— Который? О чем ты гово…

Пронзительно звенит звонок. Она вздрагивает от шума, и я пользуюсь возможностью нырнуть на лестничный пролет, оставляя ее позади. Математический анализ и близко не может проникнуть сквозь легкий туман неверия. Я нервно покачиваю ногой на протяжении всего занятия и стучу карандашом по бумаге. Что, черт возьми, я только что сделал? Я не могу контролировать себя рядом с ней. Я думал, что смогу. Я обещал, что буду. Но представление ее присутствия и ее фактическое присутствие — две очень, очень разные вещи. Я выбалтываю лишнее. Позволяю пропустить изменение языка тела.

Я не контролирую себя, когда она физически находится рядом со мной.

И это пугает меня. Поскольку то, что ей больше всего нужно от меня, нет, от любого мужчины — это чтобы они контролировали себя.

Когда заканчивается математический анализ, я смотрю в окно. Она как раз проходит прямо подо мной, с Кайлой. Она выглядит счастливее: улыбка на ее лице сменила хмурый взгляд, который я ранее вызвал. И именно тогда я вижу это. Там, на ее голове, бледно-белый шрам. Он не большой, но и не маленький. Он неровный и розовый по краям. И только начал затягиваться. Едва-едва заживающий. Вид этого шрама посылает волну гнева в мое горло и легкие.

Она пострадала, потому что я был недостаточно быстр.

Как и с Софией, все повторяется.

Я хватаю книги и толкаю дверь. Мне нужен воздух. Мне нужен не воздух. Мне нужна тишина и отсутствие Айсис. Стена за кафетерием — единственное место в школе, где можно покурить, не будучи пойманным. Здесь несколько человек, которые тоже смеются. Я прислоняюсь к стене и прикуриваю сигарету. Дым устремляется вверх по спирали, и ожог в горле соответствует горящей вине в моей груди.

— Эй, — раздается рядом со мной голос. Мальчик-нож.

— Что тебе надо? — ворчу я. Он пожимает плечами.

— Ты неважно выглядишь. Поэтому я решил спросить, не собираешься ли ты блевать. Ну, знаешь, просто, чтобы не стоять слишком близко к тебе, если что.

— Сейчас ты стоишь близко.

— Если ты можешь разговаривать, значит, ты не собираешься блевать. Так что я могу стоять здесь.

Он раздражающий, но весьма честный.

— Когда ты начал курить? — спрашивает он. — Я думал, ты весь такой совершенный и собираешься в Гарвард, ну и всякое подобное дерьмо.

— А ты? — отстреливаюсь я.

— Когда мой старик сказал мне, что я слишком слаб, чтобы курить. Назло ему, думаю.

— Где он сейчас? — спрашиваю я.

— В тюрьме.

После длительной тишины, Мальчик-нож тушит сигарету.

— Ты ведь заметил это, не так ли? — смотрит он на меня.

— Заметил что?

— То, что на руке у Айсис.

— И что это?

— Для такого умного и наблюдательного, ты очень медленный, — посмеивается он.

У меня ни на что не осталось энергии, кроме как изогнуть губы в его сторону.

— Было весело, — наконец заговаривает он. — Наблюдать за вами двумя — самое забавное, что я когда-либо видел в этой сраной дыре. Так что я дам тебе один совет: не кури рядом с Айсис.

— Что заставило тебя думать…

— Ей это не понравится. Поверь мне.

— Она сказала тебе, что ненавидит это?

— Она и не должна.

Мальчик-нож щурится и, прежде чем я смогу допросить его дальше, уходит. Я несколько минут обдумываю все это, ломая мозг, чтобы сложить все кусочки вместе. А затем до меня доходит. Как только звенит звонок на следующее занятие, все складывается воедино.

Мои внутренности начинают кипеть.

Если я когда-нибудь встречусь лицом к лицу с Уиллом Кавано, то это будет его смертная казнь.

Директор Эванс просто в восторге видеть меня снова. И говоря это, я имею в виду, что он бродит по офису, глотая аспирин, как конфетки.

— Эванс! — кричу я, раскрывая объятия. — Давно не виделись, приятель!

— Айсис, пожалуйста, у меня болит голова…

— КАК ЖЕНА? КАК ДЕТИ?

— Тебе нравится меня мучить, — стонет он.

— Мне нравится все, что не скучно, — плюхаюсь я в кресло напротив его стола. — Итак? Чем обязана этому славному вызову?

