В отсутствие Богов оба народа сбились с пути. До Галдара все чаще стали доходить слухи о страшных происшествиях на его родине — убийствах, предательстве, обмане... У соламнийцев дела обстояли не лучше: лишь немногие молодые мужчины и женщины хотели теперь нести на себе всю суровость и ответственность рыцарского долга. Да и те недолго оставались в строю, поскольку Соламнийским Рыцарям постоянно приходилось отбиваться от своих многочисленных врагов; и вот у них появился еще один враг — новый Бог.

Отчаявшийся Галдар видел в Мине воплощение своего идеала, ибо она обладала чувством долга, честью, преданностью и смелостью — качествами, достойными его славных предков. Тем не менее некоторые ее слова и поступки начали тревожить минотавра. В особенности его обеспокоило воскрешение двух мертвых чародеев.

Галдар не любил чародеев. Он мог без всякого сожаления наблюдать за их мучениями и даже убить любого из них собственной рукой, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. Однако вид безжизненных тел, используемых в качестве безропотных рабов, вызывал у него приступ тошноты, и, как минотавр ни старался, ему так и не удалось привыкнуть к двум неуклюжим существам хотя бы настолько, чтобы смотреть на них без содрогания.

Но еще сильнее потрясло Галдара наказание, наложенное на Мину Единым Богом за исчезновение кендера. Мина самоотверженно служила новому Богу, стойко перенося ради него физическую боль, мучения, изнеможение, голод и жажду. Минотавр знал обо всех тяготах и лишениях своей госпожи, а потому, став свидетелем понесенного ею наказания, едва не захлебнулся от переполнившего его душу гнева.

Галдар боготворил Мину и был бесконечно предан ей. Но при этом он вовсе не считал себя обязанным переносить свои чувства к Мине на ее Бога. В ушах минотавра эхом звучали слова соламнийца: «Если ты хочешь сказать, что я боюсь оказаться в рабстве у Единого Бога, то это правда. Я действительно сам принимаю решения и не собираюсь доверять их никому другому».

Меньше всего на свете Галдару хотелось думать о себе как о рабе Единого или какого бы то ни было другого Бога. Более того, он не хотел видеть рабыней Мину — рабыней, которую могли выпороть только за то, что она не сумела вовремя выполнить распоряжение капризного Божества.

Минотавр принял запоздалое решение раздобыть как можно больше сведений о Едином Боге. Конечно, он не мог использовать для этой цели Мину, но зато ничто не мешало ему поговорить с соламнийкой и, возможно, даже «убить двоих одним ударом», как любили повторять его соплеменники, вспоминая хорошо известную историю о воришке-кендере и кузнеце-минотавре.

Свыше тысячи рыцарей и солдат из Палантаса вошли в Солант. Несмотря на то что до последнего времени значительная часть палантасских сокровищ уплывала в качестве дани к дракону Келлендросу и еще большая их часть отправлялась к Повелителю Ночи Таргонну, высшие рыцарские чины Палантаса все же сумели позаботиться о своем благосостоянии, и теперь их вход в Солант являл собой поистине великолепное зрелище. Флаги с эмблемами Рыцарей Тьмы и независимых рыцарей гордо развевались по ветру. Сами воины пребывали в весьма приподнятом настроении, хотя и были немного встревожены появлением самопровозглашенной Повелительницы Ночи — совсем юной девушки.

Для новоприбывших оставалось тайной, что вынуждало умудренных опытом ветеранов слушаться приказаний какой-то девчонки, которой больше пристало думать о танцах, а не о командовании армией. Тщательно обсудив положение вещей по дороге в Солант, они наконец пришли к выводу о существовании некой невидимой фигуры, управлявшей событиями из-за кулис. Скорее всего, ею являлся минотавр, ни на шаг не отходивший от Мины. Он-то и был настоящим предводителем, а девушка требовалась лишь для отвода глаз (ведь люди никогда бы не пошли за минотавром!). Правда, кое-кто на это возражал, что большинство солдат не пошли бы в битву и за юной девицей, однако рыцари объяснили загадочное влияние Мины на взрослых мужчин тем, что она просто одурачивала их разного рода фокусами и таким образом заставляла вставать под свои знамена.

