25. Утро. Я не рассказал вам, как прошел вчерашний день, и не пожелал вам доброй ночи, однако тому была причина. Утром я отправился по одному делу к Сент-Джону, но оказалось, что у него в это время как раз находился один из главарей вигов, приспешник герцога Мальборо, вызвавшийся быть посредником в деле примирения между герцогом и нынешними министрами; поэтому, выйдя из своего кабинета, Сент-Джон лишь перемолвился со мной несколькими словами и пригласил отобедать с ним в три, однако мистер Льюис и я прождали его до шести, прежде чем он освободился; у него мы и засиделись за беседой, и время пролетело так незаметно, что, когда, наконец, я решительно вознамерился идти домой, то оказалось, что уже третий час ночи, а посему, возвратясь, я тотчас лег в постель. Он ни за что не позволял мне взглянуть на часы, и я предполагал, что было самое позднее двенадцать. Позвольте поэтому пожелать вам сначала доброй ночи за прошлую ночь, а теперь желаю вам доброго утра. Я еще в постели, хотя уже около десяти, и мне пора вставать. —

26, 27, 28, 29, 30. Последние четыре дня я так разленился и был такой вялый, что никак не мог собраться с духом и написать МД. Голова у меня немного не в порядке; не то, чтобы совсем разболелась, но слегка кружится, и я становлюсь каким-то безучастным ко всему. Я каждый день гуляю и принимаю капли доктора Кокберна, и проглотил уже целую коробку пилюль, а сегодня леди Керри прислала мне какое-то свое снадобье, очень горькое, которое я буду принимать дважды в день, и надеюсь, что мне полегчает. Как бы мне хотелось быть сейчас с МД. Я жду не дождусь весны и хорошей погоды, тогда я приеду к вам. Прогулки верхом в Ирландии всегда были мне на пользу. Я очень воздержан во всем и ем, как мне было велено, самую легкую пищу, и надеюсь, что эта напасть пройдет; однако даже один такой приступ надолго выбивает меня из колеи. Обедал сегодня с лордом Маунтджоем, а вчера — у мистера Стоуна[387] в Сити, в воскресенье — у Ваномри, в субботу — с Фордом, а в пятницу — кажется, тоже у Ваномри; вот и весь дневник, который я могу послать МД, потому что в те дни, когда я был здоров, на меня нашла такая лень, что я не мог заставить себя взяться за перо. Хотел было отправить это письмо нынче вечером, но теперь уже десять, и я ложусь спать, а посему завтра я напишу на обратной стороне Парвисолу, и отправлю письмо в четверг. Итак, доброй ночи, мои дорогие, и любите Престо, и будьте здоровы, а Престо пусть тоже будет здоров и прочее.

Отрежьте аккуратно эти записки, слышите, сударыни, и отдайте миссис Брент ту, что предназначена ей. а другую сохраните, пока не увидите Парвисола, или же сложите ее в виде письма и отправьте ему с первой же оказией; а засим пусть всемогущий господь хранит вас обеих отныне и вовеки и бедного Престо.

Что такое? Готов поручиться, что вы сначала вообразили, будто эти последние строчки уже из другого письма.

Дингли, оплатите, пожалуйста, шесть фишек Стеллы и отнесите это за счет вашего покорного слуги Престо.

Стелла, оплатите, пожалуйста, шесть фишек Дингли и отнесите это за счет вашего покорного слуги Престо.

Ну вот, теперь у каждой из вас по векселю.

Лондон 31 января 1710—1711.

