– Хорошо, говори, что тебе надо, – сказал Мальоре с утомленным видом.

На улице шел снег с дождем. День был пасмурным и хмурым. Это был один из тех дней, когда городской автобус, выныривающий из серой, туманной пелены и разбрызгивающий во все стороны жидкую грязь своими огромными шинами, казался порождением маниакально-депрессивного бреда, да и сам факт существования казался до некоторой степени безумным.

– Что ты хочешь? Мой дом? Мою жену? Мою машину? Я отдам тебе все, что угодно, лишь бы ты убрался отсюда и дал мне спокойно встретить старость.

– Я понимаю, – сказал он смущенно. – Я вам и так уже поднадоел.

– Он понимает, что он и так уже мне поднадоел, – сообщил Мальоре стенам. Он всплеснул руками, а потом снова уронил их на свои мясистые бедра. – Тогда объясни мне, ради всего святого, почему ты до сих пор не перестал мне надоедать?

– Это дело – последнее.

Мальоре закатил глаза. – Абсолютно уверен, что это будет что-то прекрасное, – сказал он, по-прежнему обращаясь к стенам. – Ну выкладывай, что у тебя там такое?

Он протянул пачку денег и сказал. – Здесь восемнадцать тысяч долларов. Три тысячи долларов достанутся вам. Гонорар за поиски.

– Кого ты хочешь найти?

– Девушку в Лас-Вегасе.

– Пятнашка для нее?

– Да. Я хочу, чтобы вы взяли эти деньги и вложили их в любой вид бизнеса, которым вы занимаетесь. Будете платить ей дивиденды.

– Законный бизнес?

– Безразлично. Вложите туда, где дивиденды будут больше. Я вам доверяю.

– Он мне доверяет, – проинформировал стены Мальоре. – Лас-Вегас – большой город, мистер Доуз. И люди там обычно надолго не задерживаются.

– Разве у вас там нет связей?

– Вообще-то есть. Но если речь идет о какой-нибудь чокнутой хиппи, которая давным-давно могла уже рвануть в Сан-Франциско или в Денвер…

– Ее зовут Оливия Бреннер. Я думаю, что она до сих пор в Лас-Вегасе. Последнее время она работала официанткой в закусочной…

– Которых в Лас-Вегасе по крайней мере миллиона два, – сказал Мальоре. – Господь Иисус Христос! Мария! Иосиф плотник!

– Она снимает квартиру на пару с еще одной девушкой. Во всяком случае снимала, когда я разговаривал с ней в последний раз. Не знаю, в каком районе. Рост ее около пяти футов семи дюймов. Темные волосы. Зеленые глаза. Хорошая фигура. Ей двадцать один год – во всяком случае, так она мне сказала.

– И ты думаешь, что я смогу ее найти?

– Тогда вложите деньги и сами получайте дивиденды. Считайте это платой за беспокойство.

– А как ты узнаешь, если я присвою эти деньги себе? Он встал, оставив деньги на письменном столе Мальоре. – Никак, наверное. Но у вас честное лицо.

– Послушай, – сказал Мальоре. – Не хотел бы кусать тебя за задницу – тебе и так, похоже, несладко приходится. Но мне не нравится вся эта история. Ты словно хочешь сделать из меня своего душеприказчика.

– Откажитесь, если не хотите.

– Нет, ты меня не понял. Если она все еще в Лас-Вегасе и не живет под чужим именем, то я скорее всего смогу ее найти. Три штуки за такую работу – это больше, чем достаточно. Тут проблем никаких нет. Но ты меня пугаешь, Доуз. Ты – упертый малый.

– Да.

Мальоре нахмурился и оглядел фотографии своей жены, детей и себя самого, лежащие под пластиковой крышкой письменного стола.

– Ладно, – сказал Мальоре. – По рукам. Но это в последний раз, Доуз. Если я еще раз увижу тебя или хотя бы услышу твой голос по телефону, можешь забыть о нашей сделке. Я не шучу. У меня слишком много своих проблем, чтобы я ввязывался в твои.

– Согласен. Условие принято. Он протянул руку, не будучи уверенным, что Мальоре согласится пожать ее. Мальоре согласился.

– Я не вижу в твоих действиях никакого смысла, – сказал Мальоре. – Как мне может быть симпатичен человек, действия которого мне непонятны?

– Это бессмысленный мир, – ответил он. – А если ты в этом сомневаешься, то просто подумай о собаке мистера Пьяцци.

– Я думаю о ней очень часто, – сказал Мальоре.

