– Да.

– И это плохо для нас?

– Очень! – отрубил директор. – Далфин, я, возможно, был к тебе несправедлив, но сейчас мы зависим от тебя. Весь цирк, все – и члены Магуса, и обычные люди. Их судьбы в твоих руках.

– Времени почти нет, Джен, – неожиданно мягко сказал Эдвард. – Очень скоро знак Ковена будет завершен, и тогда Фреймуса не остановить. Он войдет в Магус.

Дженни с тоской посмотрела на львенка, сидевшего на манежном бортике. Вот бы сейчас оказаться на его месте, превратиться в маленького звереныша, играть с собственным хвостом и не знать ни про какой Магус, заклятья, фейри и прочую древнюю мифологическую рухлядь. Ну как ей совладать с этой тварью?! Чем она ее побеждать будет – голыми руками? А все остальные будут в шатре отсиживаться, пока она одна с химерой воюет? Отлично придумали!

– Далфин, не заставляй тебя умолять! – заерзал в кресле Морриган. – Неужели непонятно, что у нас нет выбора?

Дженни подняла глаза, подумала, что бы такого сказать вслух про взрослых, которые переваливают самые сложные задачи на других, но в итоге смогла лишь выдавить:

– Выбор есть всегда. Так нечестно.

И побрела к выходу, подхватив звереныша на руки.

Когда она входила в цирк, на улице царил серый март, теперь же ей распахнул объятья апрель – солнечный и юный. Свежий ветер бродил над Магусом, заглядывал в окна, трепал волосы. Неестественная зима отступала окончательно, залегала под вагончиками синими полосами ноздреватого снега или, захваченная врасплох солнцем, испуганно сжималась сероватыми пятнами. Деваться им было некуда, и, пойманные в кольцо зеленых трав, они медленно таяли.

Дженни обреченно огляделась – она любила весну, пожалуй, даже больше, чем лето, но сейчас эта красота казалась пустой и бессмысленной. Зачем капель звенит с крыш, зачем вода подтачивает основания осевших сугробов и зачем солнце висит над головой и светит так жизнерадостно и так подло? Мимо прошлепал по лужам водитель Джеймс со стремянкой на плече, установил ее у фургона и полез наверх со щеткой для чистки стекол.

– Привет, Джен, – бодро провозгласил он. – Ну и погодка, правда? Чертов циклон.

– Да, Джеймс, и не говори, – взвилась девушка. – Погода – ужас, все раскисло, а мне по этой грязи надо ловить химеру! Ты, случаем, не знаешь, как можно поймать магическую тварь, которая заморозила весь цирк? Может, заманить ее в холодильник?

Глаза у водителя сделались стеклянными и пустыми.

– Ну и шуточки у тебя, Джен, – хохотнул он неуверенно и сосредоточенно заелозил щеткой по крыше, счищая остатки снега на землю. Ему почему-то резко расхотелось продолжать разговор с Дженни.

«Интересно, что это такое – «светлый сон, – размышляла девушка, огибая шатер. – Вроде бы и нормальный человек, глаза открыты, ходит, разговаривает, вон, даже снег убирает. А в то же время – ничего не видит и не знает. Словно сквозь какие-то очки на мир смотрит.

Может быть, у меня тоже такие очки на носу, – подумала вдруг Дженни. – Может, мне все это кажется, а на самом деле нет ни химеры, ни Древней земли и никакого колдовства не существует?»

И тут она увидела Калеба.

В своем холодном доме, в полном одиночестве на остывшей постели лежал дрессировщик Роджер Брэдли. Лицо его посинело, как у непогребенного мертвеца, некогда мощные руки сейчас без сил лежали вдоль застывшего тела, вокруг глаз проступили смертельно-глубокие тени. Роджер Брэдли не дышал, сердце его не билось, а дух замер на распутье между мирами. Когда Дженни Далфин столкнулась с химерой-Калебом, ничего не изменилось в полумраке вагончика. Почти ничего. Только иней на ресницах Брэдли начал таять.

…Калеб стоял спиной к ней, сильно сутулясь, почти касаясь руками земли. Взмахнув руками, он сделал странный шаг – как краб, левым боком, и Дженни отчетливо различила, как темные брызги окропили талый рыхлый снег.