[среда]

Я должен был отправить мое четырнадцатое только завтра, но поскольку у меня было не совсем хорошо с головой, этот порядок нарушился. Нынче рано утром я был у господина секретаря Сент-Джона, а посему не смог нацарапать малюткам МД свои обычные утренние строки. Дело в том, что правительство намерено обложить все мелкие печатные листки ценой в один пенни налогом[388] в полпенни за каждые пол-листа, такая мера вконец разорит Граб-стрит[389]. и я пытаюсь этому воспрепятствовать. Кроме того, я выдвинул обвинение против одного знатного лица[390] — вот какие два дела были у меня к секретарю. Ну, разве они недостаточно важные? Сегодня день рождения Форда, а посему я ответил отказом на приглашение секретаря и пообедал с Фордом. У нас сейчас стоят самые свирепые морозы, какие мне когда-либо здесь случалось видеть; что и говорить, бодрящая погода для прогулок, на канале и Роузмондском пруду[391] полным-полно людей, катающихся на санках и коньках[392], если вам известно, что это такое. Вода для коноплянки Патрика замерзает в горшочке, а мои руки в постели.

1 февраля. Утром навестил бедную леди Керри, которая еще больше страдает от головных болей, чем я. Она присылает мне пузырьки со своим горьким снадобьем, и мы обожаем друг друга, потому что у нас одна и та же болезнь. Разве вам это неведомо, мадам Стелла? И разве я не наблюдал, как вы доверительно шептались о своих недугах с женой Джо[393] и еще кое с кем, сударыня? Потом я отправился обедать в Сити, но пешком, ради моциона, потому что мы должны, как вам известно, заботиться о здоровье Престо ради бедных малюток МД. Однако я шел чертовски осторожно из опасения как бы не прокатиться ненароком; со всем тем я очень сейчас занят.

2. Утром за мной зашел мистер Форд, чтобы пройтись пешком в Сити, где у него были дела, а потом купить книг у Бэйтмена; я выложил фунт и пять шиллингов за Страбона[394] и Аристофана, так что у меня уже набралось книг для еще одной полки. Я, разумеется, на этом не остановлюсь, хотя бы это и грозило мне разорением. Возвратясь оттуда, мы распили в комнате у Бена Тука фьяску доброго французского вина, а когда я добрался домой, то обнаружил записку от миссис Ваномри с известием, что ее старшая дочь[395] неожиданно очень тяжело захворала и что она просит меня прийти проведать ее; я, конечно, пошел, и тут выяснилось, что это была нелепая шутка миссис Армстронг, сестры леди Люси; она явилась туда с визитом вместе с Молль Стэнхоп; при всем том, я, однако же, поболтал с дочерью миссис Ваномри.

3. Пошел нынче к леди Люси, у которой, как вам известно, очень давно не был, и остался там на обед. Они — ярые виги, особенно ее сестра — миссис Армстронг, самая несносная из женщин, без малейшего вкуса и при этом с претензией на остроумие. Она всячески поносила последний «Экзаминер», лучший из всех мною читанных, в коем дана характеристика нынешнего кабинета министров. — В пять я ушел от них и возвратился домой. Да, совсем забыл сказать вам, что нынче утром ко мне пожаловал мой кузен Драйден Лич, типограф, и стал всячески поносить Гаррисона — нового «Тэтлера», — который отказался от его услуг и нанял издателей прежнего «Тэтлера». Лич клялся, что непременно ему отомстит, в ответ на что я сделал ему серьезное внушение и, когда он убрался, велел Патрику впредь его ко мне не пускать, а вечером пришло письмо от Гаррисона с той же вестью и с извинениями за то, что он действовал без моего ведома, желая сам отвечать за последствия. В своем сегодняшнем «Тэтлере» Гаррисон извещает, что вновь возвратился к старым издателям, и тут же напечатано всепокорнейшее письмо от Морфью и Лилли[396], в котором те просят у него прощения. И, наконец, нынешним же утром Форд прислал мне из кофейни, где я теперь почти не бываю, два письма, одно от архиепископа Дублинского, а другое от —. От кого бы вы думали было второе письмо? — Так и быть, скажу вам, потому что вы мои друзья; поверите ли, оно было от моих дорогих малюток МД, № 10. Однако же мы вовсе не собираемся тотчас на него отвечать, неееееет, говорю вам; я буду хранить его между двумя листами бумаги, вот оно где, в этом месте. О! я только что приподнял лист и увидел его там. Лежи смирно, маленькое письмецо, я не буду пока еще отвечать на тебя, ведь мне пора в постельку лечь и головку поберечь.