Эндрю глядел на нее во все глаза и молчал, ибо не доверял собственному языку.

– Разве я хоть раз обманывала тебя, Энди? – еле слышно спросила она.

– А разве он раньше просил тебя об этом?

Мадлен поймала его взгляд.

– Почему ты не доверяешь мне, Энди? Потому что я бросила тебя и вернулась сюда? Выходит, я потеряла тебя?

Как я потом сожалела о своем поступке!..

– У поступков бывают последствия, – ответил он через силу. – Дело не столько в твоем бегстве, сколько в том, что было потом. Ты слишком поторопилась, Мадлен, ты оказалась слишком легкой на подъем. Ты не из тех женщин, которые могут запросто перепархивать из одной постели в другую. Тебе надо было попросить отсрочки – глядишь, я бы поверил тебе.

– Да, – сказала она, —, я не из таких. Только твоя догадка неверна: я не делила с Дэвидом ложе.

– Ага, значит, стоило тебе бросить меня, как ты осознала свою ошибку! – воскликнул он с горькой иронией. – Поэтому ты дала Дэвиду от ворот поворот и сидела, как Пенелопа, дожидаясь, пока явится твоя подлинная любовь?

В этом ты пытаешься меня уверить?

– Нет. Я не надеялась снова тебя увидеть.

– Тогда в чем же? Ты терпела мою любовь от одиночества, хотя продолжала любить Дэвида. Что же изменилось теперь?

Ответ последовал не сразу. Жестом, в котором невероятным образом слились гордость и стыдливость, она распахнула полы шубы и тут же запахнулась снова. Он успел заметить, как раздалось ее тело, обтянутое синим шерстяным платьем.

– Вот что, – сказала она.

Эндрю остолбенел и вымолвил только:

– Он…

– Наш? Твой? Да, несомненно. Я поняла, что беременна, еще в самолете, когда летела сюда. Сперва я решила, что меня просто тошнит от воздушных ям… Очень скоро я разобралась в своих подлинных чувствах, но было уже поздно что-либо предпринимать: аэропорт закрылся, а Пейл доживал последние дни. Единственное, что мне оставалось, – попытаться выжить. Я не знала, хватит ли у меня сил, но меня поддерживал Дэвид. Он все время разглагольствует о ребенке. Он уверен, что родится мальчик. Мне кажется, он тоже лучше разобрался в себе. Ему бы хотелось иметь сына.

– Все будет совсем непросто, – произнес Эндрю. – Ни больниц, ни оборудования…

– Не бойся, все пройдет как полагается.

Ее спокойная уверенность рассеяла его страхи, но смятение не проходило. Он представил себе Дэвида, диктатора зарождающейся империи, которому нужен сын, преемник…

– Бедный Дэвид! – невольно вырвалось у него.

– Да, бедный Дэвид, – согласилась она.

Этот невинный заговор, скрепленный любовью, рассеял его сомнения. Он раскрыл объятия, и Мадлен бросилась к нему, тяжело повиснув у него на шее.

– Ты все спрашивал и спрашивал, – услыхал Эндрю ее щекочущий шепот у самого уха. – А сам ничего не хочешь сказать?

– Я люблю тебя. – Он сжал ее еще крепче. – Люблю вас обоих.

Абониту разбил палатку в центре кольца, образованного «ховеркрафтами». Поприветствовав Эндрю, он дождался, пока они останутся с глазу на глаз за шатким столиком, и только после этого спросил, как обстоят дела.

– Плохо.

– Они не хотят договариваться? – спросил Абониту и налил бренди в две алюминиевые кружки.

– Только на одном условии – чтобы вы оставили Лондон. Они предпочли бы, чтобы вы вообще оставили страну, но понимают, что не могут принудить вас сделать это.

– Они полагают, что смогут настоять на первом своем условии?

– Да. Во всяком случае, они попытаются.

– Почему?

– Разве это не очевидно?

– Им не приходит в голову, что наше отступление не будет препятствием для прихода других?

– Видимо, они намерены бороться со злом в порядке очередности. Они полагают, что с наступлением лета смогут начать возвращать страну под свой контроль.

– Звучит оптимистически.

– Верно.

Абониту указал на кружку с бренди:

– Почему ты не пьешь, Эндрю? Я полагал, тебе не мешает расслабиться.

– Спасибо.

