Афина отбросила прочь свою сигарету, после того как прикурила еще одну. Она, казалось, предавалась размышлениям, словно через ее сознание проходили даже еще более глубокие мысли, чем те, которым она придавала столь изящную выразительность.

Мы внимательно за ней наблюдали. Героин успокоил и интенсифицировал наше мышление, сильно простимулированное ее объяснением. У нас не было желания ее прерывать. Мы хотели, чтобы она говорила вечно.

Ее поглощенность своими мыслями становилась все более заметной. После очень долгой паузы она вновь начала медленно говорить, как казалось, больше с самой собой, чем с нами, и, скорее, с намерением придать форму своей собственной мысли, нежели инструктировать нас.

— Я полагаю, что в этом-то и заключается главная идея, — сказала она.

У нее был любопытный рот, с прямоугольными губами, какие можно заметить в некоторых старых Египетских статуях, и с изгибами на уголках, в коих таились бесчисленные возможности самовыражения. Глаза — глубоко посаженные и спокойные. Лицо квадратное с очень своеобразным подбородком, выражающим потрясающую решимость. Я никогда еще не видел женского лица, в котором мужественность была бы так сильно обозначена.

— Да, я думаю, что понимаю это сейчас. Он заставляет человека прийти к тому, что я могу назвала бы точкой смерти. Из нее он видит всю свою жизнь в перспективе, и, таким образом, схватывает ее значение. Но, вместо того, чтобы отправиться на встречу с неизвестным, как в случае со смертью, у него остается возможность и необходимость вновь вернуться к своей старой жизни в той точке, где он оставил ее, но уже с ясной способностью постигать прошлое, определяющее будущее. В этом смысл того, что он зовет посвящением. Так я понимаю изречение: "Ты не имеешь никакого права, кроме как творить то, что ты желаешь". Вот почему старые жрецы в Древней Греции помещали посвящаемого в темную и тихую келью, предоставляя ему выбор: или сойти с ума, или познать себя. И когда ему возвращали свет и жизнь, любовь и свободу, он становился в полном смысле этого слова Неофитом, человеком заново рожденным. Большой Лев проделал с нами то же самое, только мы то есть не понимали, что он делает. Я сама прошла через это, но не понимала отчетливо, что же на самом деле со мной случилось, пока не попыталась объяснить это вам.

Ощущение зачарованности вновь переполнило меня. Я бросил взгляд на Лу, и заметил по ее глазам, что она чувствует то же самое. Но она содрогалась от возбуждения и нетерпения. Ее взгляд впился в лицо Сестры Афины с жадным пылом. Она стремилась как можно скорее испытать сама это потрясающее переживание. Мое собственное настроение было слегка иным. Вся моя прошлая жизнь предстала передо мной в виде череды пульсирующих картинок. Я восставал против непоследовательности и бессмысленности прошлого. Достижения, которыми я гордился, потеряли весь свой смысл, потому что они, не привели меня никуда. На ум мне пришли слова Льюиса Кэррола:

"Мудрая рыбка никогда никуда не отправляется без дельфина". И вне всякой связи в мое сознание ворвалась мелодия:

Когда я проснулся, было, полагаю, около полуночи. Кто-то накинул на меня плед. Я не замерз, несмотря на бриз, врывавшийся в открытую дверь. Последнее насторожило меня — очень странно, что она была открыта. Эта местность пользовалась дурной славой якобы из-за изобилия разбойников.

Царь Лестригонов сидел за своим столом и что-то писал при свете лампы. Я лениво наблюдал за ним, чувствуя себя очень комфортно, и был несклонен двигаться куда бы то ни было.

Вскоре я услышал глухой звон колокола в отдаленной церкви. Пробило двенадцать часов.

Лам немедленно поднялся, пошел к двери, спустился вниз по ступенькам и вышел на залитую лунным светом террасу. Он обратил лицо к северу. Глубоким торжественным голосом он декламировал то, что очевидно было заклинанием.

— Приветствую тебя, кто есть Ра безмолвия, даже тебя, кто есть Кефра жук, что путешествует под небесами в челне полуночного часа солнца. Тахути стоит в своем великолепии на носу, и Ра-Хоор правит рулем. Приветствую тебя из чертогов вечера!

Он сопровождал речь сложной чередой жестов. Когда он закончил и вернулся, то заметил, что я проснулся.

— Ну, хорошо ли вы поспали? — спросил он мягко, стоя у моего матраса.

— Никогда еще не спал лучше.

Было бы невозможно передать все детали даже одного дня в Телепиле. Жизнь здесь обладала всей полнотой жизни под героином, но без присущих ей разочарований. Поэтому я буду просто отбирать происшествия, которые прямо относились к нашему Чистилищу.

Вскоре я снова провалился в сон после короткой беседы с Бэзилом относительно каких-то малозначительных вещей, и проснулся утром гораздо более освеженный, и по-прежнему преисполненный убеждения, что подняться без героина невозможно. Однако блестящее весеннее солнце, и его лучи, так свежо падавшие на зелено-серые и серовато-коричневые скалы напротив, напомнили мне, что я приехал в Телепил восстановить свою молодость. Я сдержал свою руку. Мало-помалу сила возвращалась ко мне; но по мере того, как она возвращалась, чувство беспомощности в отсутствие героина заменило страстное желание его.

Я сполз с матраса и нетвердо поднялся на ноги. Лу все еще спала, и она выглядела столь очаровательно в чистом бледном свете, проникавшем в комнату, что я принял твердое решение порвать с той привычкой, что разрушила нашу любовь. Только во сне она и была прекрасна за все эти последние месяцы. Когда же она просыпалась, выражение напряженности и отчаянья на ее лице, нервный тик и разрушение плоти из-за неспособности печени справиться с токсичным воздействием наркотика, делали ее не только в два раза старше ее возраста, но и отвратительной в пороке, более омерзительном, нежели любые чисто эстетические ошибки природы.

Красота Лу, в большей степени, чем у любой другой знакомой мне девушки, зависела от ее духовного состояния. Влияние какой-то идеи могло трансформировать ее в одно мгновение из Венеры в Ехидну или наоборот.

Глубокое духовное удовлетворение сделало ее такой привлекательной этим утром. Но даже пока я стоял и смотрел на нее, ужасающая героиновая жажда почти заставила меня принять порошок ранее, чем я осознал движение моего тела. Но я вовремя заметил этот порыв, и подумал, что прогулка на свежем воздухе поможет мне миновать критический момент. Как только я вышел из дома, меня встретила Сестра Афина.

— Твори, что ты желаешь, да будет то Законом, — сказала она.

Это было обычное утреннее приветствие в Аббатстве. Как я ни привык к этой фразе, она все еще заставляла меня врасплох.

— Доброе утро, — отозвался я несколько смущенно.

— Ответ — "Любовь — закон, любовь подчиняется воле", — улыбнулась она. — Мы обмениваемся этим приветствием, чтобы быть уверенным, что вид наших друзей не отвлекает нас от Великого Труда. А сейчас мы можем поговорить о чем угодно. О нет, не можем, я должна сначала проверить ваш вчерашний график.

Я принес его и мы сели вместе за стол. Разумеется, там был только один крестик. Афина сразу посуровела.

— Это крайне нерегулярно, брат, — заметила она. — Вы не заполнили вторую колонку.

Я обнаружил позже, что частью системы Аббатства было делать вид, что вы очень сурово относитесь к любому нарушению правил, и затем показываете каким-то дружелюбным замечанием, что не это имели в виду. Целью такого поведения было внушить провинившемуся, что проступок был на самом деле очень серьезным, так что напускной выговор производил впечатление самого настоящего искреннего обвинения.

Не зная этого, я был удивлен, когда она продолжила:

— Это ничего, Петушок, мы знаем, что вы — новичок.

Но ее палец указывал строго на вторую колонку. Над ней было написано: "повод для принятия дозы".

Ну что ж, Дионис показал мне выход из этого положения, так что я нагло вывернулся, воскликнув: