Выдаёт с потрохами, куда ни смотри /закрываю глаза – не смотрю/

А она заставляет бросаться в стихи /матерюсь, но пишу. И люблю./

И такая, признаюсь, внутри чехарда вместо грусти, бабла и мозгов,

Что почти не ворчу /ну почти никогда/, как достали стихи про любовь.

С днём поэзии вас, дорогие поэты и поэтессы, а так же их терпеливые, добрые и самые лучшие читатели!

У меня ни шпаги нету, ни колчана на спине –

Слабый, маленький поэт я с тараканом в голове.

Он тщеславен и тщедушен и сутул не по годам,

Но мою бедняжку – душу охраняет таракан:

Если вдруг хана настанет, если критик сгоряча

Окунётся умной харей в поэтический мой чай,

Если кто-то с очень тонкой и чувствительной душой

Посчитает, что в рифмовке слово "хер" нехорошо

и строчит свои цензурки, не пуская на Парнас –

таракан меняет шкурку на щетинистый каркас

Не нуждаясь ни в наганах, ни в титановой броне,

Ибо есть у таракана амфибрахий и хорей,

До костей отанапестит и смущаясь невпопад

Отрифмует так, что тесен станет мир и сладок яд...

И несутся прочь отрядом , избегаючи беды ,

Дружно посланные ямбом фарисейские ряды...

Тем и дышим: варим каши, да рифмуем тет-а-тет:

Муз – фон – Дитрих-Таракаша и его ручной поэт.

Сумасшедшее сердце, как мега/тамтам

Генерирует бешенный такт:

Я тебя ни за что никому не отдам,

Нипочём: ни за деньги – ни так.

Насовсем заберу, увезу, на весу

унесу в заколдованный лес,

Где тебя никогда от меня не спасут

Ни полиция, ни МЧС.

Я припрячу тебя в тёмных норах тайги

И сама перееду в тайгу,

Чтобы не было в нашей норе ни ноги

Футболистов, друзей и Шойгу,

Я к тебе подберу и ключи и тропу

И сварю сотни блюд на костре,

А Амур изловчится орлом на лету

И запустит в тебя кипу стрел.

Будешь раненый, бедный, и любящий до

Прединфарктного шквала в груди

И уже никогда, ни к кому, ни за что

Не захочешь потом уходить.

Пусть от жадности лопну, порвусь пополам,

Пусть хоть после себя не прощу,

Я решительно точно тебя не отдам...

Но сначала пойду отыщу

Умный люд бежит в метро под дождями, мимо мира,

Хмуро прячется в пальто, как в уютные квартиры.

Мы с тобой из дураков, из дурацких дуралеев,

Мы летим меж облаков, босиком и без портфелей –

Без портфелей, без пальтОВ*, без рассудка, но с улыбкой –

У тебя ко мне любовь красным шариком на нитке,

У меня к тебе в руке леденцовые конфеты –

Пляшет счастье в голове от потери интеллекта.

Крутят пальцем у виска люди умные и злые

Не понять нам, дуракам, преимущества извилин.

Мы шагаем налегке, глупость счастью не помеха,

Два дурынды: Ты да я. Два влюбленных человека.

Нет реала злее зверя, отъютубь его в коня,

Бей по клаве веселее, жизнь инетная моя!

Загорись призывом скайпа, шире окна открывай,

Я приятней чувств не знаю, чем входить в тебя онлайн.

Мозг на смайлы расфасую, тело в аву заключу,

Я люблю тебя такую – по другому не хочу.

Не нужны мне больше платья, шопинг тоже не нужОн,

Мне в халате и в контакте тоже очень хорошо,

Здесь неведома усталость, не берет меня пИчаль,

Раскидайся, виртуальность в цифровую ширь да даль!

Намайспейсю – нафейсбучу, что хочу – наворочу,

Мне в сети вольней и лучше, по-другому не хочу.

Пой, народ, в постах и блогах всё, что хочется душе,

Все равно в конце дороги всем придет большой ЖЖ.

Мне было когда-то немногим за двадцать, фигура – гитара, душа – белоснежка,

Но не было времени мчаться / влюбляться и быть с кем попало пушистой и нежной.

Когда-то мне было чуть больше,чем тридцать, фигура – что груша, душа нараспашку,

Старалась пойти и найти и влюбиться, но надо сказать, выходило неважно.

И было полвека мне (но между нами). Фигура – фигурой. Душа угловатей.

Хотела влюбиться, но мне не давали фигура – фигурой и мерзкий характер.

И вот мне сегодня немногим за двадцать. И правнуки носят таблетки с водою.

И самое время пойти и влюбляться, вот только бы вспомнить, что это такое...

Меня допили, разбили, выжгли, залили ядом,

Дошла до края, до дна, до ручки почти дошла я,

Исчезла, выдохлась, обесточилась, оголтела,

А дальше строчки – болота, кочки. Такое дело.

Такое дело: ни крыл, ни тела, одна кожурка,

Пустые мысли мукой на белом, пустая шкурка,

И с этой шкурки ни чистой замши, ни ковролина,

Ни дермантина, ни крепдешина, ни прочих «ина».

Но эта шкурка /ну что поделать/ несется драться:

Зовет по делу, ползет питаться, бежит влюбляться,

Бежит влюбляться, но только мне-то совсем не легче,

Не может шкурка любить ответно, поскольку нечем.

Поскольку в шкурке любовь хранится, запавши в душу,

Душе же в шкурке случилось скушно, ушла наружу:

Топили душу в реке и луже, рубили в сечи…

В итоге стало пожухлой шкурке влюбиться нечем.

Толочет слюни, как воду в ступке, сквозь дырки в сите,

И хочет больше, но только больше уже не выйдет.

Вернее выйдет – насквозь, навылет, пройдет сквозь тело,

Любовь на выезд, любовь на вычет. Такое дело.

Хоть шей «цыганкой», хоть куй в оковы, заткни тужуркой –

Не держит больше любовь до гроба пустая шкурка.

Меня допили, разбили, выжгли, залили ядом,

Дошла до края, до дна, до ручки почти дошла я …

Но вот придешь ты с набором кнопок, с бочонком клея,

Замажешь ловко. И все вернется. Такое дело.

Вы были прекрасны как юный Бог и хИтры, как старый бес,

Когда прикатили на мой порог на крыльях от "Мерседес"

И сбросив ботинки одним "привет", прошлись по моей душе,

Вручив по пути дорогой комплект смирительных неглиже.

Мне было неловко от Ваших слов, но жарко от ваших рук,

И я Вам прощала свою любовь, мешая в поджарке лук.

Но Вы предпочли пироги мадам, зовущей Вас в светлый Крым

И канули в Лету забрав стакан и свой потускневший нимб...

А я, на досуге читая жизнь, вздыхаю на той главе,

Где ваш неприкрытый ничем цинизм светлел на моей софе.

Не может быть, чтоб было только так:

из буерака – в вырытый овраг,

из темноты – в кромешный непролаз...

Когда-нибудь, из где нибудь есть лаз:

Он может быть невидимым весьма:

Старайся, пялься (если есть глаза),

А если нет – поможет добрый Брайль:

Ощупай мозг, ощупай мозг, давай,

Не спи, не дремли, выход – он такой,

Он замурован всякой чепухой:

Виной, вином, предложным падежом –

Ищи его, крутись, ползи ужом