— Доченька… Люся! Раечка!.. Оставьте меня: мне все равно, где помирать. А вам надо жить…

— Как вы смеете так говорить, Арина Павловна! — укоризненно воскликнула Люся. — Мы дойдем, все дойдем!

Она сказала, что скоро будет Барсова гора и там можно будет укрыться от снега и ветра. Там есть дрова, и они разведут костер, обогреются, отдохнут. И подумала: «Во что бы то ни стало надо добраться до той горы, иначе гибель, иначе неминуемая смерть».

Рая уже так устала, что не чувствовала ни своих ног, ни земли под ними. Смертельно хотелось спать. Она сама не заметила, как закрыла глаза и заснула на ходу. Споткнулась, упала…

Она чувствовала, как кто-то тормошил ее за плечо, слышала чей-то голос, кажется Люсин, но никак не могла открыть глаз. Наконец ей это удалось, и она увидела склонившуюся над ней Люсю с прилипшими ко лбу прядками волос.

— Рая! Прошу тебя, собери все силы… Сделай это через «не могу»! Осталось немного…

Рая не знала, что с ней было: не то она действительно уснула на ходу, не то впала в обморок. Но голова теперь была ясной, и все мышцы как бы налились силой. Она быстро поднялась. Бабушка сидела на снегу.

— Милые доченьки, теперь я отдохнула: сама пойду потихоньку, вы только поддерживайте меня.

Как раненый солдат, она обняла Раю и Люсю за плечи, и они пошли…

И вот наконец она, спасительная Барсова гора!

В ней оказалось нечто вроде пещеры, а в пещере — добрая охапка сухих дров. И ветки на полу. На них девушки тотчас посадили бабушку, и Люся начала колдовать над костром. Дело это, наверное, ей уже привычное. Быстро вспыхнул язычок пламени, с каждой секундой он становился все длиннее и шире, и вот уже загораются дрова, все жарче и жарче становится пламя.

Откуда-то появляется большая консервная банка, Люся выходит из пещеры и возвращается со снегом. Раздвигает поленья, ставит между ними банку, и все так уверенно и ловко. Через минуту-другую снег в банке начинает темнеть и оседать. А Люся тем временем достает из сумки чуреки и оделяет ими Раю и Арину Павловну. Бабушка отказывается: ей лишь бы глоточек воды тепленькой.

— Нет, нет, Арина Павловна, — говорит Люся, — обязательно надо съесть, хотя бы через силу.

— Обязательно надо подкрепиться, бабушка! — вторит ей Рая и сама с удовольствием жует чурек. Ах, какой вкусный!

Вода в банке закипает, Люся берет банку рукавицами, выносит на снег немного остудить, возвращается и дает бабушке. Потом пьет Рая и уж после них сама Люся.

— Ну, вы тут отдохните, а я пойду попытаюсь посигналить нашим, — сказала Люся.

— Как посигналить? — спросила Рая.

Люся сказала, что тут у них связной пункт. Сейчас она разведет на горе костер. Заметив дым, кто-нибудь обязательно должен выехать из лагеря сюда на связь.

Рая встрепенулась.

— Я тоже пойду!

— Ну, если не очень устала…

Они вышли из пещеры. Снег перестал, лишь мела слабая поземка. Скоро и она прекратилась.

Ловко орудуя кинжалом, Люся нарубила еловых веток. Девушки перенесли их на гору.

— Посиди здесь, — сказала Люся.

Она спустилась в пещеру, принесла горящее полено, сунула его в ветки. Затрещала хвоя, закурился дымок. Сначала он был жидким, но с каждой минутой становился все плотнее и выше, и вот уже он огромной колонной поднимается в небо.

Девушки смотрят на темнеющий вдали лес.

Скоро от его опушки отделилось и поползло по снегу какое-то темное пятнышко. С каждой секундой оно увеличивалось, и вот в пятнышке можно было уже угадать всадника.

— Увидели! — воскликнула Люся и начала забрасывать костер снегом.

Рая помогала ей.

Погасив костер, они торопливо спустились в пещеру. Арина Павловна сидела, задумчиво глядя на угасающее пламя. Она даже не заметила, как вошли Люся и Рая.

За последнее время бабушка все чаще и чаще впадала вот в такое забытье, сидела, отрешенная от всего мира. О чем она думала в такие минуты, Рая не знала. Наверное, вспоминала Ленинград, флигель на берегу Финского залива, в котором она прожила почти всю свою жизнь, и, возможно, думала, что уже не вернуться ей больше к родному порогу. Что и сама жизнь ее уже на исходе, дотлевает, как вот эти угли.

