Мак-Кей ценил в искусстве термальные свойства.
– Я проглядел ваши наметки насчет Фрателлини. Давайте дадим это прямо в пятницу.
Мак-Кей поручил ему поработать над этой темой несколько недель назад, не считая тогда задание особенно важным.
– Нам пока недостает материала, – возразил Эндрю.
– Какого же?
– Мы хотели снять самого Фрателлини и его обсерваторию. Этим должна была заняться бригада, которая отправилась снимать раскопки в Ватикане.
Худое лицо Мак-Кея сморщилось еще больше.
– Придется обойтись тем, что есть. Главное – что у людей на языке. Вдруг уже через неделю об этом все забудут? Десять минут получится?
– Надеюсь, да. На сколько минут выпускать Уингейта?
– Боже, снова он?
– Мы за него заплатили.
– Контракты на определенный срок – полнейшая чушь.
Бывают лица и голоса, которые трудно долго выносить. У вашего Уингейта именно такое лицо и такой голос. Ладно, покажете его минуты три – только смотрите, чтобы он не больно расходился!
– Он свое дело знает.
– Вот это-то мне и не по нраву. Все мы в своем деле что-нибудь да смыслим, иначе не проживешь. Но мы по крайней мере признаем, что знания наши не очень-то глубоки. А эти журналисты-ученые болтают так, словно для них не осталось никаких загадок. Как бы мне хотелось, чтобы он дал петуха!
– Это не пойдет программе на пользу.
– Ну, тогда пускай ошибется в своей еженедельной проповеди в воскресной газете. Могу я доверить все это вам, Энди?
– Да. Послать бригаде в Рим телеграмму об отмене задания?
– Об отмене?
– Чтобы не снимали интервью с Фрателлини, раз у нас все равно не найдется для него времени.
Мак-Кей немного поразмыслил:
– Нет, давайте оставим как есть. Вдруг еще придется его куда-нибудь вставлять. Скажем, по весне. Ретроспектива «Зимы Фрателлини».
– Если таковая будет.
Мак-Кей пожал плечами:
– Тогда «Что стало с „Зимой Фрателлини“». Так или иначе сгодится. Кроме того, у Билла Дайсона в Милане подружка. Он никогда не простит мне, если я лишу его возможности нанести ей визит.
В выходные снегопад прекратился. В субботу вечером и в воскресенье хлестал дождь, а в понедельник установилась холодная, но ясная погода, и в зябком лазурном небе проносились только маленькие облачка. Хотя в баре, где Дэвид и Эндрю назначили встречу, было тепло, даже душно, если не считать сквозняков от поминутно распахиваемой двери.
– По рюмочке виски? – предложил Дэвид. – Чтобы быстрее кончалась эта проклятая «Зима Фрателлини».
– Разве что по одной: полно работы.
– Как и у меня. Но мне легче ее выполнять с затуманенной головой. Видел в пятницу твою программу.
– Ну и какие будут замечания?
– Распространяем тревогу и уныние? Вся эта болтовня о ледниковом периоде…
– Мы всполошили министерство внутренних дел?
– Официально – нет. Но подбросили пищи для разговоров. Говорят, на следующее утро в «Харродз»[3] было столпотворение за лыжами.
– Это все Трэвор Уингейт. Мы подписали с ним контракт на дюжину выступлений, так что теперь приходится с ним мириться, в противном случае – прощайте денежки.
Лучше бы было махнуть рукой на деньги, но бухгалтерия никогда на это не пойдет.
– Не нравится мне его усмешка, – сказал Дэвид. – Уж больно издевательская.
– Он совершенно лишен телегеничности, но нам потребовалось несколько его выходов в эфир, чтобы это осознать. Иногда так случается. Все, что нам остается, – это выпускать его на самые острые сюжеты, способные захватить публику. Вот мы и подарили ему ледниковые периоды.
– Самые робкие из зрителей, должно быть, перепугались не на шутку.
– Но мы же подчеркивали, что это крайне маловероятно!
– Так, между прочим. И крупным планом – сползающие с гор Уэльса ледники и белые мишки, нежащиеся на солнышке на льду Заводи.[4]
– Воздействие на воображение зрителя – предмет нашей гордости.
– Я кое-куда заглянул, – продолжал Дэвид. – Создается впечатление, что существует несколько теорий о причинах ледниковых периодов. Причем наиболее здравая из них основана на учете колебаний в уровне солнечной активности. Ее автор – некто Пенк. Ты отдаешь себе отчет, что повсеместное уменьшение средней температуры всего на три градуса приведет к тому, что север Шотландии скроется под ледниками?
