– Что выкладывать? Что я охуенно обосрался? Что не думал, что может ёбнуть ТАК?! Знаешь, что последнее я помню? Двери лифта в клинике, а после сразу ёбаный пол какого-то притона. Всё тело ломит, а меня за плечо трясёт патлатый чувак. Всё что между – чёрная дыра. Как думаешь, мне понравилось? Ощущать себя в дерьме чуть больше, чем по уши, смутно догадываться, что задница болит не от случайного падения с лестницы! А во…
Зажимаю его рот ладонью, скорее даже хватаю за лицо и, не рассчитав, с силой стискиваю так, что явственно ощущаю твёрдые скулы под пальцами.
– Всё, хватит! Таких откровений с меня хватит. Не могу.
Успокаиваюсь немного, дышу тем самым волшебным запахом, буквально носом утыкаюсь в ткань и только потом разжимаю пальцы, опираюсь ладонью о пол тоже, перенося на неё часть своего веса.
Облегчённо выдыхает и решает продолжить. Задать вопрос, который я вообще не ожидал услышать.
– Тебе не похуй ли? Или больно?
Больно? А больно ли?
Этим словом можно описать всё то, что творилось у меня внутри все эти кошмарные сутки? Без преувеличения кошмарные. Самые хуёвые за последний год точно.
– Больно от того, что мне нереально хочется разбить твою тупую башку? Тогда да, больно. Ахуенно больно, идиотина!
– Так разбей? – предлагает почти пофигистически, разве что плечами передёрнув для вида.
Ответить неожиданно сложно, каждый слог приходится выжимать, выдавливать, чтобы просочились сквозь стиснутые зубы:
– Не могу.
– Почему? Раньше ты не особо-то деликатничал.
Раньше ты не смотрел на меня ТАК, придурок! И сдохнуть тоже мне особо-то не хотелось. Надавать пощёчин, носом натыкать, как кота, в придурошные выходки, запереть в квартире, взяться за ремень, даже отхуярить за ту ни фига не маленькую месть с фотками, но никогда мне не хотелось самовыпилиться самому. Не чувствовал за собой вины или ещё чего там должен был.
Не так.
Не такой.
Сглатываю. Ловлю себя на мысли, что просто мечтаю о глотке той самой сублимированной дешёвой гадости из супермаркета. Действительно, на хуй кофеварку.
Всё на хуй.
– Ты хочешь уйти?
Волной. Выгибается и втягивает шею в плечи, словно защищая уязвимое место. Словно не был готов к такому вопросу. Словно…
Я и не знаю, что ещё? Что? Слишком заебался, чтобы ещё какие-то причины выдумывать или тщательно прислушиваться к своим ощущениям, пытаясь угадать, в чём именно подтекст.
– Это типа "Выметайся, детка"?
Отрицательно мотаю головой, потираясь щекой о его спину.
Господи, да выключите вы уже этот блядский запах. Он меня зомбирует, как кота, обдолбавшегося на клумбе с валерьянкой.
– Это типа "Не держу тебя за жопу". Хочешь уйти, я сниму тебе квартиру и открою счёт. Так хочешь? Эй, ты там дышишь?
Тщательно взвешивая, ещё более тщательно проговаривая, натужено давит из себя и дышит слишком уж ровно для чувака, на спине которого развалился почти боров. Но сердце – его маленькое честное сердечко, – с потрохами выдаёт. Каждым заполошным ударом отбивает едва ли не панику.
– А ты? Ты, выходит, хочешь?
Приподнимаюсь, тянусь повыше, так чтобы щекой коснуться его скулы и, зависнув над ухом, начать говорить. Негромко, возможно, смазано немного:
– Я хочу знать, где и с кем ты шаришься. Хочу знать, что за дерьмо ты жрал в своём универе и какой козёл препод по вышмату. Я хочу НОРМАЛЬНО, Кайлер. Хочу целовать тебя. Понимаешь?
Тук, заминка и тут же бешеная барабанная дробь, от которой сошёл бы с ума любой кардиограф.
И меня мутит, нереально мутит от этого ритма, херово становится, словно он, просачиваясь в моё тело через барабанные перепонки, всё взбалтывает внутри.
Терплю.
Жду. Ответа.
Когда отпустит или когда всё-таки не выдержу и завалюсь на него сверху, распластав по полу.
– Я… Вообще… Я, да. Хочу, тут с тобой, но…
– Но?
– Нотыпоспишьпоканадиванепожалуйста?
Проморгавшись, кое-как перевариваю эту скороговорку и думаю о том, что какого это хуя я должен уступать свою кровать. Собираюсь уже озвучить это, как…
– Хочешь, сделаю тебе кофе?
О-кей. Диван так диван. Ладно. Это не слишком большая жертва.
– И раз уж всё так замечательно, может, скажешь, что дёрнуло тебя за конец навестить мать?
– Это хуёвая тема для "замечательно".
– Хочешь обсуждать это с психиатром? Не вопрос, Кай.
– Эй! Я же не конченый… – Наваливаюсь сильнее, и он затыкается.
Ещё укусить хочется, но слишком уж по-звериному выходит.
– Ещё раз: это не вопрос. Мы друг друга поняли?
Заторможено кивает.
– А теперь, пожалуйста, слезь с меня и помойся уже. Иди давай, задница!
– А кофе?
Спешно кивает, как собачка с башкой-маятником, и пытается выползти из-под меня.
Отталкиваюсь и сажусь назад, ладонью опираясь о пол позади себя. Поднимается и, помедлив, разворачивается. Продолжает избегать прямого взгляда, но и не торопится ретироваться.
Уже, наверное, хорошо, да?
Только почему-то внутри дерьмо так и плавится. Медленно обтекает по стенкам желудка и липнет ко мне, не позволяя вырвать всё это и забросить куда подальше.
Всё одно паршиво.
Он ничего не помнит.
Я бы обменял почку на амнезию.
***
Я стараюсь быть хорошим.
Стараюсь так сильно, что самому иногда страшно.
Стараюсь так, что, кажется, вот-вот шкура треснет и гаденькое, обтекающее бурым дерьмом нутро выпадет. Истинная сущность прогрызёт себе путь наружу и обоссыт все мои песочные замки.
Я сплю на диване, и пусть у меня хер отвалится, если я хотя бы одну ёбаную ночь не думал о том, что да не пошло бы оно лесом всё? Что вот он – дрыхнет в каких-то паре метров от меня. Тёплый, только после душа, запутавшийся в одеяле, по самые уши укутавшийся и явно ждущий.