– Хорошо ещё, что хоть ты цела, – сказал Михайлов; упражнения со стульями его слегка успокоили. – И Оля с Сашей… Эх, напрасно ты со мной не посоветовалась.

– Когда же советоваться было? Петенька внезапно решил на прогулку отправиться – самый удобный случай.

– Случай – для чего? Пристрелить его, что ли, в петергофской Александрии?..

Соня подняла голову. Слёзы высохли.

– Нет! Я же говорю: допросили мы его, и отпустить хотели!

Михайлов неожиданно снова наткнулся на стул и отбросил его уже с такой яростью, что Соня вздрогнула и невольно села на диване, закрываясь подушечкой и поджав под себя ноги.

– Такие дела единолично никто решать не может! – почти закричал Михайлов. – Ты и себя подставила, и Николая, и Олю с Сашей!..

– Ну… Николай пока на Фонтанке… Ещё неизвестно, что дальше будет. Улик-то у них нет. Ну, просто попутчик случайный, вместе с Акинфиевым на вокзал поехал по непогоде…

– Ага. Попутчик. И ты – попутчица… Только подумай же сама: почему они непременно решили Акинфиева убить? Заслуженного человека, знакомого с самим Дрентельном, да и не только с ним!.. Значит, для НИХ он опаснее был, чем ты с Николаем! Понимаешь?..

Соня насупилась.

– Понимаю. И не кричи так, пожалуйста.

Михайлов посмотрел на неё. Поднял стул и сел на него верхом. Поворошил шевелюру, подёргал себя за усы.

– Ничего ты пока не понимаешь. И я – тоже, – тихо сказал он.

Посидел молча.

– Как ты думаешь, – спросил вдруг. – Почему Маков сам этим делом занимается? Почему не товарищ министра, какой-нибудь Чередов?

– Ну… Может быть, потому, что его главного помощника убили. Как Акинфиев рассказал. Ну, того – Филиппова. Я тебе говорила.

– Да-да, помню. Его, по словам Акинфиева, жандармы и убили. Но Макову-то что за дело? Расследование идёт, ну, пусть даже полиция ведёт параллельное расследование, негласно… Но почему он сам, почему никому не перепоручает?

Соня подумала.

– Должно быть, больше уже не доверяет никому.

Михайлов поднял палец.

– Вот! – торжествующе сказал он. – Теперь понимаешь?

– Что?

Михайлов покачал головой. И даже вздохнул.

– А то. Самое главное.

Он пригнулся к Соне, так, что стул встал на две ножки. Проговорил медленно, внятно и тихо:

– Не только здесь, в этой комнате, у нас с тобой, заговор – вот что. Там, выше – тоже заговор. И, может быть, сидит сейчас какой-нибудь Комаров или Кириллов и сеть плетёт. И нашими руками свои задачи решает. А мы – только пешки в их игре. Да и Комаров – тоже пешка. Хотя ему и генерала присвоили…

Соня порывисто поднялась.

– Ну, это уже из области совсем фантастической. Ты много иностранных романов читал, Саша. Я – пешка?

Она усмехнулась.

– Ну, уж нет… Я в этой игре – королева. Ферзь!

Михайлов поднял голову. Их взгляды встретились. Михайлов не выдержал первым и опустил глаза. Выговорил с трудом:

– Нет, Соня, королева в этой игре совсем не ты.

– А кто же? – требовательным голосом спросила Соня.

«Цесаревна Мария Фёдоровна, – мысленно ответил Михайлов. – Бывшая датская принцесса, а нынче супруга наследника Александра Александровича. Но только вот что. Она сама в игры не играет. Она, может быть, и вовсе про заговор мало что знает. Для неё главное – чтобы цесаревич императором стал. А как? Это её, видимо, мало волнует… Но её тайные желания – один из мотивов заговора. Ведь свита обязана знать, чего желает король… и королева. И предугадывать их желания».

ПЕТЕРБУРГ. АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН.

Май 1879 года.

Комаров вошёл в камеру без стука и без приветствия. Прошёл к столу, сел на стул, подождал, пока Нечаев перевернёт страницу. Когда страница была перевёрнута, Комаров кашлянул и сказал:

– Да вы, Нечаев, провидец.

Нечаев искоса посмотрел на него.

