Когда он, наконец, оказался дома, он почувствовал себя полностью опустошенным, равнодушным ко всему на свете. За прошедший день работы над новым участком 784-й продвинулись вперед. Через пару недель будут сносить прачечную. Оттуда уже вывезли все тяжелое оборудование. Три дня назад ему сказал об этом по телефону Том Гренджер. Когда они будут разрушать здание, он обязательно будет смотреть. Даже захватит с собой ленч в пакете, на случай если дело затянется.

Мэри пришло письмо от ее брата из Джексонвилла. Стало быть, он не знает о разрыве. Он отложил письмо в пачку скопившейся для Мэри почты, которую он все забывал переправить ей.

Он поставил готовый обед в духовку и подумал, не приготовить ли себе стаканчик коктейля, но потом отказался от этой мысли. Он хотел как следует припомнить свой половой акт с девушкой, насладиться им еще раз, возродить в памяти все мельчайшие нюансы. А стоит ему выпить пару стаканов, и мысли эти примут неестественный, лихорадочный оттенок плохого порнографического фильма. Этого ему не хотелось.

Но все вышло не так, как он рассчитывал. Воспоминание не приходило. Он не мог вызвать в себе ощущение упругости ее грудей и тайный вкус ее сосков. Он знал, что сам процесс полового акта был с ней куда приятнее, чем с Мэри. Нежные мускулы Оливии плотнее обхватывали его член, и он лишь один раз выскочил из ее вагины с легким хлопком, словно пробка из бутылки шампанского. Однако он не мог в точности восстановить ощущение наслаждения. Вместо этого ему захотелось заняться онанизмом. Это желание вызвало у него отвращение! Потом само это отвращение вызвало у него отвращение. В конце концов, не святая же она, – сказал он самому себе, усаживаясь за разогретый обед. Подумаешь, автостопщица какая-то. К тому же слаба на передок. В Лас-Вегас захотелось ей, ишь ты! В конце концов, он обнаружил, что пытается смотреть на все происшедшее желтоватыми глазами Мальоре, и это открытие вызвало у него наибольшее отвращение.

Позже он все-таки напился, несмотря на все свои благие намерения, и около десяти часов вечера знакомое слезливое желание позвонить Мэри снова проснулось в нем. Вместо этого он начал онанировать перед экраном телевизора и кончил в тот самый момент, когда актер из рекламы неоспоримо доказал, что анацин является лучшим обезболивающим во всем мире.

В субботу он никуда не поехал. Вместо этого он долгое время бесцельно бродил по дому, откладывая то, что непременно надо было сделать. В итоге он все-таки набрал номер родителей жены. И Лестер и Джин Каллоуэй скоро должны были разменять восьмой десяток. На его предыдущие звонки отвечала Джин (Чарли всегда называл ее «баба Джин»), и ее голос замерзал до состояния льда, когда она понимала, кто звонит. Для нее, а также, без сомнения, и для Лестера он был чем-то вроде животного, которое подцепило вирус бешенства и укусило их дочку. А теперь это животное непрерывно звонит им домой, к тому же абсолютно пьяное, и скулит в трубку, умоляя их дочку вернуться, чтобы иметь возможность снова ее укусить.

Но на этот раз к телефону подошла сама Мэри. Он почувствовал такое облегчение, что сумел собраться и начать разговор вполне связно.

– Это я, Мэри.

– Барт? Как ты поживаешь? – Невозможно было расшифровать интонацию ее голоса.

– Прекрасно.

– Как поживают запасы «Южного Утешения»? Пока еще не истощились?

– Я больше не пью, Мэри.

– Значит, ты одержал над собой победу? – Ему показалось, что голос ее звучал холодно и враждебно, и он ощутил легкую панику, но не из-за ее отношения, а оттого, что он вовсе не был уверен в правильности своего предположения. Как мог человек, с которым он так долго прожил и которого, как ему казалось, она так хорошо знает, ускользнуть от него так стремительно и бесповоротно?

– Наверное, так оно и есть, – сказал он неуверенно.

– Насколько я понимаю, прачечную пришлось закрыть, – сказала она.

– Возможно, это только временно. – У него возникло странное ощущение, что он едет в лифте и ведет неуклюжий разговор с кем-то, кто считает его ужасно скучным собеседником.

– Судя по тому, что сказала мне жена Тома Гренджера, вовсе не временно. – Наконец-то в ее голосе послышались обвинительные нотки. Что ж, это уже лучше, чем ничего.