И Рае так хотелось вдохнуть в нее силы, надежду.

Она подбежала к бабушке, затормошила ее:

— Бабушка! Бабуля! За нами едут! Вставай, бабушка, давай я застегну пуговицы.

Рая запахнула полы ее шубы, застегнула, поправила на голове шаль.

Когда они вышли из пещеры, всадник был уже совсем близко. Не вытерпев, Люся и Рая побежали навстречу.

Всадник остановил коня, спешился.

— Кушба! — радостно воскликнула Люся.

— Салам алейкум! — приветствовал девушек парень. — А я так и знал, что это ты сигнал подаешь, — сказал он Люсе. — Дежурный по штабу хотел послать Карима, но я упросил. У меня конь был уже оседлан.

Рая видела, как благодарно смотрела на него Люся, как радостно и счастливо светились ее глаза.

— Спасибо, Кушба, — тихо сказала она. И, показывая на Раю, продолжала: — Я веду к вам вот эту девочку и ее бабушку. Бабушка совсем плоха и не может идти. Я сяду в седло и возьму ее на руки. И Раю, — кивнула она на девочку, — я думаю, сумеем посадить.

— Конечно! — подхватил Кушба. — Помнишь, как отходили с ранеными после налета на немецкую колонну? Я вез тоже двоих — Карима и русского, Сергея.

В одну минуту был погашен костер в пещере. Кушба подвел коня. Люся ловко, как джигит, вскочила в седло. Кушба с легкостью поднял маленькую, сухонькую Арину Павловну, передал на руки Люсе и обратился к Рае: — А ну, давай и тебе помогу взобраться!

Он взял Раю под мышки и так же легко, как бабушку, вскинул на лошадь позади седла.

— Держись за Люсю! — крикнул он, а сам ухватился за стремя. — Пошел!

Люся пустила коня рысью. Кушба бежал рядом так легко, что, казалось, этот высокий, стройный горец никогда не может устать.

Они въехали в ущелье, густо поросшее лесом. Потом стали подниматься в гору. Склон был так крут, что Рае пришлось слезть с лошади, ухватиться за стремя, как Кушба, и идти пешком.

Наконец подъем кончился, и тут, около узкой каменной горловины, образованной двумя скалами, их встретил часовой с автоматом на груди, с гранатами за поясом.

— А, Люся! — радушно воскликнул он. — С благополучным прибытием! Здравствуйте! — козырнул он Рае и обратился к Кушбе: — Через два часа ты меня заменяешь!

— Знаю, знаю, Карим! — ответил тот.

Они миновали горловину и очутились на широкой поляне, окруженной скалами. Посреди нее виднелась землянка, стоял не то сарай, не то большой кош. В стороне — коновязь с привязанными лошадьми.

— Вот и прибыли! — сказал Кушба. — Давай, Люся, прямо в штаб.

Люся повернула коня к землянке.

Там их встретили командир отряда Татарнаков и комиссар Фролов.

— Арина Павловна! Рая! — воскликнул комиссар, протянул руку старушке, по-отечески обнял девочку. — Махмуд Хамашеевич, — обратился он к командиру, — это мои старые знакомые: Арина Павловна и Рая Дмитриевы. Любите и жалуйте!

Татарнаков почтительно поздоровался с гостями.

— Садитесь, мамаша, — показал он на скамью, сделанную из дерна и накрытую козьими шкурами. — Садись, дочурка. Рассказывайте, как добрались…

Не прожила Рая в лагере и недели, а уж стала всеобщей любимицей. По-мальчишески остриженная, в брюках, в мягких аккуратных сапожках, в шапке из золотистого каракуля, в солдатской гимнастерке, перехваченной в талии узким ремешком, украшенным бляхами (все это ей подарил сам командир), живая и стремительная, она успевала всюду: была своего рода адъютантом у Татарнакова, выполняла его отдельные поручения, помогала бабушке убирать штабную землянку, переписывала от руки обращения партизан к горцам…

Но, конечно же, самым любимым занятием ее была тренировка Ласточки, двухлетней вороной кобылки, тонкой и трепетной, как струна. Она учила Ласточку брать препятствия — рвы, расселины, взбираться на гору по крутому склону, ложиться по команде, приходить на зов, не покидать хозяина. Не доверяя дневальному, она сама давала корм Ласточке, сама водила к ручью на водопой.