— Мы едем не в Квалинести, — резко перебил Гилтанас. — Мы — пленники. Нас везут в рудники Пакс Таркаса!

— В самом деле? — Старик рассеянно повел глазами вокруг. — Значит, днем здесь еще кто-то будет проезжать? А я-то готов был поклясться, что вы и есть те самые…

— Как тебя звать, дедушка? — спросила Тика.

— Кого? Меня? — Старец в глубокой задумчивости свел брови. — Фи… да, кажется, так: Фисбен.

Повозка дернулась и покатилась дальше.

— Фисбен! — повторил Тассельхоф. — Разве это имя?

— В самом деле? — затосковал тот. — Какая жалость. А мне оно так нравилось!

— Превосходное имя, — вмешалась Тика, строго глядя на Таса. И кендер притих в уголке, устремив завороженный взгляд на кошели, перекинутые через плечо старика.

Неожиданно Рейстлин в очередной раз закашлялся, и они на время забыли о новом соседе. Приступы кашля, терзавшие мага, делались все невыносимее. Он лежал совершенно без сил и, судя по всему мучился болью; воспаленная кожа так и горела. Золотая Луна не могла ничем ему помочь. Хворь, сжигавшая его изнутри, была неподвластна жрице. Карамон стоял подле брата на коленях, утирая кровь, выступавшую у него на губах.

— Как же он теперь без этой своей травы?.. — Карамон поднял полные муки глаза. — Я еще не видел его в таком состоянии… Надо сказать им! И если они отмахнутся… — великан свирепо ощерился, — …я им головы поотрываю! И мне наплевать, сколько их там!..

— Я поговорю с ними во время привала, — пообещал Танис. Можно было, впрочем, предвидеть, каков будет ответ Младшего Командира.

— Прошу прощения, — вступил в разговор старик. — Разрешите?.. — Подсев к Рейстлину, Фисбен возложил руку на голову мага и сурово произнес несколько слов. Внимательно слушавший Карамон разобрал немногое: «Фистандан…» и еще: «…не время». Это уж точно не было исцеляющей молитвой из тех, что пробовала творить над Рейстлином Золотая Луна. Но действие!.. Потрясенный Карамон увидел, как Рейстлин зашевелился и даже раскрыл глаза. Почему-то он уставился на Фисбена с выражением несусветного ужаса на лице и истощенной рукой стиснул его запястье… На миг Карамону показалось, что Рейстлин узнал старика… но вот Фисбен взмахнул перед его глазами ладонью, и выражение ужаса пропало, сменившись растерянностью.

— Привет! — заулыбался старик. — Меня зовут… э-э… Фисбен! — И сердито глянул на Тассельхофа — не станет ли тот снова смеяться.

— Ты… маг! — прошептал Рейстлин. Его кашель как рукой сняло.

— Верно, верно, а что?

— Я тоже маг! — Рейстлин силился сесть.

— Во дела! — Фисбен необычайно развеселился. — Мир-то, оказывается, тесен!.. Придется, мальчик мой, научить тебя кое-каким моим заклинаниям. Вот одно, очень полезное… огненный шар. Как бишь оно произносилось?.

И, углубившись в воспоминания, старик бормотал себе под нос, пока караван не остановился на дневку.

Рейстлин страдал телесно, Стурм — духовно, но, пожалуй, всех острее прочувствовал четырехдневное заключение Тассельхоф.

Страшнейшая пытка, которую можно учинить над кендером, — это запереть его в четырех стенах. Зато с точки зрения иных рас самое худшее, что может случиться с кем-либо, — это оказаться взаперти вместе с кендером. К концу третьих суток его беспрерывной болтовни, шуточек и всевозможных хохм спутники с радостью променяли бы общество Тассельхофа на тихий и мирный часок висения на дыбе, — по крайней мере, так всерьез утверждал Флинт. Когда наконец даже Золотая Луна потеряла терпение и едва не наградила кендера оплеухой, Танис отослал Таса в заднюю часть повозки. Несчастный кендер свесил ноги между прутьями, прижался к решетке и подумал, что, видно, пришел его смертный час. Никогда в жизни ему еще не было так скучно.

С появлением Фисбена дело, казалось, стало налаживаться, но и тут Тасу не повезло: Танис заставил его вернуть все, что так или иначе перекочевало в его кошель из сумок старого мага. Находясь на грани отчаяния, Тассельхоф неожиданно обнаружил новое развлечение.

