Антонио после разговора с доном Карлосом в его штаб-квартире с тяжелым сердцем ушел из карлистского лагеря, снова надев монашескую рясу поверх своей обычной одежды патера.

Инквизиторы поручили ему остаться при доне Карлосе и войти к нему в доверие. Это было бы нетрудно, если бы он иначе повел дело, теперь же между ним и принцем встала непреодолимая преграда. Они разошлись в главном и разошлись бесповоротно, служба при доне Карлосе стала для Антонио невозможной.

Она была бы полна смысла, если бы он мог убедить дона Карлоса отказаться от гибельных замыслов и тем самым спасти Испанию, но дон Карлос с гневом отверг его мольбу. Антонио понял, что все попытки его будут напрасны и Испании не избежать своей страшной участи. Кровавая, гибельная борьба уже начиналась, остановить ее было невозможно!

Антонио, лишенный родительской любви, не знавший ничьей привязанности, весь отдался любви к родине. Он не мог служить ей с оружием в руках, поэтому надеялся послужить, находясь при доне Карлосе. Но и это ему не удалось. Принц не хотел отказаться от кровавых намерений, а патер Антонио не хотел быть свидетелем его жестокостей.

Теперь у него здесь, на севере, осталась одна задача — защищать и оберегать двух девушек, которых он на время устроил в домике старой вдовы.

Уже несколько недель он не видел Амаранты и Инес, дольше, чем предполагал, и теперь спешил к ним, чтобы проводить их обеих в Пуисерду, как хотела графиня.

Они, верно, с нетерпением ожидают его. Антонио торопился в Ирану. Это было в тот день, когда Мануэль Павиа бежал из замка с помощью Инес, а потом вместе с ней, на глазах доньи Бланки, сорвался в пропасть.

Но патер Антонио ничего не подозревал. С той минуты, как расстался с девушками, он ничего не слышал о своем друге, он не знал даже, что его захватили карлисты. Патеры, которых он встречал в карлистских лагерях, ничего сами не знали, офицеры не смели рассказывать, а солдаты не думали ни о чем, кроме вина, карт и разбоя.

Он шел в Ирану, утоляя голод в дороге сочными плодами и маисовыми лепешками, а жажду — водой.

Его поразило, когда он увидел, что ворота городка стерегут жители, вооруженные старыми винтовками и охотничьими ножами.

Что это значило?

До сих пор ему как монаху были всегда открыты все двери, теперь же на него вдруг бросились стоявшие в карауле жители и схватили его, крича все разом, так что Антонио решительно ничего не мог понять.

— Вот он! Он должен сдаться карлистам, — кричали со всех сторон. — Это беглец, генерал, причина нашей беды! Он ведь бежал в рясе!

И его с торжеством повели в город, не отвечая ни на какие его вопросы. Только когда увидели наконец, что на нем настоящая монашеская одежда, и по. бумагам, которые он показал, убедились, что он патер Антонио, его отпустили.

К кому бы он ни обращался, все уклонялись от его вопросов, и никто толком не объяснил ему, что произошло. Все это было слишком странно и непонятно.

Антонио поспешил к домику вдовы, но тут его ждали новые загадки: девушек не видно было ни у окна, ни в садике, который, несмотря на осень, все еще буйно зеленел.

Антонио постучал в одну дверь, потом в другую, но никто ему не открыл. Наконец на его продолжительный стук вышла испуганная вдова. Монах поклонился и подошел к ней. Старуха отчаянно всплеснула руками, узнав его.

— Святая Мадонна! Это вы! — сказала она, понижая голос. — Зачем вы сюда пришли? Вы навлекли несчастье и беду не только на мой дом, но на весь город!

Антонио испугался.

— Я не понимаю вас, сеньора, — серьезно сказал он. — Я пришел навестить двух девушек, которых устроил у вас.

— Ну вот из-за этих-то девушек и разразилась страшная беда над всей Ираной! — сердито вскричала матрона. — Чуть не сожгли город. Такие страсти здесь были, что Боже избавь! И всем этим мы обязаны вам.

— Но что же случилось, сеньора? Вы же видите, я ничего не знаю, у меня не было дурных намерений!

