– Беги за Марко, – хрипло сказал Роджер, снимая куртку и обматывая ее вокруг руки. Ветер вытряс остатки тепла из тела, но дрессировщик и думать забыл о холоде. Дженни поднялась. – Позови Франчелли и принеси фоссу! Быстрее! Да не стой столбом, Далфин!
Дженни вздрогнула и выбежала из освещенного круга. Колышущийся стеклянный горб лопнул, разлетелся сверкающей крошкой. Сомур неуклюже, по-птичьи, перевалился через край зеркала и выбрался из своего убежища. Издав скрежещущий металлический вопль, он встал на задние, лемурьи лапы и раскрыл блистающие серебром и льдом крылья. Навстречу ему, прикрываясь как щитом только рукой с намотанной курткой, кинулся Роджер Брэдли, Ловец из рода наездников Грифона.
Глава девятая
Дженни не помнила, как добралась до вагончика – в себя она пришла только в объятиях Марко. Ее била дрожь, и она не могла выдавить ничего, кроме нескольких сбивчивых слов: «Брэдли, химера, зеркало».
Франчелли тут же накинул пальто, извлек из сундука старинный масляный фонарь и, что-то пришептывая, затеплил его. Затем схватил львенка, дремавшего у обогревателя, и обмотал его одним из любимых шарфов Дженни. Девушка, хоть и пребывала почти в полубессознательном состоянии, тем не менее, слегка возмутилась. Возмущение переросло в открытый протест, когда фокусник сунул ей звереныша и весьма нелюбезно толкнул к выходу.
– Я больше туда не выйду! – У Дженни неожиданно прорезался голос. – Там оно!
– Некогда спорить! – прикрикнул дедушка. – Брэдли не справится. Вперед и без разговоров!
Все слова и мольбы застыли в горле, и Дженни покорно шагнула к выходу.
…Прижимая львенка к груди, она нехотя семенила следом за Марко, а перед глазами по-прежнему стояла страшенная морда в зеркале.
«И эту тварь я хотела освободить! – ужасалась Дженни. – Да чтоб она сто лет там торчала, в этом ящике!»
Фокусник шел вперед, и удивительное дело, от его фонаря света было больше, чем от пятен электрических фонарей, движущихся навстречу. Их рассеянные конусы света метались в ночи, выхватывая лишь бушующую снежную коловерть. Над головой, где-то высоко в толще бури, посверкивали беззвучные молнии. Франчелли озабоченно глянул вверх и ускорил шаг. Фонари, мелькавшие где-то далеко, вдруг оказались совсем рядом, сошлись в круг.
– Все здесь? – Франчелли поднял фонарь выше, и его теплый свет выхватил из темноты лица. Эдвард и Эвелина, Людвиг, Дьюла, Морриган – подсчитала Дженни. Но откуда они узнали о Брэдли – ведь дед даже мобильник не прихватил?
– Да, – ответил Людвиг. В куртке-аляске нараспашку с меховым воротником он походил на медведя на задних лапах. Подтянутого, спортивного медведя. В одной руке он держал большой полицейский фонарь, а в другой… здоровенный молоток с мощным набалдашником, один конец которого был плоским, а другой – заостренным!
– Это же молот Ланге? Фамильный? – изумился Эдвард. – Все так серьезно?
– Ты тоже не пустой, – отозвался силач.
В руках акробата и правда Дженни заметила небольшой арбалет с тетивой, светящейся нежно-серебряным светом. Эвелина несла в руке белую флейту, Дьюла был без оружия, а Морриган вооружился массивной тростью с белым резным набалдашником.
– Надо торопиться, – Марко поднял фонарь выше. – Химера на площади у шапито. Брэдли полез на нее с голыми руками.
– Тогда вперед! – воскликнул Дьюла. Он был одет по-летнему – в легкие брюки и рубашку с коротким рукавом. Холод, казалось, его совершенно не волновал. – Чего мы топчемся на месте?!
– У нас нет антагониста, – сухо напомнил Морриган. – И что здесь делает Дженни?
Дженни пожалела, что сейчас при ней нет жабы-светоеда.
– Львенок… то есть антагонист, у меня. – Она размотала шарф. Зверек высунул острую мордочку, понюхал воздух и зарылся обратно – поближе к теплому телу Дженни.
– Ясно, – оценил ситуацию директор. – Потом мы это обсудим, Франчелли.
– Да, мы все обсудим, только быстрее! – Дьюла приплясывал от нетерпения.
Слабый, едва слышный крик долетел сквозь темный воздух, и Дьюла сорвался с места.
Они бежали сквозь метель – впереди мчался клоун, следом ледоколом двигался Людвиг, за ним мягкими прыжками летели Эдвард с Эвелиной, а замыкали Франчелли и Морриган. Там же семенила Дженни, которая больше всего боялась выронить львенка, поэтому сжимала его так крепко, что он пару раз возмущенно вогнал ей когти в руку. Она смотрела только под ноги, чтобы не поскользнуться или не влететь в сугроб, поэтому, когда Людвиг резко остановился, то с разбегу врезалась в него.