Сестан, овражный гном!

Друзья наблюдали за ним, в общем, с жалостливой насмешкой. Тоэд гонял овражного гнома в три шеи и издевался над ним, как хотел. Всю ночь бедолага сновал туда и сюда с поручениями — от Тоэда, следовавшего в голове каравана, к вожаку хобгоблинов, шедших в хвосте, и обратно. Он носил Младшему Командиру еду из повозки с припасами, поил, кормил и чистил пони Младшего Командира и выполнял всякую иную тяжелую и грязную работу, которую изобретал для него Младший Командир. Тоэд сбивал его с ног зуботычинами самое меньшее по три раза на дню, дракониды унижали его, хобгоблины отнимали еду. Даже лоси лягали его, когда он пробегал мимо. Он выносил все это с мрачной решимостью, снискавшей ему невольные симпатии друзей.

Кончилось тем, что Сестан стал искать их общества — конечно, когда не был чем-либо занят. Танис, стремившийся разузнать побольше о Пакс Таркасе, расспрашивал гнома о его родине и о том, каким образом он оказался в услужении у Тоэда. Историю эту Сестан рассказывал в течение целого дня, и еще день потребовался спутникам, чтобы толком в ней разобраться, поскольку Сестан обычно начинал с середины, потом перескакивал к началу.

Выяснилось следующее. Сестан был из племени овражных гномов, обитавшего в холмах близ Пакс Таркаса. Затем появился со своими драконидами Повелитель Верминаард и захватил железные рудники — ему требовалось стальное оружие для войск.

— Большой огонь. Весь день, весь ночь. Плохой запах! — Сестан сморщил нос. — Наша заставляй дроби камни. Весь день, весь ночь. Моя хороший работа на кухня… — лицо его на миг просветлело, — моя подавай суп. Горячий, очень горячий суп. — И Сестан вновь помрачнел: — Моя проливай суп. Горячий суп очень быстро накаляй латы. Повелитель Верминаард неделя спи на спина… — Сестан вздохнул. — Моя уходи Младший Командир. Моя добровольно…

— А не попробовать ли нам прикрыть эту лавочку? Рудник, я имею в виду? — предложил Карамон.

— Это мысль, — задумался Танис. — Сколько драконидов Повелитель Верминаард приставил стеречь рудник?

— Два! — сказал Сестан и поднял десять коротких пальцев.

Танис вздохнул: ему доводилось уже слышать подобное. Сестан глядел на него с надеждой:

— Потом там всего два дракон…

— Два дракона! — Танис не поверил своим ушам.

— Не больше два.

Карамон застонал и оперся спиной о решетку. После Кзак Царота он немало размышлял о возможном бое с драконами. Вместе со Стурмом они припомнили все легенды о Хуме — единственном на памяти человечества, кто дрался с ними и побеждал. Увы, сказания о Хуме прежде не принимались всерьез почти никем, кроме Соламнийских Рыцарей (за что над ними потешался весь остальной мир), и потому многое было искажено, а то и вовсе утрачено.

— Рыцарь, исполненный чести и мужества, воззвавший к Богам и выковавший необоримое Копье… — пробормотал Карамон, поглядывая на Стурма, спавшего на забросанном соломой полу их тюрьмы.

— Копье? — Фисбен всхрапнул и открыл глаза. — Копье? Кто здесь говорит о Копье?

— Мой брат, — с невеселой улыбкой прошептал Рейстлин. — Вспоминает Песнь. Похоже, они с рыцарем не на шутку увлеклись детскими сказками, начавшими вдруг оживать…

— Хума и Копье! — Старец погладил бороду. — Замечательная сказка!

— Вот именно, сказка. — Карамон зевнул, почесывая могучую грудь. — Кто теперь знает, было ли все это на самом деле? Было ли Копье — или даже сам Хума?

— Драконы существуют, в этом мы убедились… — пробормотал Рейстлин.

— Хума действительно жил, — тихо проговорил Фисбен. — И Копье было.

Что то опечалило его.

— Правда? — встрепенулся Карамон. — И ты можешь описать Копье?

— Естественно! — презрительно фыркнул Фисбен.

Все навострили уши, чем до некоторой степени смутили старика.

— Оно было похоже на… нет, не то. Право же, оно было как… нет, тоже не то… Ближе к… почти… хотя нет, скорее… ага! Пика! Рыцарская пика! — Он обрадованно кивнул. — Как раз то, что нужно против драконов.