– Как интересно! – вскричал Лексингтон, прыгая с ноги на ногу. – Как бы мне хотелось, чтобы сейчас со мной была моя дорогая бабушка Глосспан и посмотрела на то, что я собираюсь увидеть.

– Я провожу лишь предварительную экскурсию, – сказал гид. – Потом я передам вас на руки кому-нибудь другому.

– Как скажете, – восторженно проговорил юноша.

Сначала они посетили просторную огороженную площадку, где бродило несколько сот свиней.

– Вот здесь все начинается, – сказал гид. – Вон туда они входят.

– Куда?

– Да прямо туда. – Гид указал на длинный деревянный сарай у стены, окружавшей фабрику. – Мы его называем Домом, где заковывают в кандалы. Сюда, пожалуйста.

Когда Лексингтон с гидом подошли к Дому, где заковывают в кандалы, трое мужчин в высоких резиновых сапогах как раз загоняли туда дюжину свиней, и они вошли вместе с ними.

– Теперь, – сказал гид, – смотрите, как их будут заковывать в кандалы.

Внутри сарай представлял собой голое помещение без крыши, однако вдоль одной стены, параллельно земле, футах в трех над ней, медленно двигался стальной кабель с крюками. В конце сарая кабель менял направление и через открытую крышу поднимался вертикально к верхнему этажу главного здания.

Двенадцать свиней сгрудились в дальнем конце сарая и стояли тихо, опасливо озираясь. Мужчина в резиновых сапогах снял со стены металлическую цепь и сзади приблизился к ближайшему животному. Нагнувшись, он быстро накинул петлю на его заднюю ногу. Другой конец прикрепил к крюку, двигавшемуся мимо него на кабеле. Цепь натянулась. Ногу свиньи потянуло вверх, и цепь потащила свинью за собой, но она не упала. Она оказалась ловкой, и ей каким-то образом удавалось сохранять равновесие на трех ногах. Свинья прыгала с ноги на ногу и сопротивлялась натяжению цепи, однако все же пятилась и пятилась, пока в конце сарая кабель не изменил направление и не ушел вертикально вверх. Там свинья дернулась, оторвалась от земли и повисла в воздухе. Пронзительный протестующий визг заполнил помещение.

– Поистине захватывающий процесс, – сказал Лексингтон. – Но что это так смешно треснуло, когда она стала подниматься наверх?

– Наверное, нога, – ответил гид. – А может, и что другое.

– Но это имеет какое-нибудь значение?

– Да никакого, – ответил гид. – Кости ведь не едят.

Мужчины в резиновых сапогах меж тем занялись заковыванием в кандалы остальных свиней. Одну за другой они прицепляли их к крюкам на движущемся кабеле и поднимали выше крыши. Поднимаясь, свиньи громко выражали протест.

– Этот рецепт будет посложнее, чем собирание трав, – сказал Лексингтон. – Бабушка Глосспан ни за что бы с ним не справилась.

Пока Лексингтон глядел вверх на последнюю поднимавшуюся свинью, мужчина в резиновых сапогах тихо приблизился к нему сзади и, пропустив один конец цепи вокруг лодыжки юноши, закрепил петлю, прицепив другой ее конец к движущейся ленте. Не успев сообразить, что происходит, наш герой в следующий момент резко дернулся, потом упал, и его потащило ногами вперед по бетонному полу Дома, где заковывают в кандалы.

– Остановитесь! – кричал он. – Стойте! Ногу защемило!

Но его, казалось, никто не слышал, и пять секунд спустя несчастный молодой человек оторвался от пола и стал подниматься вертикально вверх сквозь открытую крышу сарая. Он висел вниз головой и дергался, как рыба, которую только что вытащили на берег.

– Помогите! – кричал он. – Помогите! Произошла ужасная ошибка. Остановите моторы! Спустите меня вниз!

Гид вынул сигару изо рта, невозмутимо взглянул на быстро поднимающегося юношу, но ничего не произнес. Мужчины в резиновых сапогах уже направились за следующей партией свиней.

– Спасите меня! – кричал наш герой. – Дайте мне спуститься вниз! Пожалуйста, дайте мне спуститься вниз!

