Эту фразу Луиза вообще не поняла, но продолжала читать дальше и скоро натолкнулась на любопытное место, где говорилось о том, сколько душа обычно пребывает вне земли, прежде чем вернуться в чье-либо тело. Время пребывания колебалось в зависимости от принадлежности человека к какой-либо группе, и мистер Уиллис предлагал следующий расклад:

Пьяницы и безработные 40-50 лет

Неквалифицированные рабочие 60-100 лет

Квалифицированные рабочие 100-200 лет

Буржуазия 200-3000 лет

Высшие слои общества 500 лет

Землевладельцы 600-1000 лет

Ступившие на Путь Посвящения 1500-2000 лет

Луиза заглянула в другую книгу, чтобы узнать, как давно Лист умер. Там говорилось, что он умер в Байрейте в 1886 году. Шестьдесят семь лет назад. Значит, по мистеру Уиллису, он должен был быть неквалифицированным рабочим, чтобы так скоро возвратиться. Но это не укладывалось ни в какие рамки. С другой стороны, она была не очень-то высокого мнения о методах классификации автора. Согласно ему, землевладельцы едва ли не лучше всех на земле. Красные куртки, прощальные кубки и кровавое, садистское убийство лисы. Нет, подумала она, это несправедливо. Она с удовольствием поймала себя на том, что начинает не доверять мистеру Уиллису.

Дальше в книге она обнаружила список наиболее известных случаев перевоплощения. Эпиктет, узнала она, вернулся на землю как Ральф Уолдо Эмерсон. Цицерон – как Гладстон, Альфред Великий – как королева Виктория, Вильгельм Завоеватель – как лорд Китченер. Ашока Вардана, король Индии в 272 году до нашей эры, перевоплотился в полковника Генри Стила Олкотта, высокочтимого американского юриста. Пифагор вернулся как магистр Кут Хооми – это он основал Теософское общество с г-жой Блаватской и полковником Г. С. Олкоттом (высокочтимый американский юрист, он же Ашока Вардана, король Индии). Там не говорилось, кем была г-жа Блаватская. А вот "Теодор Рузвельт, – сообщалось дальше, – в ряде перевоплощений играл значительную роль в качестве лидера... От него пошла королевская линия древней Халдеи; Эго, которого мы знаем как Цезаря, ставший затем правителем Персии, назначил его губернатором Халдеи... Рузвельт и Цезарь неоднократно были вместе как военные и административные руководители; одно время, много тысяч лет назад, они были мужем и женой..."

Луиза все поняла. Мистер Ф. Милтон Уиллис – обыкновенный гадальщик. Его догматические утверждения весьма сомнительны. Может, он и на правильном пути, но его высказывания – особенно первое, насчет животных – нелепы. Она надеялась, что скоро собьет с толку все Теософское общество доказательством того, что человек и вправду может перевоплотиться в низшее животное. И вовсе не обязательно быть неквалифицированным рабочим, чтобы возвратиться на землю через сто лет.

Теперь она обратилась к биографии Листа. Ее муж как раз вернулся из сада.

– Чем это ты тут занимаешься? – спросил он.

– Да так... кое-что уточняю. Послушай, мой дорогой, ты знал, что Теодор Рузвельт был когда-то женой Цезаря?

– Луиза, – сказал он, – послушай, не пора ли нам прекратить все эти глупости? Мне бы не хотелось видеть, как ты строишь из себя дуру. Дай-ка мне этого чертова кота, я сам отнесу его в полицию.

Луиза, похоже, не слышала его. Раскрыв рот, она с изумлением смотрела на портрет Листа в книге, которая лежала у рее на коленях.

– Господи помилуй! – вскричала она. – Эдвард, смотри!

– Что там еще?

– Смотри! У него на лице бородавки! А я ведь о них совсем забыла! У него на лице были бородавки, и об этом все знали. Даже его студенты отращивали на своих лицах пучки волос в тех же местах, чтобы быть похожими на него.

– А какое отношение это имеет к коту?

– Никакого. То есть студенты не имеют. А вот бородавки имеют.

– О Господи! – воскликнул Эдвард. – О Господи, всемогущий Боже.

– У кота тоже есть бородавки! Смотри, сейчас я тебе покажу.

Она посадила кота себе на колени и принялась рассматривать его морду.

– Вот! Вот одна! Вот еще одна! Погоди минутку! Я уверена, что они у него в тех же местах! Где портрет?

