— Я верю в нее! Она не такая! — воскликнул юноша.

— Эх, молодой человек, — покачал головой горбун, — Куэй в свое время тоже был очень уравновешенным, вдумчивым и преуспевающим господином, одержимым идеями человеколюбия. Но даже Куэю не удалось устоять перед искушениями этого, образно говоря, дьявола в человечьем обличье. Куэй сдался. Думаешь ты бы устоял, окажись ты на его месте?

— К тому же, — пробормотал Фэнтом, не в силах оправиться от потрясения, — он ею совсем не интересовался. И даже не пробовал ухаживать!

— Это не совсем так. Совсем недавно, буквально на днях, Кендал впервые в своей жизни оказался совершенно беспомощным перед другим человеком. И этим человеком был я! В руке у меня был пистолет, направленный прямо ему в сердце, но отнюдь не это стало главным моим оружием. До этого я видел, как он ошивался возле хижины, видел потом перепуганное личико девушки, и догадался сопоставить одно с другим. Я пригрозил Кендалу, что обязательно зайду проведать её, а заодно поведаю ей несколько незатейливых историй из его прежней жизни. Услышав это, он со страху едва в штаны не надул. Лицо его тут же покрылось потом. И через мгновение он капитулировал, безоговорочно согласившись выплатить мне все то, что украл у меня пятнадцать лет тому назад, плюс к тому щедрые проценты, набежавшие за эти годы и ещё кое-что сверх того — так сказать, в возмещение понесенного мною морального ущерба!

Он снова усмехнулся, но на этот раз его смешок больше походил на звериный рык.

— Он пообещал, что я получу все сполна. Клялся и божился, вернет все до гроша; и так оно и было бы, если бы только, разумеется, Куэй не встал у него на пути. Куэю хотелось заполучить все, так что раскошеливаться и отдавать мне те жалкие крохи, о которых я просил, он вовсе не собирался. Скупость была одним из тех пороков, семена которых Кендал заронил в его душу, и с тех пор она пустила крепкие всходы и цвела пышным цветом. К тому же, Фэнтом, если уж у Кендала возникли опасения, что твоя девица станет прислушиваться даже к моим словам, то неужели ты думаешь, что он не пустит в ход всю свою изобретательность и красноречие, которым наделил его Господь, чтобы затуманить ей мозги и потом овладеть ею?

— Все, хватит! Я верю тебе! Верю! — воскликнул юноша. — Ну, мне пора. Прощай. Ты мне тут такие страсти рассказал, что, наверное, это стоило мне десяти лет жизни и ещё тысячи лет в аду!

— Постой, — сказал горбун. — А что, если я покажу тебе дорогу в долину, поехав по которой, ты сможешь сэкономить целых десять часов?

— Десять часов?

— Ну да, путь через горы, которым ездил Луис Кендал. Скорее всего, это были потайные тропы, о существовании которых не знал больше никто. А так он точно доберется обратно гораздо раньше тебя — на десять часов!

— О, Господи! — охнул Джим Фэнтом.

— Но поехали со мной, и думаю, что смогу это исправить. К тому же Кендал не знает, что мы едем за ним!

— Помоги мне наверстать эти десять часов, — сказал Фэнтом, — и буду обязан тебе всей своей жизнью!

Целых десять часов!

— Тогда лови тех двух лошадей Куэя, — распорядился горбун. — Ему они больше все равно уже не понадобятся. Он сейчас восседает верхом на белом коне, который, полагаю, уже прибыл к месту назначения. Этот конь не бывает в стойле, и всякий раз в его седле сидит новый всадник. Но ему неведома усталость.

Он снова злорадно усмехнулся, но Фэнтом тем временем уже снимал путы с ног коней, принадлежавших покойному, и пропустил мимо ушей последние слова собеседника.

Они без промедления пустились в путь, прихватив с собой двух запасных лошадей, и, миновав заросли, выехали на холмистую равнину, расстилавшуюся за лесом стройных тополей, направились в сторону возвышавшихся перед ними гор.

Юноша исподволь разглядывал горбуна. Очевидно тот не был привычен проводить по многу часов к ряду в седле. Он постоянно ерзал, съезжая, то на одну, то на другую сторону, безуспешно пытаясь устроиться в нем поудобнее.