Между тем, он уже приближался к верхнему этажу здания, где движущаяся лента изгибалась, как змея, и уходила в отверстие в стене, похожее на дверной проем без двери; а там, на пороге, точно святой Петр у райских врат, его поджидал мясник в желтом запятнанном резиновом фартуке.

Лексингтон, хотя и висел вниз головой, все же увидел его, пусть и мельком, но выражение абсолютного покоя и добросердечия на лице этого человека заметить успел, равно как и веселые огоньки в глазах, легкую задумчивую улыбку, ямочки на щеках – и все это дало ему надежду.

– Привет! – улыбаясь, сказал мясник.

– Быстрее! Спасите меня! – кричал наш герой.

– С удовольствием, – сказал мясник и, ласково взяв Лексингтона за ухо левой рукой, поднял правую руку и ловко вскрыл ножом яремную вену мальчика.

Лента продолжала двигаться. Лексингтон по-прежнему висел вверх ногами, кровь лилась у него из горла и заливала глаза, но кое-что он все-таки мог разглядеть. У него возникло смутное впечатление, будто он оказался в необычайно длинной комнате, и в дальнем конце этой комнаты стоял огромный дымящийся котел с водой, а вокруг котла, едва видимые сквозь пар, плясали темные фигуры, размахивая длинными кольями. Конвейерная лента проходила прямо над котлом, и свиньи падали в кипящую воду одна за другой. У одной свиньи на передних ногах были длинные белые перчатки.

Неожиданно нашего героя страшно потянуло в сон. Но лишь когда его здоровое, сильное сердце откачало из тела последнюю каплю крови, только тогда он перешел из этого, лучшего из всех миров, в другой мир.

Целый день, в перерывах между обслуживанием клиентов, мы ползали в конторе заправочной станции по столу и готовили изюм. Ягоды от пребывания в воде размякли и набухли, и, когда мы надрезали их бритвой, кожица лопалась, и содержимое легко выдавливалось наружу.

Между тем, всего изюмин у нас было сто девяносто шесть, и, когда мы закончили, был уже почти вечер.

– Ну чем не хороши! – воскликнул Клод, яростно потирая руки. – Который час, Гордон?

– Шестой.

В окно мы увидели, как к колонке подъехал фургон с женщиной за рулем и, наверное, восемью ребятишками, которые сидели сзади и ели мороженое.

– Надо двигаться, – сказал Клод. – Сам понимаешь, не явимся туда до заката, все пойдет насмарку.

Он уже начинал дергаться. Его лицо было таким же красным, а глаза так же вылезли из орбит, как и тогда – перед собачьими бегами или перед вечерним свиданием с Кларис.

Мы оба вышли из конторы, и Клод отпустил женщине столько галлонов бензина, сколько она просила. Когда она отъехала, он остался стоять посреди дороги и, щурясь, с беспокойством глядел на солнце, – оно висело в дальнем конце долины чуть выше ширины ладони над линией деревьев, на гребне холма.

– Ладно, – сказал он. – Закрывай лавочку.

Гордон быстро обошел все колонки, закрыв их на замок.

– Ты бы лучше снял этот свой желтый свитер, – сказал Клод.

– Это еще зачем?

– При лунном свете ты будешь сверкать в нем, как маяк.

– Все будет в порядке.

– Нет, – сказал Клод. – Сними его, Гордон, прошу тебя. Вернусь через три минуты.

Он исчез в своем автоприцепе за заправочной станцией, а я вернулся в контору и поменял желтый свитер на синий.

Когда мы снова встретились, на Клоде были черные брюки и темно-зеленый свитер с высоким завернутым воротником. На голове коричневая кепка, низко надвинутая на глаза. Он был похож на артиста, играющего в ночном клубе бандита.

– А это что у тебя там? – спросил я, увидев, что на поясе у него что-то топорщится.

Клод задрал свитер и показал мне два тонких белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно и прочно привязанных к животу.

– Чтобы потом в них складывать, – загадочно ответил он.

– Понятно.

– Пошли, – сказал он.

– Не лучше ли нам взять машину?

– Слишком рискованно. Ее могут увидеть, когда мы ее оставим.

– Но ведь до леса больше трех миль.

– Да, – сказал Клод. – И думаю, ты сам понимаешь, что мы можем получить шесть месяцев тюрьмы, если нас схватят.

– Этого ты мне раньше не говорил.