Это был известный портрет композитора в преклонном возрасте – красивое крупное лицо, обрамленное ворохом длинных седых волос, закрывавших уши и половину шеи. На лице была добросовестно воспроизведена каждая большая бородавка, а всего их было пять.

– На портрете одна бородавка как раз над правой бровью. – Луиза пощупала правое надбровие кота. – Да! Она там! В том же самом месте! А другая – слева, выше носа. И эта тут же! А еще одна – под ней, на щеке. А две – довольно близко друг от друга, под подбородком справа. Эдвард! Эдвард! Посмотри же! Это те же самые бородавки.

– Это ничего не доказывает.

Она посмотрела на мужа, который стоял посреди комнаты в своем зеленом свитере и брюках цвета хаки. Он все еще обильно потел.

– Ты боишься. Правда, Эдвард? Боишься потерять свое драгоценное достоинство и показаться смешным.

– Просто я не желаю впадать из-за всего этого в истерику, вот и все.

Луиза взяла книгу и продолжила чтение.

– Вот что любопытно, – сказала она. – Здесь говорится, что Лист любил все сочинения Шопена, кроме одного – скерцо си минор. Кажется, он эту вещь терпеть не мог. Он называл ее "скерцо гувернантки" и говорил, что она должна быть адресована только гувернанткам.

– Ну и что с того?

– Эдвард, послушай. Поскольку ты продолжаешь стоять на своем, я вот как поступлю. Сыграю-ка я прямо сейчас это скерцо, а ты можешь оставаться здесь, и мы посмотрим, что будет.

– А потом, может, ты снизойдешь до того, чтобы приготовить нам ужин?

Луиза поднялась и взяла с полки зеленый альбом с произведениями Шопена.

– Вот здесь. Ну да, я помню его. Это скерцо и правда ужасное. Теперь слушай. Нет, лучше смотри. Смотри, как он будет себя вести.

Она поставила ноты на рояль и села. Муж остался стоять. Он держал руки в карманах, а сигарету во рту и, сам того не желая, смотрел на кота, который дремал на диване. Едва Луиза начала играть, как эффект оказался потрясающим. Кот подскочил точно ужаленный, с минуту стоял недвижимо, навострив уши и дрожа всем телом. Затем забеспокоился и стал ходить туда-сюда по дивану. Наконец, он спрыгнул на пол и, высоко задрав нос и хвост, величественно вышел из комнаты.

– Ну что! – возликовала Луиза, поднимаясь со стула и выбегая за котом. – Это же все доказывает! Разве не так?

Она принесла кота и снова положила на диван. Лицо ее горело от возбуждения, она стиснула пальцы так сильно, что они побелели, а узелок у нее на голове распустился, и волосы с одной стороны рассыпались.

– Ну так как, Эдвард? Что ты думаешь? – спросила она, нервно смеясь.

– Должен сказать, довольно забавно.

– Забавно! Мой дорогой Эдвард, это нечто удивительное! О господи! – вскричала она, снова беря кота на руки и прижимая его к груди. – Разве не замечательно думать о том, что у нас в доме живет Ференц Лист?

– Послушай, Луиза. Не впадай в истерику.

– Ничего не могу с собой поделать, не могу. А представь только, что он всегда будет жить с нами!

– Прости, что ты сказала?

– О Эдвард! Я так волнуюсь... А знаешь... Всем музыкантам на свете наверняка захочется встретиться с ним и порасспрашивать его о людях, которых он знал, – о Бетховене, Шопене, Шуберте...

– Он ведь не умеет говорить, – сказал муж.

– Что ж... это так. Но они все равно захотят с ним встретиться, чтобы просто посмотреть на него, потрогать и сыграть ему свои произведения, современную музыку, которую он никогда не слышал.

– Он не настолько велик. Будь он Бахом или Бетховеном...

– Не прерывай меня, Эдвард, прошу тебя. Вот что я собираюсь сделать. Извещу всех наиболее значительных из ныне живущих композиторов во всех странах. Это мой долг. Я им скажу, что у меня Лист, и приглашу их повидать его. И знаешь что? Они полетят сюда со всех уголков земли!

– Чтобы посмотреть на серого кота?

– Дорогой мой, какая разница? Это ведь он! Кому какое дело, как он выглядит. О Эдвард, это же феноменально!