Он осторожно убирает руки от своих ушей и подходит к своему столу, затем достает конверт с роскошными, чернильными словами на нем и эмблемой какого-то здания.

— Это то, что я думаю? — спрашиваю я.

— Стэнфорд, — спокойно отвечает Эванс. — Пришло тебе сегодня.

— И вы проявили достаточно сдержанности, чтобы его не открыть! Вы изумительный, Эванс! Действительно. Вы выросли из маленького мальчика, который везде расклеил мои фотографии, где я толстая.

Он вздрагивает.

— Как насчет того, чтобы ты его открыла?

— А как насчет того, чтобы я заменила ваш яблочный сок мочой?

— Айсис…

— Послушайте, Эванс, — вздыхаю я. — У моей мамы суд на носу. Не знаю, слышали ли вы об этом. Я ей нужна. Вероятно, очень надолго. Я, конечно, могу делать всю эту ерунду с наверстыванием домашнего задания и окончить школу или что-то еще, но правда в том, что я не лучший ученик. Безусловно. И очевидно, вы это знаете. Я хороша на бумаге, но я создаю много проблем и я незрелая, и говорю глупые вещи. Так что, я действительно не заслужила это. То есть, конечно, заслужила, но мне не место в колледже. Особенно не в Лиге Плюща. Лучше бы они отдали это место, хм, кому-то из Китая? Кому-то действительно увлеченному и зрелому. Кому-то, кто не я, — отталкиваю я письмо обратно ему. — Итак, знаете, вы можете его открыть. Или выбросить в мусорку. Мне без разницы. Но я не поеду туда.

Эванс молчит. Когда он, наконец, смотрит на меня, кажется, что он выглядит гораздо старше. Морщинки под его глазами глубже, а его лоб в складках от дюжин лет усталости.

— Ты делаешь то же самое, что и Джек.

— Что?

— Отказываешься поступать из-за людей, которых любишь. Отказываешься… стать выдающейся. У тебя такой потенциал, Айсис. И ты выкидываешь его.

— Что вы имеете в виду, отказался? Он отказался?

— Ты не помнишь? Он хотел остаться здесь, в Огайо, чтобы заботиться об этой девочке, Софии. Он получил предложения практически со всей Лиги Плюща.

— Но сейчас он собирается в Гарвард. Люди не затыкаются насчет этого.

— Да. Только он изменил свое решение после… на самом деле, я не знаю, из-за чего он передумал. Но я не могу позволить тебе сделать то же самое. Пожалуйста. Знаю, я сказал, что это будет твое решение, но, пожалуйста, просто открой письмо, прочти и подумай над этим. И если ты все еще не захочешь туда, я буду уважать твое решение.

Я фыркаю и несколько мгновений смотрю на конверт, прежде чем хватаю его обратно.

— Хорошо. Прекрасно. Но не ждите счастливого конца!

— Я никогда не жду, — грустно улыбается Эванс.

Я встаю, чтобы уйти, но он окликает меня:

— Ох, и Айсис? Удачи в суде. Надеюсь, он получит по справедливости.

Я сжимаю кулаки и захлопываю за собой дверь. Что Эванс знает о справедливости? Он был подонком, который везде расклеил мои фотографии, а затем, когда обнаружил, что я достаточно умна, попытался компенсировать это, проталкивая меня в широко открытую, жадную глотку каждого заносчивого колледжа в мире.

Я толкаю дверь и выхожу во двор. Морозный, февральский воздух покусывает мои лодыжки, но яркое солнце согревает мое лицо. Успокаивающий контраст. Я замечаю Кайлу, сидящую на низкой кирпичной стенке и смотрящую в пространство.

— Ты выглядишь так, будто думаешь, — говорю я. — Должна ли я сфотографировать сей памятный момент?

— Очень смешно, — закатывает она глаза. — Даже весело.

— Стараюсь, — сажусь я рядом с ней. Она хмурит брови и снова смотрит в пространство. Прежде чем я придумываю саркастичное замечание, чтобы вытащить ее из этого угрюмого настроения, она поворачивается ко мне и выпаливает:

— Почему Рен так странно себя ведет, когда видит Джека?

— Хороший вопрос. Не могу сказать точно, поскольку недавно половина моего мозга вытекла на пол моего коридора, но я практически уверена, это из-за того, что он сделал нечто плохое. По крайней мере, так говорит Рен и мои туманные воспоминания.