– А вы, Комаров, я вижу, сегодня при параде пришли… Что, неужто генерала дали?

– Дали… Генерал-майора. Я прямо со службы.

– Ну-ну.

Нечаев отложил книгу, потянулся.

– Так что там я ещё провидел, ваше превосходительство?

– Только что пришло по телеграфу: в Киеве по приговору военно-окружного суда повешены террористы Осинский, Брандтнер и Свириденко. Казнь сопровождала игра военного оркестра…

– И что?

– Так ведь оркестр-то играл «Камаринского»…

Нечаев усмехнулся:

– Говорю же, сердце-вещун.

Комаров мрачно посмотрел на него.

– А что оно вам ещё вещует?

– Вещует, что скоро здесь все камеры до отказа будут забиты. То-то весело станет…

– Гм… – Комаров поднялся, оправил шинель. – Не знаю, как насчёт камер… А вот веселья у вас точно прибавится.

Нечаев насторожился:

– Вы это о чём, генерал?

Комаров не ответил.

– Постойте! – догадался Нечаев. – Уж не прощаться ли вы приходили?

Комаров пожал плечами.

Нечаев подскочил с горящими глазами.

– А вот это вы зря… У вас ведь врагов предостаточно.

– Нет, врагов у нас уже нет.

– А выстрелы в Петергофе?

Комаров криво усмехнулся:

– А вы-то что об этом знать можете?

– Многое, – ответил Нечаев, слегка успокаиваясь. – Лучше уж прямо скажите, кто же там, наверху, НАМ (он сделал ударение на этом слове) противостоит?

Комаров пожал плечами.

– Никто.

– Вы лжёте. Вы день и ночь воюете с полицией, с призраками… С министрами.

– Ну-ну. Интересно послушать.

– Да, с министрами! Вы думаете, я тут ничего не знаю? Да я, может быть, больше вашего знаю! И про мадам с револьвером, и про министра…

Комаров пренебрежительно махнул рукой.

– Это ваше дело. Мадам фактически исполняет нашу волю. А что до министра – так один в поле не воин…

И пошёл к выходу.

Маков вошёл в Исаакиевский собор. Шла обычная служба, народу было немного. Маков прошёл в дальний угол, встал перед свечами, за спинами старух. Делал вид, что молится. Ждал.

Наконец, заметил: молодой человек, по виду – студент, пошёл к выходу.

Маков пошёл следом.

Выйдя из собора, двинулся к скверу. Молодой человек, слегка горбясь, неторопливо шагал впереди. Маков постепенно догнал его.

– Очень опасно стало, Лев Саввич, – проговорил студент.

– Согласен, – тихо ответил Маков. – Пожалуй, вам следует покамест уехать. Я распоряжусь, получите отпуск для лечения. Езжайте куда-нибудь подальше от женев с парижами – в этих осиных гнёздах вас могут быстро найти.

Студент слушал молча.

– Но перед этим попрошу вас сделать ещё одно, последнее дело.

Впереди в аллее стоял городовой. Когда Маков поравнялся с ним, городовой подтянулся и внезапно гаркнул:

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

Маков вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял Кадило.

– А ты чего здесь? – спросил Маков.

– А меня давно перевели сюда, ещё когда на жизнь Государя императора покушались. Так что теперь здесь службу несу!

– Молодец, – сквозь зубы сказал Маков.

– Рад стараться! – донеслось сзади.

«Вот ещё один. Не поймёшь, кто. То ли дурак, то ли…» – Маков ускорил шаг.

Место было слишком людное: здесь его многие могли узнать.

– Идите вперёд, – тихо проговорил Лев Саввич своему спутнику. – На Сенатской возьмите пролётку, езжайте по Конногвардейскому бульвару. Я догоню.

И Маков свернул в боковую аллею.

Усевшись в пролётку, Маков вздохнул с облегчением.

– Ну-с, Павел Александрович, скверные дела.

– Да уж… – проговорил Севастьянов. – Куда ехать прикажете? Извозчик ждёт.

– А нумер извозчика запомнили?

– Запомнил…

– Теперь и извозчиков опасаться приходится. Гурко порядок наводит… Скажите – пусть едет на Екатерининский, к Михайловскому саду.

Когда пролётка тронулась, Севастьянов спросил: