И эти амбалы стали опять вылезать из машины. Я догадался, что у них появились к мне вопросы, на которые я не хотел бы отвечать, так что развернулся и быстро пошёл в сторону. Вот тут их должны были остановить оперативники из группы прикрытия, контрразведчики, что следили за мной, или сам следователь, который обещал не оставлять меня без присмотра, но что-то пошло не так и, когда я оглянулся, они шли за мной. Я, естественно, побежал. Они тоже. Даже оглядываться не надо было – топали так, что тротуар подпрыгивал.

Я до окончания института занимался спортом, тренировался по три раза в неделю и в тренировки обязательно входил бег. Так что бегать я умею. А тут меня подгоняло чувство двух неравнодушных ко мне Шварценеггеров за плечами. Поэтому скорость я показал лучшую за всю свою спортивную карьеру. Ещё меня спасло то, что эти двое были накаченными и сильными, но большими и неповоротливыми. Два резких поворота в переулки и они отстают уже метров на двадцать.

Я даже успел порадоваться и решить, что оторвусь от них и скроюсь в лабиринтах Инчхона. Но через пять минут непрерывных манёвров у меня появились сомнения. Они знали местность получше меня. Не боялись делиться и пока один гонит меня, второй срезал через дворы и подворотни. Пока мне везло и оба догоняющих оставались сзади. Но уже появились проблемы с дыханием. Закололо в боку. Меня гнало только понимание, что если остановиться и меня догонят, то будет ещё хуже.

Я перепрыгнул через какую-то тележку. Толкнул мужика, который невовремя вышел из дома. Сбил, прям как показывают в фильмах, прилавок уличного торговца. И каждый такой случай меня хоть немного, но тормозил. Я начинал нервничать. Паниковать. Две толстых тётки в узком проходе – проскочил, а они упали. Велосипедист навстречу – разминулись. Автомобильная дорога – перебежал. Открытый канализационный люк – перепрыгнул.

Я бежал по незнакомому району. В любой момент окажусь в тупике. Или встречу друзей своих преследователей. Или просто споткнусь. С каждой минутой вероятность провала всё больше. Каждый новый шаг – удача. Которая, как известно, непостоянна.

Я пробегал через совсем узкие улочки. Приходилось пригибаться под развешенным бельём. Перепрыгивать через канавы. Пересёк какой-то широкий проспект. Пробовал бежать по нему. Но там меня видно издали и нет возможности спрятаться. Опять нырнул в гущу проулков.

Чуть не упал с какой-то лестницы. На ней были стёсаны ступени и удержаться было нереально. Больно ударился плечом о стену, но удержался на ногах и сохранил скорость. А вот одному из преследователей, кажется, не повезло – вскрик, злое рычание и с этого момента сзади я слышал топот только одного.

Спасение ждало меня за одним из поворотов на очередном белее-менее широком проспекте. Пара полицейских. Один покупал кофе в кафе с окошком на вынос, а второй рядом его ждал уже с горячим стаканчиком в руках. Я резко затормозил, подскочил к ним, обошёл вокруг, чтобы преследователи остались по другую сторону, и попытался сказать, что мне нужна их помощь. Только говорить я не мог. Пытался отдышаться. Организм решил, что спасён и можно заявить о своих проблемах – заболел с новой силой бок, перехватило дыхание, начали подкашиваться перетруженные ноги. Я с трудом устоял, а полицейские посмотрели на меня с призрением, как будто я алкаш какой-то, и направились к своей машине.

Понятно, что отпускать их было нельзя. Один из амбалов застыл в пятидесяти метрах, а второй в это время, наверное, обходил нас, чтобы зайти мне в тыл. Вопреки моим надеждам, упав с лестницы, он ничего не сломал. Но я об этом позже узнал.

Я доковылял вместе с полицейскими до их автомобиля и, уже когда они садились внутрь, сумел попросить о помощи. Наверное, говорил я ещё с трудом, и они меня не поняли, посоветовали идти домой проспаться, пошутили что-то на тему алкоголя в середине дня и попытались закрыть дверь.

