– Что? – сухо выстреливает, едва размыкая рот, и у меня начинает сводить пальцы от желания сгрести его к себе на колени и просто укачать как маленького. Просто коснуться хотя бы.

Не даю себе ни единой попытки.

– Она умерла, – повторяю второй раз. Уже легче даётся, наверное, оттого что его лицо так и осталось потерянно удивлённым, а не перекосилось, не стало… чужим?

Хмурится, пытается сказать что-то и становится похож на маленького ребёнка, которому только что сделали гадость вместо подарка. Словно подпихнули под нос дохлую крысу, а не виляющего хвостом щенка.

– Детка…

Дёргается всем телом, выдыхает и цепляется пальцами за столешницу. Пытается удержаться.

– Когда?

Сглатываю, и по глотке словно скомканный кусок наждачки протирается. Кажется, даже ощущаю металлический привкус, или изодранная губа всё? Не разобрать. Не хочу разбирать.

И смотреть на него тоже не могу.

– Четыре дня назад.

Кивает и беззвучно повторяет, одними губами.

Раз, второй, третий….

Моргнув, поднимает голову и ввинчивается мне в глаза таким взглядом, что сразу же не по себе становится.

Еще больше, чем было до этого.

Еще больше, хотя был уверен, что уже не возможно.

Не отрываясь, вижу его расширившиеся зрачки и ставшую узкой кромкой радужку. Буквально зарывает взглядом, смотрит так, будто уже готов хлопнуть крышкой и запросто опустить на два метра.

– Мобильник тоже ты сломал?

– Я не…

Кивает. Получил моё признание.

– Захлопнись.

Голос севший, едва узнаваемый.

Проводит ладонью по волосам и снова смотрит страшно, как никогда раньше, страшно и вместе с тем невыносимо знакомо. Как если бы поймал меня с тёлкой или ещё чего похуже.

Но разве это не то самое "похуже"? Что, блять, может быть ещё хуже?

Пожалуй, только ничем не прикрытое, колко-противное разочарование, которое не скрыть контактными линзами.

Да он и не пытается. Больше ничего не спрашивает, только сводит все факты воедино.

Понимает.

Изредка продолжает опускать голову, касаясь подбородком груди, словно в подтверждение своих мыслей. Едва уловимо морщится, но быстро берёт себя в руки, продолжая держать лицо.

Больше не смотрит.

– Кайлер… - пробую снова, и уже как-то плевать, как бы жалко ни звучал мой голос.

– Так вот где ты был вчера утром, – как если бы к самому себе обращался, растерянно проговаривает и вдруг рывком поднимается из-за стола.

Не могу придумать ничего лучше, чем вскочить тоже и вцепиться в рукав его куртки.

– Послушай, я не хотел, не хотел, чтобы так вышло. Я собирался тебе сказать, я, блять, сразу собирался, но… – беспомощно замолкаю и, разжав пальцы, только развожу руками. – Я не знал, как. Не хотел, чтобы тебе снова было больно.

– Да, – согласно кивает на мои слова. – Сейчас мне не больно.

– Кай, просто выслушай меня, ладно? Я боялся, что…

Склоняет голову чуть набок и расплывается в совершенно жуткой, просто карикатурной ухмылке.

– Ты боялся, что твоё ёбаное самолюбие не выдержит, если я снова слечу с катушек. Обо мне ты думал? Хуя с два, Раш.

Обращение неприятно режет слух. Он слишком давно так ко мне не обращался, а сейчас просто по-змеиному шипит, вкладывая в короткое слово всю свою злобу.

И мне нечего ей противопоставить. Нечего сказать в ответ. Совсем нечего.

Не услышит сейчас, не услышит, даже если заорать в голос, даже если приставить к его виску мегафон.

Хочет ли вообще меня слышать?

– Это не так.

Бессмысленное, пустое оправдание. А больше и выдавить нечего. Не поверит, не захочет верить.

Тяжело сглатывает и разворачивается на пятках, становится ко мне спиной.

Первый шаг в сторону двери.

Второй.

Третий.

Четвертый.

Жду. Обернётся? Психанёт? С кулаками набросится?

Не решаюсь даже протянуть руку. Не решаюсь и следом кинуться.

Пусть идёт. Предохранители теперь крепко завинчены. Отчего-то мне кажется, что его больше не сорвёт.

Горбится, накидывает капюшон. Выходит.

Звоном отзывается дверной колокольчик, и я, кажется, навсегда запомню этот звук. Звук, под которым только что вышла из строя какая-то шестерёнка в груди.

Не болит, на части разламывает, треском проходится по каждой кости.

Только сморгнув наваждение, понимаю, что на меня все редкие посетители пялятся. Понимаю и отчего-то назад на своё место падаю, вместо того чтобы следом уйти.

***

Он не возвращается вечером, а я не подрываюсь с дивана, чтобы броситься искать.

Жду.

Жду, когда даст о себе знать, жду, когда позвонит и оттаскает меня на хуях, жду, когда вернётся, чтобы дать мне в зубы.

И отчего-то даже на донышке бутылки забыться не хочется.

Заслужил.

Не ищу его, только вернувшись и обнаружив одну лишь пустоту, а не свои вещи, вышвырнутые из спальни.

Скидываю короткое смс Юджину. Всего одно слово. Один слог.

"Да?"

Смска тут же возвращается звуковым сигналом и тем же коротким словом, только без вопросительного знака.

Хорошо. Значит, присмотрит. Хорошо, что он не слоняется, не пойми где, один. Хорошо, что гнойник наконец-то лопнул, за каких-то несколько дней разросшийся до пугающих размеров.

Я постоянно вспоминаю её, никак не могу отделаться от образа женщины, которую даже не знал.

Страшная рана, безумие во взгляде, яростное, не мне брошенное "НЕНАВИЖУ!"

Навощённое лицо, почти идеальное из-за толстого слоя грима, забранные наверх волосы и тёмное платье.