Однако за всю дорогу Фэнтом не услышал от него ни слова жалобы. Сам юноша, хоть и был опытным наездником, теперь едва держался в седле от усталости, его тело онемело и налилось свинцовой тяжестью, и временами подумывал о том, что его попутчик до сих пор не свалился с лошади лишь по чистой случайности. Но, похоже, сдаваться горбун не собирался. Он покачивался в седле, то и дело хватаясь обеими руками за луку, в агонии запрокидывая голову, но ни разу не проронив ни слова.

Всю ночь напролет они ехали еле различимой на земле тропой, проложенной напрямую через высокогорье, ещё затемно остановились у края долины и посмотрев на небо увидели, что, как говорят персы, в чашу ночи упал первый камень рассвета.

Зарево рассвета быстро разливалось по небу, озаряя вершины восточных гор. Не теряя времени, всадники устремились вниз по тропе, пересекающей склон холма, и их взорам открывалась панорама простирающейся внизу долины. Водная гладь озера и реки постепенно розовела, и на поверхности воды играли серебряные и золотистые блики. Издалека этот пейзаж казался нарисованным на холсте, и можно было подумать, что какой-нибудь шаловливый ребенок мазнул по нему рукой, перепачканной сажей, ибо там, где раньше стояли дома, теперь темнели маленькие черные пятна, над которыми кое-где все ещё витали тоненькие струйки дыма, словно острые, белые пики стоявшие в холодном воздухе тихого утра. Всадники отчаянно пришпоривали коней, спеша поскорее спуститься в долину.

За ночь им приходилось трижды менять коней, и у самого края долины они переседлали их в последний раз, оставляя коней Куэя на лесной опушке, и во весь опор устремляясь вниз, к подножию склона. Конь горбуна спотыкался от усталости, но Чернец был ещё полон сил и бодро летел вперед с высоко поднятой головой.

— Подарок врага, — задумчиво сказал Фэнтом, хотя не собирался говорить вслух ничего подобного.

Горбун обратил к нему лицо, на котором в лучах рассвета стало заметно выражение смертельной усталости. Его губы были плотно сжаты, и теперь они растянулись в многозначительной ухмылке.

— Покойного врага! — заметил он.

— Что?! — воскликнул Фэнтом, мгновенно отрешаясь от собственным раздумий.

— Ты же говорил о коне?

— Да.

— Крюгер в тюрьме. И если хочешь знать, его скорого повесят.

— Крюгер в тюрьме?!

— В тюрьме. Когда он свалился с лошади, то проломил себе череп. Этот слюнтяй решил, что умирает и признался, что это он убил Лэрри Фелана.

— Боже милосердный, — воскликнул Фэнтом, — так, значит, я теперь снова стал свободным человеком?

— Свободным, — ответил горбун, — как и любой из нас, кому приходится постоянно быть начеку и задумываться о том, как высоко общество и молва занесет свой кнут, и когда он опустится на наши спины. Так, что, друг мой, виселица тебе больше не грозит.

— Но зачем Крюгеру — этому недомерку Сэмми Крюгеру — зачем, черт возьми, ему понадобилось убивать Фелана?

— Насколько я помню, то вроде бы из-за ревности. Якобы он ревновал к нему какую-то девицу, потом незначительная перебранка на танцах… а маленькие люди очень злопамятны. Знаю по себе, как видишь, я тоже ростом не вышел!

Он усмехнулся над этим своим замечанием, и появившееся у него на лице выражение обезобразило его ещё больше.

Они спустились в долину, и подняв коней в галоп, то и дело поглядывали назад, на вершину скалы — и внезапно разом пригнулись в седлах и поспешили скрыться в зарослях, ибо в тот самый момент на вершину склона выехал сам грозный Луис Кендал, тут же направивший усталого коня вниз по тропе, ведущей в долину!

Юноша и горбун взволновано переглянулись, и снова пришпорили коней, избегая выезжать на дорогу, опасаясь, что поднятая ими пыль может ещё не осесть к тому времени, как по ней проедет Кендал, и тогда он обязательно догадается, что незадолго до него здесь уже кто-то проезжал.

На душе у Джима Фэнтома было неописуемо тяжело. Пророчества горбуна начинали сбываться. А что, если победителем из той схватки, что им, несомненно, предстоит, выйдет Кендал? Что тогда станет с бедняжкой Джо Долан, попади она в лапы к этому чудовищу?