– Опоздали, – тихо сказал он, будто не заметив ее. Дженни высунулась из-за его широкой спины. Посреди площади стоял сугроб.
Дженни подошла ближе. Занесенный снегом, Роджер Брэдли стоял, упав на одно колено. Он выставил вперед руки так, будто во что бы то ни стало пытался удержать что-то невидимое. На его лице, поросшем крупными белыми кристаллами льда, в глубоких ранах смерзлась черная кровь, а из плотно сжатого кулака левой руки ветер тщетно пытался вырвать пучок длинных серебристых перьев.
Дженни попятилась.
– Он умер?
Сзади встал кто-то большой, положил ладонь на плечо. Людвиг…
– Не думаю, – Марко извлек из кожаного чехла маленькое зеркальце и поднес к синим губам дрессировщика. – Нет. Жив.
– Жив? – поразился Дьюла. – Жив?!
– У него украли дыхание, – пояснил Франчелли, убирая зеркальце. – Нельзя его здесь оставлять.
Людвиг поднял ледяную скульптуру, в которую превратился дрессировщик.
– Отнесу его домой.
– Любопытная вещица, – заметил Билл Морриган. – Я думал, зеркал Парацельса[39] не осталось.
– Я тоже так думал, пока не нашел его в прошлом году на Портобелло.
– Джентльмены, хорошо, что Роджер жив, – сказал Эдвард. – Однако химера все еще на свободе. Если не справился Ловец, есть ли у нас шансы?
– Схватиться с химерой без антагониста – …чистое самоубийство, – покачал головой Марко. – Роджер просто спасал Дженни, отвлекая тварь на себя. Но теперь антагонист здесь, и нас гораздо больше. Вопрос – где химера?
– В цирке она, – махнул рукой клоун. – Чую ее поганый запах. Спасибо Роду, он ее малость пощипал.
Циркачи переглянулись.
– Мы перекроем центральный выход. – Эдвард и Эвелина бегом скрылись за изгибом шатра. Остальные осторожно вошли в провал служебного выхода. Марко на мгновение задержался у зеркала и бросил взгляд на пустую раму с торчащими зубьями осколков.
Фонарь в руке фокусника качался. Длинные липкие тени выползали из углов навстречу. Дженни шла, озираясь на завалы инвентаря и поминутно ожидая, что из очередного закутка на нее выпрыгнет химера. Даже тяжелый молот в руке Людвига ее не очень успокаивал. Она не заходила сюда с того самого дня, когда не смогла выбраться из «волшебного шкафа». Как же давно это было! Дженни неожиданно затосковала по той прежней жизни, такой ясной и понятной. Какая же она была дурочка, какая счастливая на самом у нее деле была жизнь.
Она так увлеклась, оплакивая золотые дни своей беспечной юности, что не заметила, как коридор закончился.
Охотничья команда вышла на манеж. Черный и пустой, он казался девушке чужим и непривычным. Марко передал фонарь Людвигу, и тот поднял его вверх. Круг света расширился, вылепил из темноты желтый блин манежа, очертил красную границу – манежный бортик, пробежался по первым рядам кресел и выхватил серебряный отблеск в темной глубине центрального входа. Это Эдвард тихо качнул арбалетом. Все соблюдали тишину, боясь спугнуть химеру.
– Где она, Дьюла? – шепотом спросил Морриган, сжимая трость, как шпагу. Но все же Дженни заметила, что кончик трости, окованный тусклым металлом, дрожит. Морриган боялся. Клоун запрыгнул на бортик и повел головой, шумно втягивая воздух. Сейчас, в холодном полумраке он еще больше походил на дикого зверя – волка или гиену, – чем даже когда пытался загрызть Брэдли. Глаза его медленно разгорались желтым огнем.
39
Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм) (родился в конце 1493 г. в г. Эйнзидельн, умер 24 сентября 1541 г. в Зальцбурге) – великий алхимик, врач и оккультист. Написал множество трактатов, в том числе книгу «О нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах». Основоположник современной фармакологии. Используя свои познания в кабалистике и алхимии, разработал ряд магических артефактов, из которых до наших дней дошли лишь зеркала Парацельса.
«…рассказывают, что с помощью подобного зеркала можно вернуть человека к жизни, если тело его не остыло. Сам же Парацельс однажды умудрился возвратить дух человека спустя год после его смерти. Однако ж зрелище сие было настолько ужасающим, что великий врач тотчас отпустил несчастную душу и вернул останки на кладбище, где они, собственно, и находились до его бесцеремонного вмешательства». Из записок Теодоруса Додекайнта.