— Почему? — спросила я.

Макс посмотрел на меня так, будто я страдала крайней степенью кретинизма. А я продолжала не спеша отхлебывать чай. Потом встала и со вздохом поставила на стол коробку конфет, которую сама же от себя спрятала. Макс невольно улыбнулся. В очередной раз моя борьба с любовью к сладкому потерпела фиаско.

— Белка, не строй из себя идиотку. Все ты прекрасно понимаешь. Выставка международная. Холст и масло. Там будет очень жесткий отбор, и выставляться будут лучшие из лучших молодых авторов… А потом их работы отправятся в Париж, где пройдет второй тур. Тебе ведь не нужно объяснять, что это верная ступенька к международному признанию.

Я продолжала сидеть молча и чуть насмешливо поглядывала на него. А потом, не удержавшись-таки, взяла конфету. Это были мои любимые, с фундуком. Нет, все-таки тому, кто придумал шоколад, благодарное человечество должно поставить памятник. Но тут я столкнулась с настороженным взглядом Макса. Он внимательно наблюдал за мной. Затем встал, подошел и нежно обнял.

— Лера… Мне вкрай нужно на эту выставку.

Зеленые загадочные глаза… И снова он чем-то неуловимым напомнил отца. Нет, это не Макс пристально вглядывался в мое лицо, на меня смотрели глаза отца. Но вот Макс улыбнулся, и в его улыбке промелькнуло что-то хищное, никак не свойственное папе. И наваждение рассеялось. Передо мной стоял только Макс. Он провел рукой по моим волосам, а затем стал покрывать мое лицо нежными и легкими поцелуями. Я никогда раньше не могла устоять против этого. Но сегодня, кажется, был особый день. Эти ласки меня совершенно не возбуждали. Я слегка отстранилась и посмотрела на Макса так, будто увидела его впервые. Красивое лицо и выражение нетерпения. Интересно, отчего? От желания поскорей заняться со мной сексом? Или от нетерпения услышать, что я сделаю все, что в моих силах?

— Макс, а чем, собственно, я могу тебе помочь?

Меня удивила столь быстрая смена выражения его лица. Теперь это были недоумение и раздражение.

— Валери…

О, как давно он меня так не называл. Почти сразу Макс стал звать меня так же, как и большинство друзей, — Белка, а в особо торжественных случаях — Лера.

— Что? — спросила я.

— Тебе стоит сделать только один звонок.

— Кому?

— Понимаешь, какая история…

Он взял мои руки в свои и стал нежно их целовать.

— Я могу попасть туда только как член Союза художников.

— Ты спятил! Каким образом ты собираешься попасть в Союз?

— С твоей помощью, моя дорогая. Ты прекрасно знаешь Михаила Карповича. И он вряд ли тебе откажет в малюсенькой, малюсенькой просьбе. И дело в шляпе.

— Ты так считаешь?

— Ну, Лера! Ну что ты сегодня, как мегера! Что тебе стоит помочь бедненькому Максику? Ты же на самом деле хорошая девочка.

Я разглядывала Макса. Он пребывал в недоумении. И, видимо, решил прибегнуть к самому железному аргументу, безотказно действующему в любых случаях. Он снова стал меня целовать. Но мне этого уже не хотелось, и я отодвинулась.

— Белка! Что ты, в самом деле! Ты же знаешь, без крепкой волосатой руки туда не пробиться! И потом, не боги горшки обжигают. Вот и твой отец достиг своих высот, хотя… Не обижайся, но художник он был так себе.

Я вывернулась из его объятий.

— Не тебе судить, каким он был художником!

— Надо же! Задели святое! А где был бы твой папочка, если бы не Карпыч?! Все знают, что Карпыч его продвигал, потому что они еще с «Мухи» дружили!

Я резко поднялась. Видимо, настолько резко, что Макс не удержался и скатился на пол. Я смотрела на него сверху вниз и едва сдерживала нахлынувшую ярость. Но тут я увидела, нет, скорее, почувствовала каким-то седьмым чувством, насколько он жалок и… я просто купилась на его смазливую внешность!

— Макс… Ты весьма средний художник. И тебе даже рядом не стоять с отцом. Если бы не мои связи, о тебе вообще бы никто не знал.

— Слушай, что ты строишь из себя обиженную добродетель? Любые отношения — это сделка!