«Это кровь, – ужаснулась девушка, – он распорол себе вены на левой руке. Господи…»

Словно услышав ее мысли, Калеб обернулся. Дженни попятилась. Разве могут быть у человека такие зубы – тонкие, как иглы, распирающие ощеренный в ухмылке рот. Не бывает у человека таких глаз – огромных, желтых, с вертикальными провалами вместо зрачков. Калеб… нет, химера вытянула руку с длинным безымянным пальцем и полупрозрачным загнутым когтем, будто предупреждая – «не приближайся!».

– Ка… калеб, это я – Дженни. – Девушка шагнула вперед, хотя больше всего ей хотелось бежать отсюда без оглядки. – Ты меня не узнаешь?

В голове мелькнула запоздалая мысль, что Калеб и в обычном своем состоянии не питал к ней теплых чувств. А если эту неприязнь Калеба помножить на всю злобу химеры, то худшей кандидатуры в собеседники, чем горемычная Дженни Далфин, вообще не отыскать. Однако вид Дженни не пробудил никаких воспоминаний у химеры. Убедившись, что девушка не приближается, она продолжила поливать землю свежей кровью.

Дженни подумала сразу о двух вещах. Первая: «Калеб скоро умрет от потери крови». Она частила густой капелью из его вен, вовсе не думая сворачиваться – видимо, химера распорола запястье со знанием дела. Если учесть, что мальчик уже обошел весь цирк по периметру, обильно орошая землю, удивительно, как он еще держится на ногах. Должно быть, ему не давала упасть холодная ярость химеры, тлеющая внутри. Вторая мысль – еще немного, и тварь, захватившая тело Калеба, закончит свой мерзкий знак, «кольцо» Магуса рухнет, и Дженни нос к носу столкнется с колдуном Фреймусом. Одна-одинешенька, не считая фоссы.

Львенок вырвался из рук и кинулся к химере. Дрожал он, как успела понять девушка, вовсе не от страха, а от едва сдерживаемой ярости. А потом в левом глазу вспыхнула старая знакомая – искорка.

Калеб побледнел, как выцветшая фотография, и уменьшился в размерах. Из него, вырастая, как стебель из лопнувшего зерна, возвысилась фигура с уродливой головой, поросшей клочковатым белым мехом, с крючковатым клювом, усеянным жемчужно-острыми клыками, и выпученными черными глазами. За спиной химеры распахнулись блистающие ледяным серебром крылья. Тонкое сияние сложного цвета – голубовато-сиреневого с оттенком фиолетового – окутывало ее. За химерой тянулся по земле пульсирующий темно-фиолетовый след. По сложной ломаной кривой он уходил в сторону и исчезал за шатром, но девушка поняла, что эта линия огибает всю стоянку и снова начинается здесь же, в нескольких шагах от нее.

«Знак Ковена, – догадалась Дженни, – она почти его завершила».

Тварь с клекотом ударила клубок пламени под ее ногами. Юркий огонек увернулся и прянул снизу вверх, целясь в горло химеры, – будто длинный язык костра взвился вверх, подстегиваемый порывом ветра. Химера отпрыгнула, мотая головой. На ее морде темнела обожженная проплешина. Тварь взмахнула крыльями, и ледяной поток воздуха ударил в лицо девушки. Фосса зигзагом рванулась вперед, мгновенными выпадами поражая лапы химеры. Тварь отступала к стене, сотканной из молочного тумана и окутывающей весь цирк. В густой пелене то открывались, то затягивались прорехи, словно снаружи ее пытался развеять упрямый ветер. Химера тяжело подпрыгивала и падала вниз.

«Она не может взлететь! У нее нет сил. Давай, львеныш!»

Но зверьку явно не хватало опыта – увлекшись, он вцепился зубами в узловатую, поросшую снежным мехом ногу и, потеряв главные преимущества – быстроту и ловкость, тотчас подставился под удар. Взмах лапы отшвырнул его прочь. Львенок с жалобным визгом зарылся в траву, химера жадно потянулась к нему, перегибаясь через съежившуюся фигуру Калеба, – от этого зрелища Дженни даже слегка замутило. А тварь все тянула бесконечные руки с блестящими когтями.

– Пошел вон! – Девушка заслонила зверька. – Освободи Калеба, тварь!

Химера зашипела и попыталась схватить ее за горло, но… промазала. Дженни прогнулась назад, выполнила заднее сальто и, подхватив львенка одной рукой, встала на ноги. В прыжке она успела заметить, что из ворота свитера вытек на серебряной цепочке медальон – светлая фигурка дельфина.