«Истина» использовала любую возможность, чтобы очернить имя, честь и намерения Межзвездного Альянса. В её публикациях оправдывалось стремление к возрождению «величия Центавра»… хотя, как не мог не заметить Вир, о том, какими путями можно было бы достичь этого величия, газета всегда умалчивала. Словно авторы стремились разжечь огонь национализма среди читателей, в то же время не указывая им ясной цели. По крайней мере, пока что.

- Значит, вы говорите, что не хотите видеть меня в числе участников, - резюмировал Вир.

- Нет. Нет, я этого вовсе не говорил. Альянс должен понять, что лучший способ работать во благо будущего, это объединить как можно больше союзников. Включая центавриан. Я просто хотел предупредить заранее, что, скорее всего, найдутся такие, которые сделают все возможное, чтобы завтра вам было не по себе. Еще раз заверяю, что я сделаю все, что в моей власти…

- Этого не нужно, - тихо отозвался Вир. - У меня нет ни малейшего желания ставить вас в неловкое положение.

- Вир, - Шеридан не мог не улыбнуться. - Я - Президент Межзвездного Альянса. Попадать в неловкие положения - это неотъемлемая часть моей работы.

- Да, я знаю. И, тем не менее, это не означает, что я должен делать вашу работу еще более трудной, чем она уже есть, не так ли? По правде говоря, мистер Президент, мне самому не хочется появляться там, где меня не особо хотят видеть. Поверьте мне, я слишком часто оказывался незваным гостем. Так что, я стал достаточно толстокожим, чтобы не замечать обид, подобных нынешней.

- Вир…

Но Вир уже поднялся.

- Я выражаю глубокую признательность за возможность побеседовать с вами, мистер Президент. Я рад, что мы поговорили. И я рад, что из первых рук узнал, где находится мое… точнее наше, то есть Республики Центавра… место.

- Вир, разве вы не слышали, что я сказал? - спросил Шеридан с явным раздражением. - Я не желаю, чтобы Альянс принуждал меня к определенным решениям. Я лишь хотел предупредить вас, что завтра возможны сложности, но это не означает…

- На самом деле, мистер Президент, означает. И означает именно то, что вы думаете. А теперь я должен идти.

Вир направился к двери. Шеридан вышел из-за стола, вид у него был весьма озабоченный.

- Вир… - начал он.

Вир повернулся к нему, расправил плечи и сказал:

- Я думаю… Я думаю, будет лучше, если некоторое время вы будете обращаться ко мне «Посол Котто».

И с этими словами он вышел их офиса Шеридана.

Дурле все было понятно, хотя во снах это понимание становилось еще более четким.

Конечно, во время он бодрствования он тоже точно знал, чего хочет от Примы Центавра. Но приходилось одновременно решать столько дел, уделять время стольким деталям. Люди добивались его внимания, этот канцлер чего-то хотел, тот министр требовал хотя бы пятиминутной аудиенции. Каждый раз пять минут, по крайней мере, в теории. А на деле, пять минут всегда оборачивались пятнадцатью, или двадцатью, или получасом, и дальше оказывалось, что все расписание пошло прахом. Так легко от всего этого свихнуться.

Но когда Дурла засыпал, о, тогда он видел будущее - свое славное будущее - с удивительной ясностью.

Он представал перед своим внутренним взором в виде великана в сотни футов высотой - голографическая проекция, которую видят все на многие мили вокруг. Да что там, на самом деле его видят и ему внимают все жители Примы Центавра. Вот он произносит воодушевляющую речь, обращается к народу, указует ему путь в светлое будущее, и в ответ все вокруг выкрикивают его имя, раз за разом, снова и снова. Взывают к нему, умоляют позволить им разделить с ним его славу и величие.

А Дурла продолжает свою речь, он говорит о том великолепии, которое суждено обрести Приме Центавра, о тех свершениях, которых добьется великая Республика под его предводительством. Толпа с восторгом и упоением вновь выкрикивает его имя, и еще, и еще, и еще… Такие сны очень взбадривали Дурлу.