– Учти, я тоже не терял времени даром, – сказал Эндрю. – В образовании ледовых шапок больше повинны осадки, нежели температура воздуха. Сибирь расположена так же далеко на севере, как Гренландия, и там не менее холодно, а ледников нет и в помине. Облака, несущие влагу, не забираются так далеко в глубь суши.
– Черт побери, над нашими островами, затерянными среди морей, как будто вполне хватает набухших от влаги облаков!
– Как бы то ни было, уменьшение солнечной активности пока незначительно. Фрателлини рассуждает о двух-трехпроцентном снижении количества солнечной энергии, достигающей внешних слоев атмосферы. Колебания в таких пределах – нормальное явление, вызванное локальной, временной изменчивостью солнечной активности.
– Но у нас станет прохладнее, это уже точно.
– Раз-другой предстоит встретить Рождество со снегом.
Может, снова будем поджаривать на льду Темзы бычка…
Большинство авторитетов как будто сходятся с Фрателлини во мнении, что колебания не продлятся долго – скорее всего не дольше шести месяцев.
– А вдруг все-таки дольше?
– За истекшие шесть с половиной столетий европейские ледники дважды наступали и дважды ретировались. В начале четырнадцатого века они принялись было расти в западных Альпах, но в пятнадцатом все пришло в норму. К концу шестнадцатого века льды снова перешли в наступление – в восточных и западных Альпах, а также в Исландии.
Рост продолжался и в начале девятнадцатого века, но потом ледники поджали хвосты. С тех пор площадь паковых льдов сокращается по всему миру. Возможно, сейчас снова наступает их время.
– Так что можно ожидать переполоха на бирже в связи с ростом курса акций компаний, производящих нагревательные приборы?
– Переполоха – не исключено. Но если это всего лишь временное понижение температуры, к чему склоняются климатологи, то позднее может начаться обратный процесс. Тогда жди повышенного спроса на лосьоны для загара. В нашем столетии преобладала тенденция к повышению температуры.
– Я бы предпочел гипотезу вашей программы, – сказал Дэвид. – Белые медведи – это, конечно, перебор, но ты только представь себе ясный денек, замерзшую Темзу, звонкие голоса в неподвижном воздухе, звон бубенчиков на санях, скользящих по набережной Виктории…
– Не знал, что ты так сентиментален.
– Все мы, циники-реалисты, слеплены из одного теста.
Это наше средство защиты от самих себя. Раньше я коллекционировал рождественские открытки с зимними сюжетами и снегом: крестьяне, собирающие хворост на закате, домики на опушке, постоялые дворы и все такое прочее…
– И дрозды.
– Нет, дроздов я не коллекционировал. У каждого свои пристрастия.
– Что случилось с коллекцией?
– Меня постигло разочарование. Мои престарелые тетушки либо поумирали, либо ударились в религию и стали присылать мне картинки из жизни святого семейства. Так что теперь у меня сплошь репродукции классиков и так называемый юмор. Продолжать прежнее занятие не было никакого смысла.
– В этом году я попробую пополнить твою коллекцию.
– Буду очень тебе благодарен.
Эндрю взглянул на часы:
– Мне пора. Как насчет того, чтобы по-холостяцки пройтись вечерком по пабам? Кэрол отправилась в Илинг – решила навестить какую-то мерзопакостную особу, свою бывшую одноклассницу.
Дэвид покачал головой:
– Сегодня не получится. Может, заглянешь к Мадди?
Все веселее вдвоем.
– Возможно. Там будет видно.
Однако вечер сложился иначе. Эндрю познакомился с молодым нигерийцем из группы стажеров, который, бесцельно слоняясь из комнаты в комнату, спросил у него, в какую сторону сворачивать. Причем английский его был до того правилен, а тон – столь меланхоличен, что Эндрю неожиданно для себя пригласил его поужинать. Эндрю привел нигерийца в свой клуб в надежде встретить там секретаря, проторчавшего большую часть жизни в Индии и относившегося к представителям небелых народов с не меньшей антипатией, чем Эндрю – к нему самому. Надежде не суждено было сбыться, но наивность и пылкая признательность молодого негра пришлись ему по душе, и вечер получился вполне приличным. Вернувшись, Эндрю не застал Кэрол дома. Он лег в постель и уже сквозь сон услышал, как открывается входная дверь.
