Из задумчивости ее вывел царапающий звук. Подняв голову, она увидела, что дверная ручка поднимается и опускается. Вздрогнув, Мэгги вскочила и направилась к двери. На какое-то мгновение она даже оцепенела, подумав, что вернулся Лайл.

– Мама, ты здесь?

Слава Богу, это Дэвид. Она облегченно вздохнула. Но, что бы ни случилось, он не должен видеть, что она расстроена. Стараясь выглядеть как обычно, она пригладила волосы, расправила халат и впустила сына.

– Почему ты еще не спишь? – спросила Мэгги, закрывая за ним дверь. Чуть отойдя и прислонившись к стеце, она с улыбкой и нежностью, от которой даже закололо сердце, смотрела на Дэвида, просто видеть его уже доставляло радрсть. Он был такой красивый: со светлыми взъерошенными волосами, чистой смуглой кожей, высокий и прямой, как деревце. Со смешанным чувством восхищения и одновременно сожаления, что сын так быстро растет, глаза матери уже различали в нем черточки будущего взрослого мужчины.

На мальчике была детская пижама с ярким рисунком, но он явно вырастал из нее. Хоть Мэгги и сама была довольно высокой, макушкой он уже упирался ей в подбородок, а ноги и руки стали почти как у нее. Глядя в темно-карие глаза с длинными ресницами, она узнавала в них свои – так они были похожи, временами ей даже казалось, что она смотрит в зеркало, и эти глаза таили в себе такое, о чем она могла лишь догадываться. Она любила его так сильно – частицу своей крови и плоти, – что порой при взгляде на сына испытывала щемящую боль. Ей хотелось обнять его, как когда-то, но она сдержалась: в последнее время он больше принадлежал Лайлу, нежели ей, подражая ему в поступках и образе мыслей, восхищаясь и выказывая рабскую преданность. В отношении же сына к ней – только в мягкой форме – теперь все чаще проскальзывала презрительная враждебность, так напоминавшая манеру Лайла.

Мэгги провела рукой по волосам сына.

– Не надо. – Дернув головой, Дэвид недовольно поморщился. – Зачем приходил папа? Вы что, опять ссорились?

– Нет, что ты, мы не ссорились. Просто… необходимо было кое-что обсудить.

Как странно: ей надо объясняться перед собственным сыном. Но Мэгги не сердилась, она еще не совсем понимала, как же ей следует теперь вести себя с ребенком, который все больше отдаляется от нее.

– Вы говорили о том человеке который заезжал сегодня?

– О каком человеке? – Мэгги невольно вздрогнула. Она тут же поняла, кого Дэвид имеет в виду: Ника.

– Сегодня к нам заезжал какой-то человек, он спрашивал тебя. Он назвал свое имя, но я забыл. Он сказал, что он твой давний друг, но папа называет его твоим поклонником.

– Дэвид, папа хотел сказать, что это мой бывший поклонник. Ты знаешь, я встречалась с ним до того, как вышла замуж за папу.

– А у тебя было много парней? – Очевидно, Дэвиду трудно было представить свою мать молодой девушкой, которая ходила на свидания, и он глядел на нее с любопытством.

– Да нет, не особенно. Я ведь была совсем молоденькая, когда мы с папой поженились. Мне было всего восемнадцать.

– Но ты встречалась с этим парнем. – В его голосе звучала ревность, ревность сына и ревность за отца.

– Да, – вздохнув, согласилась Мэгги. – Я встречалась с ним.

– Папа наверняка считает, что ты и сейчас с ним встречаешься.

– Уверена, что он так не считает.

– А я уверен. Говорю тебе, он думает, что сегодня ты ездила к нему.

– Дэвид, я не убегаю по ночам. Ты ведь знаешь, я почти все время дома.

– Папа говорит, что ты убегаешь тайком, когда я сплю. Ему не нравится, что по вечерам тебя нет. Он говорит, что это скверно, что ты вечно бегаешь по барам, по вечеринкам и оставляешь меня одного.

– Дэвид! Это неправда! – Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Все эти годы она оберегала Дэвида, старалась, чтобы он не догадался о скрытой войне между ней и Лайлом, делала все возможное, чтобы не причинить боль сыну. И что же? Оказывается, Лайл самым бессовестным образом использовал Дэвида в качестве оружия против нее! Это была его тактика: именно Дэвид прочнее любой цепи связывал их друг с другом и одновременно мог ранить ее в самое сердце.

– Ты уходила сегодня вечером! – Сын обвинял ее.

– Сладкий мой, ведь ты был не один. С тобой были папа, и бабушка, и Луэлла, и Херд.

– Но ты уехала в бар. – Его тон был под стать прокурорскому.

Мэгги решила набраться терпения.

– Послушай, Дэвид, я поехала вместе с Сарой и ее приятельницей, чтобы составить им компанию. Ты ведь знаешь, как она расстроена после развода с Тони.

– Вы с папой тоже хотите развестись? Он говорит, что если ты будешь убегать по ночам, то это возможно. Он говорит, что не знает, сколько еще сможет выносить твои выходки.

В грубой, язвительной интонации Дэвида звучал страх, который он не смог скрыть, и Мэгги почувствовала, как в ней нарастает гнев. Если на свете существует справедливость, то когда-нибудь Лайл Форрест сполна ответит за все страдания, которые он причиняет Дэвиду.

– Папа не то хотел сказать, Дэвид. Мы не разведемся. Обещаю. А теперь, дорогой, тебе пора спать. Завтра надо встать пораньше.

– Почему? Ведь завтра суббота.

– Завтра у тебя соревнования по гольфу. Ты забыл?

Дэвид застонал.

– Хотелось бы. Я ненавижу гольф! Не понимаю, почему я должен участвовать в этом дурацком соревновании. У меня ни черта не получается!

– Следите за речью, молодой человек. – Мэгги нахмурилась и шутливо погрозила ему пальцем. Как бы извиняясь, Дэвид пожал плечами. – И, пожалуйста, не скромничай.

Дэвид помрачнел и покачал головой.

– Папа говорит, что если я буду тренироваться, то дела пойдут лучше. Он говорит, что все Форресты хорошо играют в Гольф. А вот я – нет. Точнее, все Форресты, кроме меня.

По его глазам было видно, что он очень переживает. Мэгги хотелось прижать сына к себе, утешить, но, зная, что он будет сопротивляться, она лишь вздохнула и сложила на груди руки.

– Ты вовсе не должен играть так же хорошо, как пала или кто-то из Форрестов, Дэвид. Ты – это ты. Ни на кого не похожий человек, который не обязан отлично играть в гольф. Вероятно, ты можешь играть хорошо, хотя бы потому, что тебе просто нравится эта игра.