Он всегда стремился к величию, с тех самых пор, как услышал, что величия ему никогда и ни за что не дано будет достигнуть.

Отец Дурлы, кадровый военный, предъявлял высокие требования ко всем, кто его окружал. У него было двое сыновей - погодков. Отцу не потребовалось много времени, чтобы решить, кто из двоих станет его любимцем. И это оказался не Дурла. Нет, избранником стал его старший брат Солла.

Даже Дурле трудно было ненавидеть Соллу. Старший брат был не только примерным учеником и отличным солдатом, он, как ни странно, отличался еще и добрым сердцем. Сколь грозен был Солла в бою, столь же нежен со своим младшим братом. Их разделял всего год, это так, но даже если бы их разделяла хоть целая вечность, ничего бы не изменилось. Дурле приходилось усердно трудиться над любой задачей, а Солле все давалось легко. Любых успехов он достигал играючи. Его редко видели штудирующим книгу, но его оценки всегда оказывались лучше, чем у Дурлы. Дурла никогда не видел старшего брата на тренировках, и все же именно Солла был лучшим фехтовальщиком в городе.

И все знали, что Солла далеко пойдет.

Именно поэтому Дурла решил убить его.

Последней каплей оказалась женщина Соллы. Дочь высокородного аристократа, необычайно красивая, удивительно экзотичная. Юный Дурла, которому только что пошел двадцатый год, увидел её во время одного из нечастых посещений императорского двора. Но, к несчастью для Дурлы, первым на глаза девушке попался не он, а его старший брат, и после этого уже поздно было что-либо предпринимать. Девушка сразу же без памяти влюбилась в Соллу. Солла также увлекся ею, и стоит ли его за это винить? Лучистые глаза, длинные рыжие заплетенные в косу волосы, которые соблазнительно соскальзывали на её плечо, тело столь крепкое и точеное, что когда она шла, мускулы рельефно поигрывали под её бронзовой кожей. С того мгновения, как Дурла увидел эту девушку, он изнывал от желания плотской близости с ней.

Но оказалось, не он один. Был еще один центаврианин, служивший в имперских войсках вместе с Дурлой и Соллой. Его звали Рива. И его страсть к этой девушке - Мэриэл - оказалась столь велика, что он вызвал Соллу на дуэль. Это была ужасная битва, и Солла, конечно, победил, потому что он всегда побеждал. Рива, однако, во всеуслышание дал обет отомстить, заявив, что его конфликт с Соллой отнюдь не исчерпан.

Этот шанс Дурла не мог упустить. Влюбленный без памяти, раздосадованный достижениями своего брата и тем уважением и поклонением, с которым относились к Солле родители, Дурла, считавший, что заслуживает всего этого в равной степени, решил, что медлить больше нельзя. Он отравил брата… и себя.

В этом и заключалась изюминка его плана. Он проглотил тот же яд, который подмешал в пищу Солле. Кто ж после этого станет его подозревать? Требовалось только принять дозу не слишком маленькую, чтобы на лицо были признаки отравления, и не слишком большую, чтобы не умереть. План увенчался полным успехом, и не успел Солла, изведенный отравой, испустить свой последний вздох, как Риве предъявили обвинения в убийстве. Сослуживцы Ривы сами пришли арестовывать его. К несчастью, или к счастью, в зависимости от того, чьими глазами на это смотреть, Рива не стал безропотно сдаваться. Напротив, он вовсе не стал сдаваться, и оказал сопротивление аресту, что всегда глупо, особенно если те, кто пришел арестовывать тебя: а) численно превосходят тебя, и б) уже разгневаны на тебя, поскольку верят, пусть даже и ошибочно, что ты несешь ответственность за смерть их друга.

В результате, к концу ареста, отдельные части Ривы оказались разбросаны по весьма обширной территории.

Все эти обстоятельства оказались чрезвычайно выгодны для Дурлы, даже больше, чем он рассчитывал. Родители, сраженные горем, окружили его заботой и вниманием, частично из-за чувства вины, но в основном потому, что Дурла остался их единственным сыном, а значит, единственной надеждой на возвышение рода.