– Ну, у Тома-то не будет проблем с работой. Наши конкуренты гоняются за ним уже много лет. Ребята из прачечной «Брайт-Клин».

Ему показалось, что она вздохнула. – Барт, зачем ты позвонил?

– Мне кажется, нам необходимо встретиться, – сказал он осторожно. – Встретиться и все обговорить.

– Ты имеешь в виду развод? – Она произнесла эту фразу достаточно спокойным тоном, но ему показалось, что на этот раз в ее голосе послышалась паника.

– Ты этого хочешь?

– Я не знаю, чего я хочу. – Ее спокойствие дало трещину, и теперь ее голос звучал сердито и испуганно. – Я думала, что у нас все прекрасно. Я была счастлива и думала, что ты тоже счастлив. А потом все это рухнуло, как карточный домик. За один день.

– Ты думала, что у нас все прекрасно, – повторил он. Неожиданно он почувствовал к ней острую ненависть. – Если ты действительно так думала, то и глупая же у тебя башка. Неужели ты решила, что я бросил работу просто так, в качестве розыгрыша, словно старшеклассник, который швыряет петарды в женский туалет?

– Тогда в чем же дело, Барт? Что с тобой случилось? Объясни?

Гнев его стремительно растаял, словно гнилой желтоватый сугроб, и под ним обнаружились слезы. Он попытался подавить их, чувствуя себя преданным. В трезвом виде этого не должно было случиться. Когда ты трезв, так твою мать, ты должен держать себя в руках. Ты только посмотри на себя: готов вывернуть свою душу наизнанку и рычать, уткнувшись ей в колени словно мальчишка, упавший со скейта и содравший себе коленку. Но он не мог объяснить ей, что с ним произошло, потому что сам этого точно не знал, а плакать неизвестно о чем – это уж слишком похоже на обитателя сумасшедшего дома.

– Не могу, – ответил он наконец.

– Чарли?

– Если даже отчасти ты и права, то как ты могла не замечать всего остального?

– Мне тоже не хватает его, Барт. Я тоскую по нему. Каждый день.

И вновь в нем поднялась волна негодования. Странно же ты выражала свою тоску!

– Бесполезно это обсуждать, – сказал он после паузы. Слезы текли по его щекам, но он старался, чтобы голос его звучал ровно. Ну что ж, джентльмены, похоже, мы справились со своей задачей, – подумал он и чуть было не хихикнул. – Во всяком случае, не по телефону. Я позвонил, чтобы пригласить тебя на ленч в понедельник. В «Хэнди-Энди». Ну, как?

– Хорошо. Когда?

– Не имеет значения. Я могу отпроситься с работы. – Шутка упала на пол и скромно скончалась.

– В час, – предложила она.

– Хорошо. Я займу нам столик.

– Закажи по телефону. Не приходи туда в одиннадцать, чтобы надраться к моему приходу.

– Не буду, – сказал он смиренно, зная, что, скорее всего, так и сделает.

Наступила долгая пауза. Казалось, им больше нечего друг другу сказать. Почти теряясь в шуме помех, призрачные голоса едва слышно обсуждали что-то на параллельной линии. А потом она сказала нечто такое, что полностью застало его врасплох.

– Барт, тебе совершенно необходимо записаться на прием к психиатру.

– Что?

– Записаться на прием к психиатру. Я знаю, что это звучит диковато, и мои слова тебя шокируют, но я хочу, чтобы ты знал: что бы мы ни решили, я никогда не соглашусь вернуться и жить с тобой, если ты меня не послушаешь.

– До свидания, Мэри, – проговорил он медленно. – Увидимся в понедельник.

– Барт, ты нуждаешься в помощи, которую может оказать тебе только врач. Я тебе помочь не могу.

Стараясь уколоть ее побольнее – в той степени, насколько это возможно, когда людей разделяют две мили слепого телефонного провода, – он сказал:

– Я и раньше это знал. До свидания, Мэри.

Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и поймал себя на чувстве радости. Гейм, сет и матч – Бартон Джордж Доуз. Он швырнул через всю комнату пластмассовый кувшин для молока и поймал себя на чувстве радости, что не швырнул что-нибудь бьющееся. Тогда он открыл шкаф над кухонной раковиной, вынул оттуда пару подвернувшихся под руку стаканов и с силой швырнул их на пол. Они разлетелись на мелкие осколки.