Бренди согрел его, и он понял, до чего продрог. И напуган.

– Что у них там творится? – спросил Абониту.

– Холод, – отозвался он. – Безнадежность. Но они надеются – вопреки всему.

– Как с организацией? С дисциплиной?

– Неплохо – как того и следовало ожидать.

Абониту снова плеснул в кружки бренди и поднял свою к губам.

– Значит, я должен буду добиваться благосклонности моей королевы огнем и мечом. У меня нет другого выхода.

– Что ты собираешься предпринять?

– Наше намерение вполне разумно – дождаться судна с подкреплением. Наступили решающие дни: если им удастся одолеть нас до подхода подкрепления, то все погибнет. Если же нет… Я подумал, что неплохой базой мог бы стать Тауэр.

Более древний оплот суверенитета, который к тому же легче оборонять. Как тебе нравится моя идея, Эндрю?

– Звучит убедительно, – одобрил Эндрю.

– Не слышу энтузиазма.

– Отличная идея!

– От Тауэра можно будет двинуться на запад, прокладывая себе путь огнем и гранатами. По Каннон-стрит, Ломбард-стрит, Чипсайду. Мы сможем даже занять собор Святого Павла! Вдруг мы отыщем священника, который согласится короновать меня в Вестминстерском аббатстве? Король Абониту Первый! Как тебе это нравится?

– Для шутки слабовато.

– Да, Лагосу это придется против шерсти. Но все остальное вполне серьезно.

В наступившем молчании рядом с палаткой послышались чьи-то шаги и посвистывание. В слабом свете работающей от аккумулятора лампочки Эндрю увидел, как пристально смотрит на него Абониту. Свет отражался от его черного лица и от виднеющихся между чуть раздвинутыми губами зубов, белизна которых только подчеркивала негроидность черт.

– Что случилось, Эндрю? – спокойно спросил Абониту.

– Разве что-то случилось? Не понимаю.

– Побывав там, ты преобразился.

– Возможно. – Он посмотрел на Абониту в упор. – Я нашел Мадлен.

– И что же?

Стараясь говорить только правду или хотя бы полуправду, он сказал, не выдавая своих чувств:

– Она с Дэвидом. У нее будет ребенок. Вот и все.

Абониту выдержал паузу и произнес:

– Значит, поиски завершены. С ненавистью покончено.

– С ненавистью?

– Значит, с любовью. Какая разница? Желание, стремление обладать – именно это привело нас сюда, в эту холодную страну.

– Да. И я нашел то, что искал. Но ты-то – нет.

– Нет. – Абониту допил бренди. – Дело в том, что ты, по-моему, всегда слишком сильно зависел от других людей.

Почему ты улыбаешься?

– Потому, наверное, что это правда.

– Правда. Все мы время от времени зависим друг от друга. Я, к примеру, зависел от тебя, Эндрю, да еще как.

– Зависел? А теперь – нет? – Он махнул рукой, имея в виду лагерь. – Ты избавился от страха перед их страхом?

– Думаю, они изживают его. Сунь им в руки огонь – они и то не испугаются. Они принесут сюда свое солнце.

– Солнце сулит жизнь, – сказал Эндрю, – а не смерть.

Абониту резко поднял голову, отчего блеснули его очки.

– Я ждал этих слов. Что мне делать с тобой, Эндрю?

Рядом с Абониту стоял прислоненный к столу автоматический карабин. На столе не было ничего, кроме алюминиевых кружек и фляжки с бренди. В ящичке под походной койкой Абониту имелась еще одна такая фляжка. Эндрю с содроганием осушил свою кружку.

– Почему со мной надо что-то делать?

– Потому что я больше не могу тебе доверять. Существует возможность, что ты предашь нас. Риск слишком велик.

– Как же Абониту Первый разделается с первым своим изменником? – улыбнулся Эндрю. – Интересный вопрос!

– Можно отослать тебя назад к твоим соотечественникам.

– Неверно. Я могу принести им пользу.

– Действительно. Тогда что же?

– Есть более простое решение. – Абониту молча ждал продолжения. – Отправь меня обратно в Африку на судне, которое доставит подкрепление. Тебе не придется даже искать предлог: с камерой сможет обращаться кто-нибудь другой – например, юный Нуму. Я вернусь и сделаю первую программу об экспедиции в Лондон. У нас уже достаточно материала.