Вот в этот момент я увидел второго Шварценеггера, подходившего с другой стороны. Он шёл с таким видом, будто оказался тут случайно и ему совершенно нет дела до меня и полицейских. Тут у меня прорезался голос, я смог громко и отчётливо заявить, что за мной гонятся бандиты и одновременно дёрнул дверь машины на себя, чтобы её не закрыли. Полицейский посчитал это невероятной наглостью, выскочил из машины и оттолкнул меня, разлив при этом свой кофе. Сказал, что его дежурство закончено и если у меня проблемы, то стоит позвонить по номеру сто десять. А от него я могу получить только дополнительных проблем. И на этом он вознамерился опять сесть в машину. Его напарник уже сидел за рулём. Оба бугая были совсем близко. Думаю, ещё пара секунд и они бы меня схватили, сказав «стражам порядка», что успокаивают поддатого друга. Ещё бы и извинились за моё поведение. Но я им этих секунд не дал, найдя, как мне показалось в тот момент, единственный возможный способ – я ударил полицейского. Прямо по лицу. В челюсть. Со всей силы. Даже переборщил. Как потом выяснилось, я ему даже зуб выбил. А вот нечего было оставлять гражданина в беде. Зато я смог до них достучаться.

Оба полицейских мгновенно меня скрутили и, кажется, уже через секунду я был в наручниках на заднем сиденье их машины. Гнавшиеся за мной бугаи что-то говорили, но их никто не слушал. А минут через пятнадцать у меня отобрали телефон, кошелёк, ключи и часы, вытащили ремень из брюк и шнурки из ботинок, а потом оставили в камере в полицейском отделе. И там я решил, что избежал опасности.

Вот только так не думали откровенно уголовные элементы, которые уже находились в камере. Как я понял, их несколько часов назад взяли за драку, предъявить в отсутствии заявлений им ничего не могли и скоро должны были отпустить. А меня им закинули, видимо, в воспитательных целях. Чтобы я проникся серьёзностью ситуации. Сейчас я понимаю, что надо было быть внимательнее к своим словам и уважительнее к окружающим, но тогда мне казалось, что все самые большие проблемы позади и мне светит максимум штраф за хулиганство. Так что я расслабился, что-то не то ответил на не помню уже какой вопрос, грубо попросил оставить меня в покое… И через минуту свернулся у двери калачиком, безуспешно стараясь прикрыть одновременно и живот, и бок, и лицо. Били меня четверо. Ногами. Не глядя, как придётся, куда попало. И, наверное, мне просто повезло, что я остался только с разбитым носом и синяками по всему телу, но без серьёзных травм.

Я не помню, как приходил в чувство. Осознал себя лежащим на полу, перепачканный кровью из разбитого носа и ничего не видя заплывшим левым глазом. А ещё всё болело. Я даже решил, что мне что-то отбили из внутренних органов и я умираю. И был в этом уверен, пока меня не оттащили в комнату для допросов, где та пара полицейских, которой я помешал пить кофе и отдыхать после смены, начала мне рассказывать о моём будущем.

Они, как это заведено в их профессии, разделились на доброго и злого полицейского. Только добрый был тоже немного злым. Один мне предполагал, что в камере меня порежут в первые же полчаса, а другой успокаивал, утверждая, что пару дней я там протяну. Первый обещал засунуть в меня все четыре ножки от стула, а второй считал, что влезут только две. Мне в их диалоге реплик не находилось. Я сидел прикованный наручниками к стулу и склонялся к мысли, что надо было договариваться с китайцами.

Вдоволь поиздевавшись надо мной, как следует запугав, полицейские перешли к конструктивным предложениям. Точнее, к требованиям. Оказалось, что если я оплачу стоматолога пострадавшему, то они меня смогут простить. Останется только компенсировать им издержки: пролитый кофе, затраты на внеплановую поездку в участок, моральные страдания и переработку. Последнее, по их словам, произошло из-за того, что они оказались в участке после окончания смены и бездушный компьютер считает, что они всё ещё на службе, а значит начислит им соответствующее вознаграждение, которое будет выплачено из бюджетных средств, получаемых из налогов, то есть отчислений каждого порядочного гражданина Кореи в том числе и полицейских, которые стояли передо мной. Получилось, что они из-за меня заплатят больше налогов и их тоже надо компенсировать.