Он взял с собой конверт с чековой книжкой, вышел из дома и опустил его в ближайший почтовый ящик. Вечером он пошел в кино на фильм «Изгоняющий дьявола», потому что в нем играл Макс фон Зюдов, а Макс фон Зюдов ему всегда очень нравился. В одной из сцен маленькую девочку вырвало в лицо католическому священнику. В задних рядах захохотали.

Ему позвонила Мэри. Голос ее звучал облегченно и весело, и это значительно упростило разговор.

– Ты продал дом, – сказала она.

– Точно.

– Но ты еще там.

– Только до субботы. Я снял большую ферму за городом. Хочу пожить там немного, собраться с мыслями.

– Ох, Барт. Это так замечательно. Я так рада. – Он понял, почему все шло так гладко. Она просто притворялась. На самом деле, она была ни рада, ни расстроена. Ей было уже все равно. Она выбросила его из своей жизни. – Я хотела спросить по поводу чековой книжки…

– Да.

– Ты разделил деньги ровно пополам, верно?

– Да. Если хочешь проверить, можешь позвонить мистеру Феннеру.

– Нет, что ты! Я не это имею в виду. – Он почти видел, как она протестующе вскинула руку. – Я хочу сказать… Раз ты вот так разделил деньги… То значит ли это… Она выдержала искусную паузу.

Правильно, сука, в самую точку, – подумал он.

– Да, – сказал он. – Развод.

– А ты хорошо подумал? – спросила она преувеличенно заботливым, фальшивым тоном. – Ты действительно…

– Я думал об этом очень много.

– И я тоже. Похоже, развод – это действительно единственный выход из положения. Но я не держу на тебя зла, Барт. Вовсе нет.

Господи, неумеренное чтение женских романов дает о себе знать. А теперь она скажет мне, что вернется в университет. Он был удивлен подкатившим к горлу ощущением горечи. Он-то думал, что уже миновал эту стадию.

– Чем ты будешь заниматься?

– Я вернусь в университет, – ответила она, и на этот раз в ее голосе не было ни капли фальши. Он был звонким, взволнованным. – Я раскопала свою старую справку об обучении – она провалялась все это время у мамы на чердаке вместе с моей старой одеждой. Представляешь, мне надо сдать всего лишь двадцать четыре зачета! Барт, это всего лишь год учебы, не больше!

Он представил себе, как Мэри ползает по чердаку в доме своих родителей, и образ этот наложился на воспоминание о том, как он ошарашено сидел перед ворохом чарлиной одежды. Усилием воли он отогнал от себя эту картину.

– Барт? Ты меня слышишь?

– Да. Я рад, что ты уже не чувствуешь себя связанной.

– Барт, – сказала она с упреком.

Но уже не было никакого смысла в том, чтобы огрызаться на нее, дразнить ее, унижать ее. События зашли слишком далеко. Укусив, собака мистера Пьяцци двигается дальше. Эта мысль показалась ему забавной, и он издал тихий смешок.

– Ты плачешь, Барт? – Голос ее звучал нежно. Фальшиво, но нежно.

– Нет, – ответил он.

– Барт, я могу что-нибудь для тебя сделать? Если да, то скажи что, и я сделаю это.

– Нет, я думаю, со мной все будет нормально. Послушай, насчет этого развода… Кто подаст заявление? Ты или я?

– Мне кажется, будет выглядеть лучше, если это сделаю я, – сказала она робко.

– Хорошо.

В разговоре наступила пауза.

– Ты спал с кем-нибудь, с тех пор как я ушла? – спросила она наконец. Ему показалось, что эта фраза вырвалась случайно, против ее воли.

Он обдумал ее вопрос и способы ответа на него: правда, ложь или отговорка, которая, возможно, заставит ее провести эту ночь без сна.

– Нет, – ответил он. – А ты?

– Разумеется, нет, – сказала она, причем в голосе ее зазвучали одновременно и негодование, и удовлетворение. – Я ни за что не пошла бы на это.

– Но ведь в конце концов это случится.

– Барт, давай не будем говорить о сексе.

– Хорошо, – ответил он спокойно, хотя именно она первой затронула эту тему. Ему хотелось сказать ей что-нибудь приятное, что-нибудь такое, что осталось бы в ее памяти. Он ничего не мог придумать. Более того, он даже не знал, действительно ли ему нужно, чтобы она его помнила, во всяком случае, на этом этапе. Им неплохо жилось вдвоем. Он был уверен, что их совместная жизнь действительно была неплохой, потому что он почти ничего не помнил об этих годах, кроме, разве что, сумасшедшей затеи с телевизором.