— Дурных намерений? Хотите еще казаться благочестивым человеком, а связались с девушками, из-за которых на нас как снег на голову сваливаются карлисты! Очень вам благодарна, что впутали меня в эту распрекрасную историю! Лучше бы вы кому-нибудь другому оказали такую честь и не ко мне привели их, сколько страху я из-за них натерпелась…

— Погодите горячиться, сеньора.

— Как, вы еще мне указываете! Это интересно! Смотрите, чтобы я не созвала жителей да не рассказала всем, что это вы привели сюда девушек, тогда и ряса не спасет вас, все сильно раздражены. Вся Ирана в опасности…

— Успокойтесь, сеньора, и скажите, наконец, что случилось, — серьезно перебил Антонио горячившуюся женщину. — Вы же видите, что я ничего не знаю.

— И не стыдно ли вам, благочестивому человеку, связываться с такими девушками! Они принесут вам большие неприятности, помяните мое слово…

— Но я хочу знать не ваше мнение, сеньора, а факты.

— Ну да, правды ведь никто не любит!

— Прошу вас, расскажите мне, что случилось, — повторил Антонио, — и торопитесь, ради Бога, все это так ужасно!

— А вот извольте: неделю тому назад ночью поднялся переполох из-за одной девушки, никогда еще в Иране не было ничего подобного! Она начала вдруг громко звать на помощь, и, когда сбежался народ, из ее комнаты выбежал мужчина…

— Невозможно!

— Да, все видели!

— Амаранта…

— Да, да, именно она, — сказала матрона.

— Но если это был он…

— На нем был кавалерийский плащ и сапоги со шпорами, но лица рассмотреть не могли, потому что он бежал, как сумасшедший, ранив девушку кинжалом в плечо.

— Он хотел убить ее!..

— Кто их знает, как это все случилось, она ничего не стала рассказывать, верно, сама виновата! Другая поступила еще безумнее. В старом замке по ту сторону гор сидел в плену у карлистов какой-то генерал…

— Республиканский?

— Да, его взяли во время ночной атаки.

— Вы не знаете имени?

— Они называли его Албукерке.

— Дон Мануэль Павиа де Албукерке? — спросил Антонио.

— Да, да! Его должны были сегодня рано утром расстрелять. И тут другая сеньора исчезает ночью из дома. Она убежала в замок. Клянусь всеми святыми, я ничего этого не знала! Вдруг сегодня на рассвете сюда налетели конные карлисты, грозя сжечь всю Ирану, если мы не выдадим беглецов. Пленный бежал с помощью сеньоры, и они преследовали его. В Иране никто об этом ничего и не знал. Взбешенные карлисты клялись сжечь все наши дома, если в течение дня мы не отыщем беглецов: сеньору и генерала в монашеской рясе. Страх напал на жителей, карлисты ведь шутить не станут! Они ускакали дальше, а здесь у нас все в ужасе, не знают, что и делать. И все из-за этих девушек! Послали нескольких женщин просить пощады, а сеньору Амаранту, оправившуюся от своей раны, прогнали из города. О беглецах между тем до сих пор ни слуху ни духу!

— О Господи… бедные… — пробормотал Антонио.

— Да, пожалейте нас! Вам ведь мы обязаны своим несчастьем! Три женщины, посланные просить о пощаде, вернулись ни с чем. Донья Бланка прогнала их. Теперь все еще больше боятся, того и гляди нагрянут карлисты и исполнят свою угрозу. Тогда все мы пропали!

— А беглецов так и не могут найти?

— До сих пор не могут! Кто их знает, где они спрятались.

— Их преследуют! Что же с ней будет? Где искать Амаранту?

— Не знаю. Что за несчастье! — жаловалась вдова. — Если их не найдут, карлисты сожгут Ирану! Они ничего не щадят.

— Это настоящие разбойники! — вскричал с негодованием Антонио. — Да защитит небо Мануэля и девушек! Мне и в голову не приходило, — обратился он к матроне, — что такое может случиться, иначе я не воспользовался бы вашим кровом. Вы испанка и всей душой принадлежите родине, а не дону Карлосу и его сообщникам. Не одной Иране, всей Испании грозит гибель. Вы говорите, что я виноват в вашей беде, но вы просто не знаете всего. Теперь некогда объяснять, мне надо спешить, но верьте, у меня не было дурных намерений. Я обещал быть защитником этих двух девушек и свято исполню свой долг до конца. Не теряйте надежды на Бога, что бы ни случилось! Святая Мадонна да защитит вас и Ирану!