— Ты о чем?

— Ни о чем… а может, о нашей высокой любви?

Он знал мои болевые точки и бил без промаха, точно рассчитанным ударом. Я хотела ответить, но остановилась. Все верно и названо своими именами. Именно сейчас я отчетливо поняла, почему он столько времени со мной встречался. Я была для него той движущей силой, которая могла помочь ему покорить вершины Олимпа. Мой горячо любимый друг оказался банальным альфонсом. И только такая идиотка, как я, могла несколько лет смотреть на него через розовые очки и не замечать очевидных вещей.

Но тут Макс понял, что хватил лишку, и решил все уладить миром, пока еще есть такая возможность.

— Ты сегодня не в духе. У тебя неприятности… Но я же ни при чем? Что ты на мне срываешься?

— Не трать времени зря. Звонить Михаилу Карповичу я не буду!

Наши взгляды столкнулись. Злость, обида, непонимание — еще немного, и искры полетят!

— С чего ты взъерепенилась?! Что ты о себе возомнила?! Ты!..

— Ну, договаривай… Что я?! Ну что?!

— Да пошла ты!

Он резко развернулся и пошел к дверям. Я стояла и молча смотрела, как уходит мужчина, который еще вчера был самым главным человеком в моей жизни.

— Макс, — с трудом проговорила я, — ты со мной встречался только из-за отца? Точнее, из-за его связей?

Он зло повернулся ко мне. Его взгляд был точной копией того, которым хотел меня пронзить Антон Тимофеевич.

— А ты сама отгадай. С трех раз.

Макс открыл дверь и с грохотом захлопнул ее за собой. У меня зазвенело в голове и показалось, что нечто тяжелое разорвалось внутри. Боль была физической, и я стала медленно оседать на пол. Видно, мой отнюдь не нежный организм не выдержал двух ударов, нанесенных с одинаковой силой.

…Я из последних сил бежала по бесконечно длинной аллее под проливным дождем. Меня трясло от безотчетного ужаса, охватившего весь мой организм, и доводящего меня чуть ли не до ступора. Вымокшая до нитки, с единственной мыслью добраться до какого-нибудь жилья, я собрала волю «в кулак» и продолжала бежать под холодными хлесткими каплями, бьющими в лицо. И вот, когда я почти отчаялась, передо мной возник ДОМ. Он был сказочно красив. Построенный в старинном стиле, с колоннами и башенками. Я сделала последнее усилие и рванула к нему. Вот уже дверь, на которой виднелась старинная ручка в виде львиной головы, а рядом висел шнурок. Я остановилась, взялась за шнурок и дернула. Еще секунда, и раздастся звонок. В окне второго этажа отодвинулась штора. И я увидела мужское лицо. Увидела смутно неясные, размытые дождем очертания… А потом действительно раздался звонок, который почему превратился в крохотные молоточки, безжалостно стучащие мне в виски. Их звук становился все противнее.

«Да это же будильник» — пронеслось у меня в голове. Я протянула руку и машинально хлопнула его по кнопке, чтобы он наконец замолчал. Однако звук не пропал, и тогда я поняла, что это не может быть будильник. Я ведь больше не работаю и, следовательно, уже никуда не спешу. Сон слетел с меня, будто его и не было. А звук молоточков остался. Я села на кровати, посмотрела на часы. Второй час ночи. И только тогда сообразила, что звонят в дверь. Набросив халат, я поплелась в коридор.

«Кто бы там ни был, убью на месте. Или сразу же вызову милицию. Придурки!». Но тут звонок смолк, и в дверь стали нещадно колотить, а вскоре раздался голос, который я не могла не узнать. Орал Женька.

— Белка, открой! Мы знаем, что ты дома!

«Ого! Мы! Интересно, с кем это Женька заявился в такую пору!» Я открыла дверь и увидела на пороге Женю и Петровича. Они стояли, чуть раскачиваясь. В одной руке Женя держал наполовину пустую бутылку водки, а в другой — полудохлую гвоздику. Петрович же с гордостью демонстрировал большой торт в слегка примятой коробке, обвязанной розовой ленточкой.

— Лера, — оправдываясь сказал Петрович, — мы звонили. Телефон не отвечал.

— Мобила тоже, — вставил Женя.