ненавидящий взгляд.

– Я видел, кто стрелял! – продолжал Дрентельн, оттесняя Макова. – Я узнал его! Это тот самый Леон Мирский, против которого полиция не нашла-де веских улик! И выпустила из-под ареста! Я же сам его допрашивал! Да у него на лице написано: не-го-дяй!

«Да уж, это однозначно улика!» – подумал Маков, отступая ещё дальше в тень. Полиция – ведь это его, Макова, банда. Банда дураков, как, в общем-то, верно заметил Дрентельн. Маков невольно втянул голову в плечи. Но, господа, если быть до конца справедливым, то сама Охранка вкупе с жандармским управлением – это банда заговорщиков, шпионов и подлецов!.. Маков не додумал. Дрентельн уже грохотал на весь кабинет:

– И тут, изволите видеть, недавно выпущенный из централа Мирский преспокойно гарцует в центре столицы и, дождавшись моей кареты, бросает коня вдогонку в галоп!

Государь качал головой. Взгляд его снова туманился, в глазах читалась отрешённость.

– Догоняет! Вытаскивает огромный револьвер – и начинает палить! Стекло, конечно, вдребезги. Кони на дыбы! Мирский, однако, удерживается в седле и, поняв, что замысел не удался, мчится в противоположную сторону!

Дрентельн перевел дух.

– Мало того, что негодяя выпустили, – его выпустили тому два месяца назад, 10 января! И после освобождения Мирский, естественно, тут же бесследно «пропал». Хотя я не удивлюсь, если вскоре выяснится, что он недели две учился управлять верхом, делал выезды в город… Это просто какой-то абсюрд!

«Я тоже не удивлюсь… Не удивлюсь, если окажется, что Мирский стрелял холостыми патронами, набитыми какой-нибудь дрянью», – подумал мрачно Маков. Но тут он заметил, что взгляды присутствующих обратились на него. Лев Саввич кашлянул.

– Виноват, – сказал он, глядя куда-то вбок. – Я крепостями не заведую. Как и петербургской полицией. И выпустить арестанта из крепости – это скорее уж в вашей компетенции, Александр Романович.

Дрентельн стремительно развернулся к Макову.

– Не беспокойтесь, Лев Саввич. Вы его не выпускали. Вы только улик не нашли.

– А вы нашли? – спросил Маков.

Государь укоризненно покачал головой:

– Господа, я в курсе ваших давних разногласий. И, как вы знаете, была проведена некоторая реформа по разделению полномочий полиции и жандармского корпуса… Но сейчас разговор о другом. Кто выпустил этого Мирского? Градоначальник Зуров? Или, по причине введённого в столице военного положения, временный генерал-губернатор?

Дрентельн пожал плечами и ответил:

– Допрашивать, – да, я его допрашивал. Но приказа выпустить не отдавал. Таких, как этот недоучившийся студент, не выпускать надо, – пороть и высылать за Уральские горы, как совершенно верно отметил в своей записке князь Оболенский.

Император дико посмотрел на Дрентельна. Со словом «пороть» у него были слишком неприятные ассоциации: Трепов, выпоротый арестант Боголюбов, эта полусумасшедшая баба Засулич…

– Так кто же выпустил? – грозно повторил он. – Если в городе объявлено военное положение, – понятно, кто крепостью заведует. Или непонятно?

Генералы молчали.

Государь внезапно взмахнул рукой:

– Господа, попрошу вас, не ломайте передо мною комедию…

Генералы переглянулись.

– Однако, Ваше Величество, это ещё не конец истории! – внезапно вскричал Дрентельн. – Я, не растерявшись, тут же велел своему кучеру догнать мерзавца! Мы промчались до угла Лиговского, – и что же? Дикая картина. Стоит городовой и держит под уздцы этого самого скакуна. А Мирского и след простыл! Я выскакиваю из кареты. Городовому: где он? И этот идиот, представьте, браво докладывает: «Не извольте беспокоиться! Конь ихний поскользнулся, а господин не ушиблись даже!» Тут уж я не стерпел – кричу: «Где он?!» И городовой спокойно отвечает: «Попросили посторожить коня, а сами пошли в ближайший кабак поправить здоровье…» А? А?

Дрентельн стремительно повернулся на каблуках, словно только что заметил Макова.

– Лев Саввич! Я к вам обращаюсь. Когда вы научите городовых отличать нигилистическую мразь от господ??

Лицо Макова снова пошло красными пятнами. Он повернулся вполоборота к Государю и выдавил:

– Тогда же, когда вы, Александр Романович, научите тому же самому своих агентов! – выпалил он. И, взглянув на государя, добавил: – Виноват, Ваше Величество. Но излишне говорить, что положение сейчас между разными полицейскими службами таково, что правая рука не ведает, что творит левая…

Государь побледнел.

– Александр Романович, – тихо сказал он, – вы же знаете, что городская полиция – в ведении градоначальника Зурова. Лев Саввич! Однако ваши циркуляры и для городовых пишутся!

Стремительно поднялся, – казалось, вот-вот головой достанет потолок, – и неожиданно спокойно произнес:

– Немедленно приступайте к своим обязанностям. Вечером, после чая, жду вас для доклада.

«Надо бы отыскать этого городового и допросить…» – подумал Маков. Вслух ответил:

– Я уже распорядился. Вокзалы и пристани перекрыты. Карточка Мирского имеется у младших чинов полиции… О розыске лиц, могущих способствовать задержанию преступника, приказ отдан.

– Со своей стороны… – начал было Дрентельн.

– Бог вас сегодня оборонил, Александр Романович. – Государь вяло взмахнул рукой. – Надеюсь, жандармы также проявят усердие в поимке преступника.

– Можете не сомневаться, Ваше Величество, – железным голосом отчеканил Дрентельн. Поклонился и, окатив Макова ледяным взглядом, вышел из кабинета первым, громко стуча каблуками.

На лестнице Дрентельн догнал Макова. Спокойным, мирным голосом, словно бы и не было между ними никакой перепалки, сказал:

– А ведь я знаю, кто Мирского выпустил, Лев Саввич. Генерал Гурко самолично, наш генерал-губернатор. Но – доносить на него Государю? На героя войны, прозванного солдатами, как писала пресса, «Генералом „Вперёд!”»?.. Нет уж, увольте… Пусть сами разбираются.

Дрентельн неожиданно подмигнул Макову и шепнул, чтобы не слышали адъютанты:

– Не обижайтесь на меня, Лев Саввич. Войдите в положение: только что из-под обстрела, сгоряча сказал лишнего…

Маков снял с головы уже надетую было фуражку, платочком промокнул лоб. Буркнул:

– Понимаю. Бывает.

А про себя подумал: «Вот врёт!»

Всё вышло так, как и предсказывал незнакомец на конспиративной полицейской квартире. Предложение Мирского совершить покушение на шефа жандармов было встречено сочувственно, а Морозовым и Михайловым – даже восторженно. Ему предложили оружие, но он отказался, заявив, что уже купил себе револьвер.

– Однако вы даром времени не теряли, – удивлённо проговорил Михайлов.

А Морозов, считавший себя лучшим среди народовольцев знатоком оружия, сказал:

– Не покажете ли мне ваш револьвер?

– Зачем? – хмуро отозвался Мирский. При этом голос его не дрогнул.

– Ну, я бы взглянул… Возможно, у него есть дефект, или патроны нужны особые…

– Я купил с патронами, – соврал Мирский. И, чтобы перевести разговор, обратился к Михайлову: – А вот что мне сейчас действительно необходимо, Саша, так это – чистый паспорт.