В любом случае, успех новой воительницы ни у кого не вызывал сомнений, и, пока она справлялась с обязанностями, вряд ли имело смысл выяснять, какими именно средствами она этого добивалась. Тем более что сами-то палантассцы, будучи людьми умными, не собирались попадаться на подобные уловки. Как и многие другие до них, они отправились на первую встречу с Миной, с трудом сдерживая хихиканье. Как и все другие до них, они вернулись от нее бледные и потрясенные, тихие и подавленные, увязшие в смоле ее янтарных глаз...

Герард точно указал численность прибывшего пополнения в своем шифрованном сообщении Совету Рыцарей. Это было очень важное послание, подтверждавшее намерение Мины в ближайшее время выступить на завоевание Оплота. В городе не осталось ни одного безработного кузнеца или оружейника: все они трудились не покладая рук, чиня старое оружие и доспехи и изготовляя новые.

Герард понимал, что, несмотря на всю свою оснащенность, армия Мины не могла рассчитывать на молниеносный бросок: Оплот окружали густые леса, широкие равнины и высокие горы, переход через которые требовал долгих недель, если не месяцев. Наблюдая за приготовлениями и думая о предстоявшем походе, Герард разработал собственный план нападения на войско Повелительницы Ночи и приложил его к донесению, хотя не слишком-то рассчитывал на одобрение Совета Рыцарей. Дело в том, что он предлагал повести борьбу «из-за угла»: нужно было стремительно ударить по неприятельским флангам, атаковать обозы с припасами и исчезнуть, а потом снова нанести удар в самый неожиданный момент.

«Так, — писал Герард, — поступили Диковатые Эльфы, нанеся огромный ущерб Рыцарям Тьмы, оккупировавшим их земли. Я понимаю, что подобный способ борьбы может показаться соламнийцам неприемлемым, ибо в нем нет ни благородства, ни доблести, ни даже элементарной честности. Однако при всех своих недостатках он остается весьма эффективным не только в плане сокращения численности врага, но и в плане ослабления его морального духа».

Повелитель Тесгалл всегда отличался здравомыслием, и Герард искренне надеялся, что голос разума заставит старого рыцаря хотя бы ненадолго закрыть глаза на предписания Меры и внимательно рассмотреть предложенный им вариант. К сожалению, он не знал, как передать свое донесение Ричарду. Гонец должен был наведываться в придорожный трактир раз в неделю на случай, если у Герарда появятся новости, вот только за самим информатором теперь следили двадцать четыре часа в сутки, и он догадывался, кто за этим стоит. Это была не Мина. Это был минотавр.

Слишком поздно Герард обнаружил, что Галдар подслушал их с Одилой разговор. В тот же день за рыцарем начали шпионить. Куда бы он ни пошел, его неизменно сопровождали рога минотавра, выглядывавшие из толпы, а возвращаясь вечером домой, Герард заметил слонявшегося по двору нераканца. На следующее утро один из солдат, охранявших Храм, загадочным образом заболел и был заменен — вне всякого сомнения, одним из людей Галдара.

Герард понимал, что сам навлек на себя беду. Ему давно уже следовало покинуть Солант, не предпринимая никаких самостоятельных действий, — ведь, оставаясь здесь, он подставлял под удар не только собственную голову, но и возложенную на него миссию.

В течение следующих двух дней рыцарь продолжал исполнять свои обязанности в Храме. Он не встречался с Одилой со времени их последнего разговора и, наконец увидев ее рядом с Миной, невольно вздрогнул. Окинув толпу взглядом и заметив в ней Герарда, Одила сделала ему едва заметный знак. Когда Мина ушла и все просители и зеваки также удалились, Герард остался ждать.

Вскоре Одила вышла из Храма. Она тихонько покачала головой, давая Герарду понять, что он не должен заговаривать с ней, но, проходя мимо, шепнула: «Приходи сегодня в Храм незадолго до полуночи».

В ожидании назначенного часа Герард сидел на кровати и мрачно глядел на футляр с сообщением: к этому времени оно уже должно было бы находиться в руках тех, кто послал его сюда. Помещение, которое он занимал, располагалось в том самом здании, где раньше останавливались Соламнийские Рыцари. Сначала Герарда хотели подселить к двум нераканцам, однако, раскошелившись, он сумел заполучить себе отдельную комнату, которая, впрочем, больше походила на кладовку. Скорее всего, она и являлась кладовкой, ибо стены ее насквозь пропитались запахом лука, и, когда настала пора выходить, так и не отдохнувший Герард был рад хотя бы ненадолго покинуть свое убогое жилище.